ДЖОН

      Что за… чертовщина?       Бреду, не разбирая дороги. Перед глазами всё плывёт. Проверяю пульс — сто ударов в минуту. Сжимаю и разжимаю потные ладони, но те не перестают дрожать — приходится засунуть руки в карманы брюк. Надо успокоиться. Закрываю глаза. Передо мной мгновенно возникает её образ. Делаю глубокий вдох…       Стоило неимоверных усилий не сбиться с ритма и закончить произведение, когда поймал на себе этот взгляд. Десятилетия практики сослужили службу, не дав эмоциям взять вверх. Надеюсь в баре никто ничего не заметил. Не заметил, как спешно я ретировался, лишь бы…       Когда я так волновался в последний раз?       — Доктор Робертс!       Резкий выдох вызывает лёгкое головокружение. Машинально оборачиваюсь на зов имени, на который привык откликаться за последние восемь лет, когда в голове запоздало проносится мысль, что делать этого не стоит.       Снова ловлю на себе этот взгляд.       Сердце пропускает стук. Хмурюсь. Если поначалу я ещё мог сомневаться, то теперь, когда она так близко, на расстоянии вытянутой руки, все мои сомнения рассеиваются, как туман. Неужели это возможно? Если бы в этот самый миг меня спросили, верю ли я в переселение душ, я бы всенепременно дал утвердительный ответ. Иначе как объяснить, что передо мной она? Жива и во плоти, юна и румяна как и семьдесят лет назад, когда я видел её такой в последний раз?       — Добрый вечер.       Девушка улыбается мне той самой улыбкой, память о которой берегу не одно десятилетие.       — Добрый.       Голос мне не изменяет — звук выходит ровным, без надлома. Снова сказывается опыт и годы практики. Мыслями же я сейчас совсем далеко. Ей было двадцать пять. Мне тридцать. Ей бы жить и жить, но судьба решила иначе. А я… я…       — Теодора Эйвери.       Ловлю себя на мысли, что какое-то время смотрю на протянутую ладонь. Боюсь ответить. Боюсь к ней прикоснуться, будто этот обыденный жест может взять и перевернуть устоявшийся для меня мир с ног на голову.       Глупости!       — Рад встрече, — бурчу я и быстро пожимаю хрупкую ладонь.       Вроде всё по-прежнему. Мир не рухнул в пучину хаоса. Невольно продолжаю рассматривать незнакомку, хотя каждая чёрточка её лица знакома мне до боли.       — Я журналистка из Штатов. Приехала вести военные хроники.       Журналистка. Господи! Только этого не хватало.       — Меня, я так понимаю, вам уже представили.       — Господин де Рёйте немного рассказал о вас. Признаться, я восхищена вашим поступком.       Поступком? Это она, наверное, про сбежавшего врача? На геройскую медаль не тянет, да мне и всё равно. А вообще желательно не привлекать к себе внимание такими вот «подвигами» и впредь быть осторожным.       Обещаю быть осторожным, а у самого взгляд так и прикован к её улыбке. Ничего не могу с собой поделать. Неужели она воскресла, вернулась с того света, чтобы дать мне второй шанс? Ведь первый я упустил. Упустил из-за своего собственного эгоизма.       — Там в таверне, — девушка смущённо опускает взгляд. Странно, что могло так смутить журналистку? — Вы прекрасно играете.       — Благодарю.       Комплименты мне слышать не впервой, но почему-то именно от неё они звучат по-особому. Мне действительно важно её мнение. Мне важно всё, что она говорит, о чём думает. Непривычно и забавно слышать произнесенные ею слова с акцентном восточного побережья, но в этом таится некий шарм.       — Ого!       — В чём дело? — выныриваю из раздумий.       — Вы всё же умеете улыбаться, — смеется она и смех этот заставляет зачерствевший ком внутри меня шевельнуться, воскрешая давно угасшие чувства.       — Да, случается время от времени, — выдавливаю из себя некое подобие ответа.       Пора уходить, пока ещё могу контролировать свои эмоции.       — Если у вас нет ко мне дел, позвольте откланяться.       Легкий кивок головой, чтобы наконец-то разорвать зрительный контакт с её губами, и, развернувшись, возобновляю свой путь, заковываясь в знакомую броню из безразличия и апатии.       Возвращаться в душную и тесную комнату совсем не хочется. Еще не поздно, можно побродить по окрестностям. Вечерняя прогулка мне пойдёт на пользу.       Медленно бреду по главной улице в противоположную сторону от центра. На ближайшей развилке сворачиваю вправо и через пару минут оказываюсь в небольшом сквере. Устало сажусь на скамью, растираю веки, откидываюсь на спинку и закрываю глаза. Её образ мигом просачивается в сознание смутным, размытым пятном, начинающим приобретать свежие краски и через какое-то время окончательно формируется в разрумянившуюся Теодору Эйвери.       — Неужели это знак? — шепчу сам себе вслух. — Неужели срок мой походит к концу?