Серая мышь

Малышкой быть плохо. Она с детства ненавидит это прозвище. Хотя нет, в детстве она еще мечтала вырасти и стать высокой стройной красавицей, за которыми увиваются мужчины. Проснуться однажды утром и обнаружить, что платье стало коротко и тесно в груди. Ее сверстницы одна за другой вытягиваются, переживая краткий период дурнушества, и затем вдруг обретают женственность и миловидность. А она так и видит в зеркале невысокую плоскую фигурку с детским лицом, и взрослые прически смотрятся на ней просто смешно, а детские косички - глупо. Детство выгнало ее из дому, а найти себе другое пристанище она не может. "Надо выдавать ее замуж, - замечает однажды мать. Обед уже закончен, Женевьева, сделав реверанс, уже ушла к себе, а родители неспешно пьют кларет. - Вам давно стоило бы позаботиться об этом. Слава Богу, нам есть что за нее предложить." "А вам все же стоило бы подумать, как из этой серой мыши сделать приманку хоть для какого-нибудь мужчины, - парирует отец с неожиданной злостью. - Девице скоро девятнадцать, а выглядит она как...." Дальше она не слушает, резко отшатнувшись от двери. Зря она вернулась за веером. И, наверное, лучше быть малышкой, чем серой мышью. Мышь Ламуаньон. У нее начинают трястись губы, и она, подобрав шуршащие дорогие юбки - зря отец выговаривает матушке, та всегда выбирает для нее самые красивые наряды - бросается к себе в комнату. Проскакивает мимо зеркала, не глядя, - за столько часов, проведенных около него, она знает, что в ней нет ничего милого. Ни в самой дорогой одежде, ни без нее. Нескладный ребенок. Серая мышь. Она падает на кровать, прижав руку к губам, и дает волю слезам. Следующие полгода она проводит на балах, вечерах, праздниках - отец с матерью берутся за дело всерьез. Портниха долго крутится вокруг, равнодушно колет ей ноги и спину длинными булавками, и привезенное платье вдруг делает ее чуточку взрослее и привлекательнее. Может быть, помогает и прическа - пухлый коротышка, едва ли не одного с ней роста, сплетает ее волосы особым образом, так, что Женевьева готова терпеть дикую головную боль, лишь бы зеркало стало ей другом, а не врагом. Отец одобрительно кивает ей, высоко поднимает ее руку и крутит, будто в танце. "Вот теперь вы стали совсем взрослой, малышка моя" Спустя полгода, когда Париж встречает очередное Рождество, отец зовет ее к себе. Он сидит у себя в кабинете вместе с матерью, и у них одухотворенные лица; она впервые понимает, что значит "сиять от счастья". "Присядь, Женевьева", - велит разрумянившаяся мать. Она покорно опускается на пуфик. "Вы родились под счастливой звездой", - отец торжественно прихлопывает рукой по столу и даже приподнимается. - "Вашей руки просит самый известный придворный Его Величества. Вы будете вхожи к самому королю, дочь моя". Радость, страх и облегчение заливают ее душу расплавленным маслом; ее бросает в жар, и она чувствует, как неудержимо краснеет, под стать матери. О ком это говорит отец? Перед ее глазами проносится толпа юношей, мужчин и стариков, с которыми она сталкивалась за эти полгода, с кем-то танцевала, кто-то вел с ней беседы... "Филипп дю Плесси де Бельер", - отвечает отец на ее невысказанный вопрос, и кровь отливает от ее щек. - "Маршал Франции, друг Его Величества". Она не танцевала и почти не беседовала с ним, лишь однажды сидела рядом за ужином. Безупречный красавец; как она сможет быть его женой? Лечь с ним в постель без платья, без замысловатой прически? Серая мышь замужем за античным божеством?! "Сами звезды помогли мне подобрать вам такую партию, Женевьева", - хвастливо говорит отец. - "Ваши дети станут носить имя одного из самых старых и влиятельных родов Франции. И будут играть с детьми короля. Ну же, улыбнитесь, малышка?" Она улыбается, склоняется в поклоне и прячет в складках юбки трясущиеся пальцы. Через день дю Плесси приходит с визитом. Мать сияет, отец важно надувает щеки, маршал вежлив и сух. " Я словно лошадь на рынке", - думает Женевьева, сидя на диванчике с застывшей на губах любезной улыбкой. Хоть и мышь, но она никогда не была дурой: отцовские деньги привели сегодня сюда ослепительного маршала Франции и друга короля, а отнюдь не прически и дорогие платья. - "Нет, на лошадь хотя бы смотрят перед тем, как купить". "Не составите ли мне компанию?" - дю Плесси, словно прочитав ее мысли, протягивает ей руку, безупречно ухоженную, с длинными пальцами. Она согласна; ее худенькая ладонь кажется в его пальцах еще меньше. Они гуляют молча. О чем тут можно говорить? Встречные сперва приветствуют маршала, потом переводят взгляд на спутницу, и фантазия подсовывает ей мысли, мелькающие в их головах, одна другой оскорбительней. Она кажется себе еще меньше, еще младше и некрасивей, чем обычно, и больше всего боится расплакаться. "Я кажусь вам глупой?" - бормочет она, когда молчание начинает давить ее изнутри. " Почему?" - его голос кажется слегка удивленным, а на лицо она посмотреть не смеет, пристально изучая одну за другой мраморные статуи, перемежающие вечнозеленые изгороди. - "В молчании есть одно безусловное преимущество - невозможно сказать глупость." Она безотчетно поднимает голову к нему. Маршал не смеется над ней, его лицо спокойно и внимательно; было бы глупо считать, что такого красавца хоть как-то тронет ее присутствие. Истории и сплетни, сопровождающие Филиппа дю Плесси, тоже достойны Олимпа - ведь никто не сравнится с греческими богами в искусстве скандалов и измен. "Вы боитесь меня?" - он будто читает ее мысли. Женевьева вздрагивает и поскальзывается на обледеневшей дорожке; Филипп без труда удерживает ее, и они останавливаются. "Нет, нет, конечно, что вы... Боюсь? Нет, разумеется", - сбивчиво лжет она. Отвратительное чувство - знать, что тебя видят насквозь, и от злости и отчаяния она выпаливает первое, что приходит в голову: "Вы будете мне хорошим мужем?" Ей все же удается удивить своего спутника. Светлые брови ползут вверх, и он выглядит огорошенным. Выглядит так, будто раздумывает всерьез. Она не знает, как забрать назад свой вопрос; теперь-то он точно сочтет ее бестолковой. Глупая наивная серая мышь с приданым. "Это ерунда, простите меня", - она мотает головой и смеется, надеясь, что не покраснела слишком сильно. - "Давайте пойдем дальше, там впереди чудесная беседка". "Что ж, буду честен с вами, - отвечает Филипп, не трогаясь с места. - "Я не ищу жену маршала Франции, дорогая. Мне нужна мать моих детей." Женевьева переводит дыхание, которое облачком клубится у ее губ, и кивает, хотя он вроде бы ни о чем ее не спрашивает. Теперь ее притягивает его совершенное лицо, и внезапно она видит в нем живого человека, а не мраморного бога. " Вон та беседка? " - Филипп снова подает ей руку. Они почти добираются до кованой арки, когда он небрежно роняет: "Я буду стараться". Вечером, когда Женевьева остается одна, она присаживается у зеркала и едва ли не впервые почти не замечает своего отражения. Внутри сплетается все тот же горячий клубок, который поселился в ней сразу после слов отца, но сейчас она почти рада, что отец богат, а дю Плесси так нужны деньги. Скоро объявят о помолвке, а летом будет свадьба... "Я буду стараться", - шепчет она.