Хроники Тартара

Виктору Шилову семнадцать лет. И ещё год назад разница между ним и его ровесниками в той же Москве была бы колоссальной. Едва ли кто-то мог дать этому худощавому и гибкому пареньку больше тринадцати. Сломанный нос совершенно по-детски шмыгал, гладкие скулы и подбородок никогда не нуждались в бритве, выступавшие вены на худых руках смотрелись неестественно. За какие-нибудь семь-восемь месяцев Шилов вытягивается на добрых полголовы, да и большая часть одежды и обуви как-то резко становится мала. Голос меняется, приобретая хрипловатые нотки (вот только на чей тембр он похож, Виктор вспомнить никак не может). Лоб и нос покрываются угрями, над губой появляются красные прыщики. Лицо отекает и становится каким-то неприятно широким, да и волосы гораздо чаще жирнятся. Но гораздо больше Виктора волнуют не внешние перемены — подумаешь, рожа опухла, — а внутренние. Всё чаще он вспоминает присланные Лигулом журналы и мелькавших буквально на каждой странице женщин. До невозможности худых и неестественно пышных, высоких и низких, молодых и не очень. Блондинок, шатенок, брюнеток, рыжих и прочих. Некоторые кажутся Виктору красивыми, некоторые вызывают жалость, недоумение или даже смех (например, в одной статье описывалась девчонка, удалившая себе пару рёбер для более тонкой талии. Причём выглядело это, если судить по приложенной картинке, довольно шокирующе). Но так или иначе все эти женщины, пусть даже обладающие разными габаритами, пропорциями и гардеробами, имели между собой одно сходство. Они не были людьми. Они были вещами, трофеями, глянцевыми картинками, бездушными телами, — чем угодно, но не людьми. Во всех этих журналах женщины стояли в одном ряду с автомобилями, мультиварками, изысканными блюдами, породистыми котами, смартфонами, и являлись ровно таким же товаром. И у Виктора кружится голова, когда он думает, что, попав в лопухоидный мир, он сможет забрать себе свою законную долю трофеев. Иногда Виктору снятся странные сны, после которых он некоторое время сидит на песке, пытаясь разобрать сумбурную мешанину мыслей и противоречивых эмоций, а его сердце колотится как ненормальное. Иногда Шилов замечает, что его тело слушается его далеко не так хорошо, как раньше. И всё чаще ему приходится, оставив Ара дома, уходить куда-нибудь в глубь пустыни, пытаясь измотать себя долгим бегом, чтобы выбить из головы всё ненужное. А где-то далеко в своём кабинете Лигул чему-то усмехается и говорит очередному секретарю, чтобы тот нашёл десяток суккубов потолковее и прислал к нему. Виктору Шилову восемнадцать лет. В лопухоидном мире этот возраст называется "совершеннолетием". Что означает, терпеливо растолковывает Лигул, что технически Виктор уже взрослый. Хотя, снисходительно добавляет он, по многим параметрам Виктор взрослый уже лет с десяти, когда ему пришлось заботиться о себе самостоятельно. Шилов морщится, даже не пытаясь скрыть своего неудовольствия. Это всё, что горбун может ему сказать? Восемь лет он выживал там, где взрослые стражи не рискуют пробыть больше пары часов, а Лигул по-прежнему видит его тем десятилетним мальчиком? Лицо Лигула искажается в оскале — так горбун улыбается. — О нет, что ты. Ты изменился. Неужели ты сам ничего не чувствуешь? — вкрадчиво шелестит Лигул, и Виктор очень убедительно изображает удивление. — Простите? — Ну как. Стал сильнее, быстрее, многому научился. Приобрёл множество пороков, — лицо Виктора остаётся непроницаемым, — таких как гордыня, жестокость, эгоизм. Это хорошо, для мрака пороки — в порядке вещей. Ты далеко пойдёшь, мой мальчик, — многозначительно предсказывает Лигул. Шилов пожимает плечами. Затем вынимает из сумки дюжину маленьких пузырьков с чем-то блестящим внутри. — Скажите своим, чтобы перестали присылать ко мне суккубов. У меня и без них забот хватает. И Виктор равнодушно смотрит на жалобное мерцание эйдосов, пока Глава Канцелярии пересыпает их в свой дарх. Виктору Шилову девятнадцать лет. И он — человек без слабостей. Он не боится ни немоты, ни слепоты, ни глухоты. Ни жара, ни холода, ни голода. Ни риска, ни боли, ни смерти. Он — тот, кем хотел быть десять лет назад. И единственное, о чём он ещё мечтает — это вырваться в лопухоидный мир. Лигул приходит снова, когда Шилов ночует в горах, а Ар пропадает где-то в долине. Полушутя-полусерьёзно горбун называет Виктора стальным. На это определение Шилов готов согласиться. Стальная воля, стальные нервы, стальной характер, стальная сила — вот то, что он годами в себе выковывал. Сталь, из которой делают хорошие клинки, обладает гибкостью и плавностью при накале и холодной властной силой в бою. Дамасская сталь не подвержена ржавчине. Сталь неуязвима. На то, чтобы стать полностью неуязвимым и избавиться от последней своей слабости, у Виктора уходит два года. Лигул, сам того не зная, неплохо помогает ему, посылая новые журналы или прибегая к помощи суккубов. Как известно, действие рождает противодействие. Из схватки с самим собой Шилов выходит победителем. Контроль над его телом и мыслями будет ТОЛЬКО у его стальной воли. А не у эмоций, глупой лопухоидной физиологии или внешних воздействий. Виктор уверен: его стальная броня выдержит любой удар и любое потрясение. Главное оказаться наверху, а всё остальное не имеет значения. Да. Только бы оказаться наверху.