Хроники Тартара

Вите Шилову пять годиков. У него есть семья — любящие мама и папа, лучший друг, с которым можно хоть на край света, собственная комната, набор фигурок рыцарей, тяжёлый баскетбольный мяч (чеканя который, Витя уже успел вышибить себе два пальца) и плюшевый медведь. А что ещё надо для счастья? Наверное, ничего. Хотя, пожалуй, если бы родители были рядом чуть больше времени — было бы неплохо. Где работает папа, Вите неизвестно — в семье об этом не говорят. Но он знает, что всякий раз, когда папа уходит, он долго-долго обнимает маму, легонько покачивает из стороны в сторону и что-то шепчет ей на ухо. Чаще всего папа возвращается этим же вечером, но иногда и через два, три дня, или даже неделю. Мама старается не плакать, но получается плохо, и иногда она, не выдержав, приходит в комнату к Вите, обнимает его и просит быть хорошим мальчиком и не ходить туда, где опасно. Иногда с её губ срывается что-то вроде "как же ты похож на отца", и Витя почему-то испытывает гордость, будто это — высший комплимент. Иногда папа приходит домой сам, а иногда его привозят сослуживцы к маме на работу в больницу. Мама — хирург, и папа часто шутит, что она его сама собрала по частям. Витя бы не поверил, если бы не видел на озере папино тело: громадный ожог на всю спину, короткие шрамы на груди, рубец под правым ребром, длинная извилистая полоса на левой икре, следы от пулевых ранений на плечах. Про мелкие ссадины, порезы и синяки и говорить не приходится. "Живого места на тебе нет" — закатывает глаза мама. "Мужчину шрамы украшают" — только смеётся папа, и Витя поддакивает. Его папа всё равно самый лучший, как, впрочем, и мама. На озеро они приходят каждый день, повезло с жильём у парка. Папа поднимает Витю в шесть утра ("днём отоспишься!") и вытаскивает на пробежку с последующим купанием в ледяной воде. Холодная вода огнём обжигает тощее тело, и Вите кажется, будто его лёгкие (и так никакие после бега) пронзают тысячи игл. Но он терпит. Витя хочет быть таким, как его папа. Вите шесть годиков. Папа, кажется, им доволен. Витя уже давно не задыхается после трёх километров и даже находит какое-то удовольствие в ледяной воде. Папа подсаживает Витю на турник и учит подтягиваться. А ещё качать пресс, отжиматься, забрасывать баскетбольный мяч в кольцо и метать дротики дартс. Это у Вити получается, кстати, лучше всего. Как-то раз у магазина к ним с мамой пристаёт какой-то пьяный. Витя боится, ему хочется убежать, но как оставишь маму? Та, как всегда при посторонних, образец ледяного спокойствия, не реагирует на крики и матюки. Но когда разошедшийся пьянчуга хватает её за плечо, она оборачивается, и тот мгновенно оседает на землю, даже не успев понять, откуда прилетает удар. "Уходим," — резко говорит мама, а дома Витя просит научить её бить в челюсть так же. "У твоего отца в своё время училась" — пожимает плечами мама и уходит готовить ужин, а с того дня папа учит Витю ещё и боксировать. "Добре, сынку, добре," — смеётся он, а мама говорит, что он "сам как мальчишка" и улыбается. Витя вообще очень похож на отца. У него такие же мягкие, пшеничного цвета волосы, серые серьёзные глаза, худое подвижное тело. У мамы волосы вовсе платиновые, тонкая светлая кожа, а глаза не серые, а голубые. Она маленькая, тонкая, гибкая, с текучей плавностью движений. Впрочем, хрупкость её обманчива — пару раз она брала Витю на работу, и он видел, как она перекладывает раненых, бегает по этажам и проводит много-много часов на ногах. А ещё мама дома и мама при посторонних — как будто два разных человека. Дома она заботливая, добрая, смешливая, а с чужими — молчаливая и холодная. Но Витя любит её и такой, и такой. Вдобавок к мячу, дартсу, медведю и рыцарям у Вити появляется велосипед и много книжек для подготовки к школе. Читать Витя умеет уже давно, и даже учит этому Никиту. Никита — отличный товарищ. Где они только не были! Уже все дворы обходили, все деревья облазили, со всеми местными мальчишками передрались. Друг друга только не били: а зачем? Никита и так хвостом за Витей ходит, всё делает, как тот скажет, а тот его в обиду перед другими не даёт. Не зря папа драться учил. "Главное, не ходите в заброшенные корпуса больницы", — наказывает мама. Обычно Витя слушается её, но тут пропускает наставления мимо ушей. В конце концов, ничего страшного там нет, а мама просто попусту переживает. К тому же, правила созданы, чтобы их нарушать, всплывает в голове когда-то сказанная отцом фраза. Витя лихо подтягивается на руках и влезает в окно, а потом с усилием втягивает за собой Никиту. Тот хоть и младше на два года, но фигурой похож на медвежонка. Они лазают по крышам, этажам, разрисовывают цветными мелками пол и стены, дразнят эхо, бросают на меткость камешки в оконные проёмы без стекол, пару раз вляпываются в паутину. Потом Вите приходит в голову залезть в подвал. С радостью бы взялся сам — но вдруг там нет другого прохода, как тогда обратно? Никита его не вытащит, силёнок не хватит. Витя проталкивает друга в дырку в полу, обещая подождать тут. Но когда снизу раздаётся леденящий душу вопль, Витя бледнеет и бежит домой со всех ног. Ему кажется, что внизу, наверное, сидит какое-то чудовище, наверное, из тех, что оставили столько шрамов папе, и сейчас оно вырвется наружу и погонится за ним. А Витя — совсем не папа, он не такой сильный и ловкий, и ни дротиков, ни тяжёлого мяча у него с собой нет. Дома ему становится невыносимо стыдно. Особенно когда под вечер приходят Никитины родители, тётя Соня плачет, а дядя Коля пьёт что-то взрослое и, наверное, невкусное. Витю спрашивают много раз, куда они ходили, и он снова и снова повторяет, что гуляли в парке у озера, а расстались у подъезда. Они нашли кошку, Никита остался её гладить на улице, а Витя пошёл домой за сосиской. Вышел снова через три минуты — кошка есть, Никиты нет. Папа что-то мрачно говорит про похищения, про то, что "это так нельзя оставить", "совсем распоясались" и "землю с небом переверну, а найду гада". В этот же вечер Витя впервые слышит страшное слово "тюрьма", где сидят "отъявленные мерзавцы", и ему приходит в голову, что его туда могут отправить, если узнают, что в пропаже Никиты виноват он. И Витя решает молчать. Ему всё ещё стыдно, но страшно уже намного сильнее. И боится он уже не чудовищ из подвала, а тюрьмы и "отъявленных мерзавцев", которых папа туда сажает. Неделю папа почти не появляется дома, прочёсывая весь район, и не берёт сына на пробежки или на бокс. Витя в одиночестве забрасывает мяч в кольцо или метает дротики, пока родителей нет, но при них он не выходит из комнаты и дрожит у себя в кровати. Мама даёт ему успокоительные, обнимает и целует в лоб. И не пускает к нему папу. В особенности после того, как в один из первых дней после пропажи Никиты папа, будто о чём-то догадываясь, с пристрастием допрашивает сына, и тот начинает "реветь как девчонка". — Это из-за тебя у него нервный срыв, — сердится мама, и это едва ли не первый случай на памяти Вити, когда его родители ссорятся. Ему сложно вспомнить, каким был добрый папа. Папа, который, посадив его на шею, отправлялся в парк аттракционов, покупал ему мороженое или рассказывал что-нибудь смешное. Папа, который, вернувшись к полуночи после "задания", крепко-крепко целовал жену или прикасался своей колючей щекой к щеке сына. Этот папа был суровым и мрачным. Вите иногда кажется, что он всё знает, и лишь мучает его ожиданием наказания. А мама его не спасёт: как ни любит она Витю, но папу она любит больше, и сделает всё, как он скажет. И Витя боится отца до умопомрачения — совсем так, как раньше восхищался им и любил. Поэтому, когда ночью в его комнате появляется странный горбун в сопровождении четырёх страшных воинов, Витя уходит с ними. Лишь бы подальше от отца.