***
Тина отправляет мне фотографии, пока я колдую над бодрящим напитком, стараясь подготовить себя к длинному дню. Телефон только и успевает выдавать уведомления, и я, чтобы не заставлять его нервно пиликать, быстрее добираюсь до стола. Звоню ей и моментально погружаюсь в пересказ всего, что с ней произошло с момента нашего прощания. Успеваю позавтракать, когда Тина спрашивает о моих планах на день. Не хочу вовлекать её в свой процесс самокопания из-за очередных проблем с работой, поэтому просто говорю, что хочу встретиться с другом. — Вот у кого-то отдых, а я работаю. Почему мир так несправедлив? — чуть ли не хнычет мне в трубку, и я не могу понять, шутка это или нет. — Я не пойму, Тин, ты серьёзно сейчас? — мне не нравится, что она, похоже, собралась обесценивать то, чем я занимаюсь. Ну, извините, мотаться по сомнительным выступлениям я тоже не собираюсь. — Я устала уже, а ещё ехать и ехать… — закатываю глаза, зная, с какой гримасой она сейчас сидит в машине. — А ещё я хочу салат и свежеиспечённый хлеб. Такой, знаешь, с хрустящей корочкой. Но больше всего хочу полежать в тёплой водичке, так, чтобы она была до самых краёв ванны, — меня поражают эти женские «хотелки», но последнее и, как мне кажется, самое адекватное желание я точно запомнил, как бы меня всё вышеперечисленное не удивляло. Мы обсуждаем с ней, когда в следующий раз получится вырваться к океану или к какому-то другому месту на Земле, где мы оба ещё не были. Тина рассказывает про больших черепах, которых совсем недавно видела в Инстаграме, а потом про живность на Бали, пустыни в Намибии, дикую природу и великолепные пейзажи. Люблю слушать её воодушевлённый голос. Мы даже приблизительно не решили, куда полетим, но я был рад услышать её комментарии касательно предыдущих поездок. — Ладно, Дан, тут связь может пропасть, я напишу тебе позже, — сердце щемит от нехорошего предчувствия, которое я никак не могу подавить успокаивающими мыслями. — Держи телефон всегда при себе, хорошо? — Тина даёт обещание, а мне и этого оказывается недостаточно. — И пиши чаще, чтобы я знал, что всё хорошо, — за ней всегда нужен присмотр, особенно в другом городе, особенно не в самых благоприятных компаниях. Эта девочка — мастер спорта по нахождению неприятностей на свою попу. Сидеть одному в пустой квартире мне не хотелось. Несмотря на то, что выходных у меня не так уж и много, отдыхать совсем не хотелось. Я знал, что в голову сразу полезут навязчивые мысли, я снова устрою сеанс самобичевания, усомнюсь в своих проектах и спасать меня будет некому. Поэтому поехать в магазин игрушек в компании друга для поиска подарков к Новому году оказалось самым лучшим решением. — Сдавайся, воин, — подношу к плечу Андрюши мягкий меч, сделанный в виде подушки из каких-то квадратных элементов, и заливаюсь смехом. — Смотри, какая… — мы оба изучаем машинку на пульте управления с открытым ртом, пока нас не отвлекает мальчик, пробегающий между стеллажами. Мы переводим на него взгляд, а затем друг на друга и ставим машинку на полку. — Я бы за такую душу продал. Мы развлекались с игрушечными музыкальными инструментами, пытались понять, чем отличаются три почти одинаковые куклы в огромном наборе и как включить пушистого щенка, который должен повторять наши слова. — У меня для тебя кое-что есть, — разворачиваюсь, услышав мужской голос. Передо мной стоит Андрей, с трудом сдерживающий смех, его руки за спиной, глаза бегают по моему лицу. Он вытягивает кулак, и мне приходится отложить коробку с железной дорогой, чтобы взять то, что он мне принёс. Моей кожи касается картон, а когда в поле зрения попадает маленькая фиолетовая соска, я не знаю, как реагировать. Слышу заливистый смех, и уголки губ ползут вверх. — Я вам с Тиной такую подарю. — Она оценит, — кручу в руках эту маленькую вещицу, а в голове каруселью мелькают картинки, как маленькая Элиза засыпала у меня на руках. Последние часы я только и думаю о своих племянниках, вспоминая всё, что они мне рассказывали. Между воспоминаниями мелькает Тина, те немногочисленные ситуации, когда мы думали, что она беременна… — Ты чего задумался так? — моё лицо, наверное, слишком ярко показывает эмоции, потому что Андрей всё ещё не может прийти в себя. Ещё минута такого безудержного смеха — и мой друг задохнётся. — Да вот думаю, подходящий ли это момент, чтобы сказать, что Тина беременна, или нет… — решаю немного поиздеваться и выкручиваю шутку в другое направление. — Что? Серьёзно?! — эмоции сменяют одна другую, брови ползут вверх, а глаза увеличиваются в размере. — Да шучу я, — ударяю его по плечу упаковкой от соски, и мы вместе снова начинаем смеяться. Мы ходили по магазину ещё около получаса, но ничего достойного так и не нашли. Живот и щёки болели от смеха, голова перестала генерировать идеи, а ноги… Мне просто хотелось упасть на кровать и закрыть глаза. Я проснулся ночью из-за какого-то шума из квартиры соседей, полежал пару минут, пытаясь снова уснуть, но затем вспомнил, что с момента возвращения из магазина от Тины так и не было ни звонка, ни сообщения. Меня это не на шутку пугает, ищу телефон, чтобы проверить мессенджер, но ничего нового там не нахожу. Пытаюсь успокоить себя мыслью, что перед какими-то важными выступлениями девочка может долго настраиваться в гримёрке, не обращая внимания на всех вокруг и меня в том числе. Она пишет потом, рассказывает, как всё прошло. Но всегда предупреждает о таком заранее. Сон уходит. Решаю не мучить себя бесполезными попытками уснуть и иду в гостиную. Включаю первый попавшийся фильм, который будет меня отвлекать до появления Тины в сети, и разваливаюсь на диване, не выпуская из рук мобильник. Я прекрасно знал, что отпускать её к таким людям нельзя. Больше чем уверен, что Орлов, который настаивал на этом «выступлении», спит без задних ног, пока я здесь не могу найти себе место. Ощущаю жгучее желание выпить, но тут же себя одёргиваю, вспоминая все свои решения, принятые на границе прошлого и настоящего. Со всем можно справиться, и необязательно для этого отравлять свой организм, блокируя восприятие. Чувствую, как куда-то падаю, и открываю глаза, дёргая при этом плечами. Смотрю на время: прошло почти полтора часа. Она должна была давным-давно освободиться. Писать Паше — последнее, что я буду делать. Ищу номер Антона и отправляю ему короткое: «У вас там всё нормально?». Ответа нет десять минут, двадцать… Не помню, как снова уснул, но просыпаюсь, когда за окном уже светло и лучи солнца вовсю бегают по полу и стенам. Сразу же проверяю сообщения. Ничего. Матерюсь себе под нос, тру ещё сонные глаза и ненароком вспоминаю слова молитвы. Это какой-то бред. Уверяю себя, что с Тиной всё в порядке, и, не оставляя далеко от себя телефон, иду заваривать кофе. Хотя хочется чего-то покрепче. Всё ещё… Стараюсь думать о чём-то другом, но в голове звенящая пустота. Сердце выламывает кости, в висках стучит, пальцы сжимаются в кулак. Интересуюсь у мамы, есть ли у неё немного свободного времени, и обещаю набрать, как только позавтракаю и приведу себя в человеческий вид. Решаю не говорить ей о своих переживаниях, потому что знаю наверняка, что она накрутит себя и будет переживать ещё больше, чем я. Она относится к Тине как к ещё одной дочке, и расстраивать маму мне совсем не хочется. Тем более сейчас, когда мне самому нужна поддержка. Как бы я ни старался вести себя, словно ничего не произошло, материнское сердце всё равно почувствовало что-то неладное, и мне приходится врать, говоря, что я просто плохо спал ночью, а моя звезда отдыхает после тяжелого дня. И это, кажется, сработало. По крайней мере, дополнительных вопросов не поступает. Решаю увести тему в другое русло, чтобы закрепить своё враньё понадежнее. Интересуюсь племянниками и спрашиваю, что можно подарить им на предстоящий праздник, и мама с радостью начинает щебетать о внуках.***
Я потерял счёт времени, уже и не надеялся получить хотя бы пару слов от Тины, как вдруг приходит сообщение от Антона. Выдыхаю всю накопившуюся тяжесть за последние сутки, которая успела, словно сажа, покрыть всего меня изнутри. Ещё чуть-чуть — и я бы погряз в этой черноте. Перечитываю сообщение снова и снова, не веря своим глазам. Я смогу увидеть её через какие-то ничтожные сорок минут. По сравнению с двадцатью четырьмя часами моей медленной, мучительной смертью, эти минуты не кажутся мне существенными. Отхожу от машины, как только Тина захлопывает дверь. Она провожает удаляющийся автомобиль взглядом, а затем, убедившись, что кроме нас здесь никого нет, летит в мою сторону. Обвивает руками мою шею, чуть не сбив с ног, и я, обняв её, приподнимаю невысоко над землёй. Тина ищет мои губы почти в кромешной тьме и, отыскав, начинает целовать. Опускаю Тину на асфальт, сразу же наклоняясь вслед, а она делает несколько шагов назад, утаскивая меня за собой. Мы целовали друг друга так, словно виделись в прошлой жизни, словно это единственная возможность прикоснуться друг к другу, словно мы забыли себя прошлых и пытаемся узнать настоящих. — Я думал, что сойду с ума, — отстраняюсь и беру запыхавшееся лицо в ладони. — Почему ты не выходила на связь? — Не бери в голову, — машет подбородком, запускает пальцы в мои волосы, и я, несмотря на количество страхов, которые она всколыхнула одной фразой, всё равно обмякаю, — уже всё хорошо. Я не предпринимаю попыток узнать у неё подробности, потому что знаю, что это бесполезно. Тина никогда не расскажет то, что может заставить меня переживать. И пусть незнание тревожит ещё больше, эта находящая на одно место приключения девочка решает всеми возможными способами скрывать правду. Я лучше её самой знаю это желание всегда оберегать и быть опорой. Поэтому молчу. Закатываю глаза и прижимаю её к своей груди. — Ты безумна, Кароль, — шепчу ей в висок и наполняю лёгкие кислородом. Забываю дышать, когда она рядом. — Я знаю, — произносит одной из самых нежных своих интонаций, одной из моих самых любимых. Достаёт ею до моего сердца, и оно сжимается, обливается кровью, трещит по швам и в бешеном ритме пытается вырваться из грудной клетки. — Ты невыносима, — раскачиваю нас под ночным небом в какой-то глуши. Тинины пальчики сжимаются в кулаки за моей спиной, а затем расправляются и медленно гладят, рассказывая всё, что стоит за её улыбкой и брошенным недавно «всё хорошо». Такой невинный жест. Она поднимается на носочки и целует меня в уголок губ. — Знаю, — улыбается быстро и вновь прячется под моим подбородком, крепко обнимая и оставляя ладошки на лопатках. — Временами ты превращаешься в бестию. Выворачиваешь меня всего наизнанку. — Знаю-знаю, — моментально отвечает, делая шаг назад и поднимая голову, чтобы взглянуть мне в глаза, — продолжишь осыпать меня комплиментами в машине, ладно? Я уже замёрзла, — закусывает нижнюю губу, пряча поднимающиеся уголки, и я, не сдерживая смех, целую её в лоб, ненадолго застывая и успокаиваясь после внутреннего урагана, и тяну её за руку к машине. Тина снимает с плеч свой рюкзак, а я открываю заднюю дверь и жду её реакцию. Девочка наклоняется, без задней мысли просовывая вперёд свою ношу, а затем вопросительно произносит моё имя и выныривает из салона. — Они твои, — несильно облокачиваюсь на дверь и вновь улыбаюсь. Тина разворачивается, дарит мне свой смущённый взгляд, а затем, воспользовавшись её замешательством, я краду поцелуй. Прохожусь рукой по спине, на этот раз ничем не прикрытой, целую рвано, запускаю ладонь под волосы, встречаясь с шеей. Всё это время я даже не обращал внимания на то, что Тина одета слишком легко для начала декабря. Хочу прямо сейчас задать ей кучу вопросов, но она ловко переплетает наши языки, и я решаю, что оставлю свою браваду на потом. Нахожу в себе силы прервать нас и, облизнув губы, открываю переднюю дверь. — Запрыгивай. Сажусь за руль и ещё какое-то время наблюдаю за Тиной. Она рассматривает цветы и мгновенно расцветает. Не знаю, как ей удалось сохранить такое трепетное отношение к букетам, которые она получает чаще, чем другие виды подарков. Заметив мой внимательный взгляд, Тина начинает шутить, говоря о том, что её прекрасные кустовые розы завянут быстрее, чем мы доберёмся до квартиры. Смеюсь вместе с ней, но всё-таки выезжаю на дорогу и включаю музыку, чтобы разрядить обстановку. Ещё одна черта, которую я люблю в Тине — это её тяга к адреналину. Мы здорово погоняли по ночной и абсолютно пустой трассе, рассекая светом фар тьму перед нами. Она окутывала нас, словно тёплый плед, позволяла уединиться и насладиться друг другом. Стоит нам оказаться вместе — и весь режим катится коту под хвост. В квартиру Тина влетает на всех возможных скоростях, протискиваясь между косяком и не до конца открытой дверью. Сбрасывает обувь, шлёпает по полу в непонятном для меня направлении, а затем появляется на кухне с вазой в руках. Включаю везде свет и, подходя к юному флористу, предлагаю свою помощь. — Я сама, — тараторит, закусывая губу и хмуря брови. Тут же опускает стебли в воду и, улыбнувшись, прячет нос в светло-розовых бутонах. — Спасибо, Даник. — Я готов дарить тебе их хоть каждый день, если ты будешь такой же счастливой, — пристраиваюсь сзади и опоясываю руками девочку перед собой. — Чтобы быть счастливой, мне достаточно тебя, — её ладошки ложатся поверх моих, она запрокидывает голову, и я целую её. Так, что подгибаются коленки. Забываю на какое-то время о проблемах с проектами: думать в присутствии Тины о чём-то, кроме наших отношений, я не могу. Всё потом. — Твоё желание понежиться в ванной ещё никуда не пропало? — неожиданно для самого себя вспоминаю наш телефонный разговор, где услышал не один раз, что сидеть в одном положении слишком утомительно. — Не пропало, — разворачивается в импровизированном кольце и, приложив ладошку к моей щеке, гладит её большим пальцем, — но только если с тобой. — Со мной, — смотрю в её глаза, и всё, что находится вокруг, теряет очертание. Стоит ей внезапно коснуться меня, все мои мужественность и крепость характера тут же осыпаются на пол. Готов, как заворожённый, делать всё, что она скажет, пока её незамысловатые движения рассказывают о любви красноречивее слов. Я и подумать не мог, что, разменяв пятый десяток, смогу ощущать такую зависимость от любимого человека. Все эти глубинные чувства казались мне небылицами, выдуманными историями для того, чтобы не рушить представление о браке или совместной многолетней жизни. Я считал это прикрытием лжи, потому что упорно верил, что любовь не способна во взрослом возрасте окрылять и всё ещё находить в партнёре нечто светлое и уникальное, чего нет ни у кого другого. Я был уверен в этом до тех пор, пока тонкие изящные пальчики не оказались в моей грубой руке. Тогда все мои убеждения перестали иметь смысл. А находить новые в сорок-то с лишним как-то… А никто никогда и не говорил, как это. Её фарфоровая кожа соприкасается с моей, и вода, бьющаяся о ванну, уносит с собой всего меня. Остаюсь отпечатками и горячими взглядами на её теле. Изучаю давно заученный до миллиметра космос перед собой, собравший в себе всё самое красивое. Иногда обыденность закрывает глаза своими огромными лапами, и я забываю говорить Тине, насколько она красива. Мне нравится наблюдать, как на её щеках зреет румянец, а глаза прячутся от смущения под ресницами. — Я люблю тебя с утра и до ночи, — наклоняюсь над ухом и шепчу, оставляя при этом поцелуй на плече. Малышка поворачивается ко мне с улыбкой на лице и тут же припадает к губам. Тяну её за талию на себя, раздвигаю губы языком, и Тина обмякает, едва ли не скрываясь под водой. Усиливаю хват и тут же задумываюсь о том, что, очевидно, когда-нибудь её кости точно будут хрустеть от того, с какой силой я вжимаю её в себя. Мне всегда будет мало. И даже если она окажется под кожей, у самого сердца, на своём законном месте, мне всё ещё будет недостаточно. — Люблю тебя всю и везде, — произношу в открытые губы, наспех оторвавшись от них. Мне кажется, я слышу её тихое «знаю», но удары её сердца сбивают все ощущения в один импульс, который проносится по телу и тут же передаётся Тине. В её глазах мгновенно зажигаются звёзды, рождаются новые планеты, а старые, сгорая, разлетаются искрами. Ничего прекраснее я в своей жизни ещё не видел. — Что бы с нами ни случилось завтра, я найду тебя в любой из последующих жизней. Мои ладони лежат на её животе, поглаживаю кожу большим пальцем, не опускаясь ниже и не позволяя себе большего. Чувствую, как каждая её клеточка принадлежит мне. Хочу напомнить ей, что она — моя, но тишина между нами такая уютная, что нарушать её совсем не хочется. Наклоняюсь вперёд, выпрямляя наши тела, и впускаю между нами немного воздуха. Перед глазами пятнышки, о которых она мне рассказывала, пытаясь справиться с истерикой. Целую одно, прижимаясь губами к спине. Тина выпускает какой-то звук, похожий на ойканье, и сразу же затихает. Чувствую, как напряглись мышцы живота. Перехожу к другому пятнышку, не скрытому водой, и снова соприкасаюсь с ним губами. В этом есть и моя вина. Накрываю рукой её грудь по диагонали, как будто щитом, и вновь притягиваю к себе. Провожу носом по шее, втягиваю нежную кожу и чувствую, как Тинина ладошка касается моей щеки. — Ты сегодня так нежен, — проговаривает спокойно, размеренно. — Кажется, что там, где оказываются твои губы, ко мне прикасаются бабочки. Её пальчики поглаживают кожу, ныряют в волосы, пробегая ещё и по шее. Девочка мурлычет, запрокидывает голову, а я продолжаю осыпать её поцелуями. — Я начинаю забывать, за что в тебя влюбилась, — её усмешка сразу же тонет в протяжном стоне. Моя рука, покоившаяся на животе, оказывается на бедре, проходится по внутренней стороне, а губы втягивают кожу на шее, оставляя засос. — Уверена? — успеваю вымолвить единственное слово, прежде чем снова коснуться её тела. — Уже нет. Не знаю, как у меня получилось отпустить Тину из своих рук. Она стоит рядом, вытирает себя полотенцем, закусывая губу. Вновь наблюдаю за ней, не скрывая пошлых мыслей, которые накаляют воздух между нами. Выбираюсь из ванны, протягиваю руку, чтобы захватить мягкую ткань, и в этот момент две ладошки ложатся на мою грудь. Её океаны устремляются вверх, ловлю их своими глазами и, наклонившись, целую. Кажется, что я не делал этого целую вечность. Меня влечёт к ней так, что я готов усадить её на стиральную машину и прямо сейчас довести до оргазма. Так, чтобы сжимала своими ногами мои бёдра, а ногти впивались в кожу спины. Чтобы остались красные пекущие полосы. Чтобы до сбитого дыхания. Чтобы дрожало всё. Даже стены. Чувствую, как соскальзывает её полотенце и падает нам на ноги. Плевать. Тина становится на носочки, вытягивается в струнку и провоцирует меня ещё больше. Отстраняюсь от неё на секунду, но лишь для того, чтобы подхватить на руки. Направляю нас к выходу, и, когда до Тины доходит всё происходящее, она цепляется рукой за дверной косяк и тормозит меня. — Ты весь мокрый, — шепчет, облизывая губы. — А ты сводишь меня с ума, — целую её ключицы в надежде, что это поможет отключить её вечно контролирующий мозг. — Ну подожди же, — она болтает ногами за моей спиной, хлопает раскрытой ладонью по плечу. — Отпускай. Цокаю и ставлю её на пол. Эта перфекционистка проскакивает под моей рукой, которая упирается в стену, и набрасывает на меня полотенце. Разворачиваюсь и перехватываю её запястья. Подношу к губам, целую внутреннюю сторону, и девочка стонет. — Ну Да-а-ан, — злится, — ты ужасен, прекрати. Заливаюсь смехом. Надо же, какой комплимент отвесила. — Я не могу сопротивляться твоей нежности, — дует губы, подходит ближе и обнимает. — И не нужно. Мойдодыр мой, теперь-то я могу тащить тебя в постель? — пробегаюсь пальцами по выступам позвонков. — Секунду, — берёт меня за руку и тянет куда-то. Находим её рюкзак, откуда она достаёт какую-то мазь. Я уже догадываюсь, что меня ждёт, но молча следую за девочкой, виляющей бёдрами в практически лишённой света квартире. Заваливаюсь на кровать, пока Тина расплетает свой пучок. Корни волос у самой шеи слегка влажные, она прочёсывает пальчиками всю длину, а затем ползёт ближе ко мне. — Садись, — раздвигаю ноги и хлопаю по матрасу. Тина садится снова спиной ко мне, как в ванне, и я собираю обеими руками пряди волос. Делю на три части и заплетаю косичку. — Почему ты мне наедине никогда не поёшь? — А тебе бы хотелось? — она поворачивает голову, выискивая меня, и мне приходится остановиться, крепко сжимая кончики волос пальцами. — Очень. Наблюдать за тобой на распевке куда увлекательнее, чем на записи песен. Концерты — это, конечно, очень красиво, но твои спонтанные мелодии, подходящие к моменту, предназначенные только для меня — мёд для ушей. Она возвращается в исходное положение, и я доплетаю косичку. Неплотно завязываю резинку и жду дальнейших указаний. Тина бубнит себе под нос что-то, но я слышу только несколько слов о том, что она задумалась, пока я колдовал над её волосами. — Тонким слоем, — отдаёт мне мазь и снова разворачивается спиной. Не помню, чтобы раньше она так часто оказывалась передо мной в подобной позе. Кажется совсем крошечной и беззащитной. Хочется сгрести в охапку и повалить на подушки, натянуть одеяло до ушей и не выпускать как минимум до рассвета. Но я выдавливаю содержимое на подушечку пальца и, находясь в своих раздумьях, аккуратно размазываю по ранке. Тина хихикает, немного дёргаясь. — Холодная. Чмокаю в плечо, оставляя там свою улыбку, и продолжаю. Я никуда не тороплюсь, размазываю маленькую точечку, надеясь на то, что все эти следы нашего неоправданного безумства исчезнут так же быстро, как и появились. — Тут, на груди, какое-то покраснение есть… — начинает Тина, склонив голову. — Давай и его помажем, — развожу руки, освобождая место для манёвров. Малышка садится лицом ко мне, почти вплотную, перебрасывает свои ноги через мои и внимательно наблюдает за каждым моим действием. — Ой, — снова хихикает, когда кожа встречается с мазью. Глажу свободной рукой её плечо, наблюдаю, как напрягается живот. Убираю руки и ищу колпачок. Тина всё ещё сидит в том же положении, рассматривает всего меня, зовёт одним лишь взглядом. И, как только я возвращаюсь, тут же падает ко мне в объятия. Глажу её по спине, по макушке. Отстраняюсь, кладу на щёки обе ладони, изучаю её настроение и опускаюсь на приоткрытые губы своими. Она не успевает захватить необходимый запас воздуха, и я опускаюсь на шею, ключицы, постепенно меняя нас местами. Тина оказывается подо мной, обвивает ногами и стонет, сбивая все мои планы. Целую её совсем не нежно, сминаю тело руками, чувствуя как оно дрожит. Меня поглощала её страсть с каждой секундой. Я изнывал не меньше, чем она. Оглушительно громко звучали этой ночью наши чувства друг к другу. Её пальцы на моих предплечьях, в волосах, на лице. Мне кажется, я весь был исписан её невидимыми чернилами, хранящимися под кожей. Я сгорал заживо и видел в её глазах отражение пламени. Мы вместе сходили с ума и даже не думали останавливаться. Не успеваю как следует открыть глаза и сразу же выше взбираюсь на подушку. Слышу бормотание в стороне и только потом замечаю Тинину ладошку на своей груди. Даже не заметил, как она обняла меня во сне. — Ты чего? — хриплым голосом интересуется девочка, целуя кожу под своими губами. — Сон приснился странный, — мой голос разрезает пространство спальни, но Тина лишь втягивает носом воздух, трётся им же о моё тело и греется под боком. — Я внимательно слушаю, — сладко мурчит и, кажется, закрывает глаза, при этом водя ладошкой по моей груди. — Мы вчера с Андрюшей ходили по магазину с детскими товарами, и он принёс мне соску, — зеваю, непроизвольно делая паузу, — фиолетовую. Слышу тихий смех и сам начинаю улыбаться. — Я как знал, что тебе такое понравится. Он сказал, что обязательно подарит нам такую. И сейчас мне приснилось, что вы стоите рядом, Андрей снова протягивает мне эту соску, начинает смеяться, а затем ты говоришь, что беременна, — запускаю руку в волосы, массируя виски, и хмурю брови. — Как интересно получается: повода нет, а подарок уже подготовлен, — её смех ласкает мой слух. Моя рука ложится на её талию, а затем опускается, разгуливая по телу. — Да-а-ан, я не думала, что ты так быстро начнёшь исправлять это упущение, — поворачивается на живот, располагаясь на мне, и смотрит лукаво. — А чего ждать? Мы бы уже пятерых сделали, если бы кое-кто… — Лучше бы ты поцеловал меня, — тянется ко мне и увлекает в поцелуй. Я не собирался её отпускать и думал, что исход этого разговора уже предопределён… Но Тина целует меня в уголок губ, трётся носом о кончик моего и, открыв глаза, шепчет неуверенно: — Соска, говоришь, фиолетовая была? — Да, — даже не пытаюсь предположить, что она задумала, потому что, сколько бы я не пытался, я никогда не мог отгадать загадки этой женщины. — У меня появилась мысль, и я бы хотела спросить у тебя… Разрешения, что ли, — закусывает нижнюю губу и опускает взгляд. Иногда мне кажется, что Тина меня боится. Её вступление перед просьбой, которую она ещё не озвучила, настораживает меня. Как будто от меня зависит вся её жизнь. Мои брови сходятся у переносицы, формируя несколько складок, и я тут же пытаюсь их выпрямить, двигая мышцами. — Твои три пункта… Не хочу, чтобы ты посчитал это обесцениванием твоего решения, но мне бы хотелось вернуть ту искреннюю часть ДанТины, которую ты задел этими словами. — Как ты собираешься это сделать? — мой голос всё ещё хрипит, из-за чего кажется, что я груб с ней. Поэтому я ловлю её подбородок пальцем и возвращаю на нужный уровень, чтобы пугливые глаза видели, что я настроен почти положительно. — Я подумала, что можно было бы сделать акустический концерт в ТикТоке и спеть «Домой», — её сердце скачет и отскакивает от моей грудной клетки, как от батута. Не думал, что для Тины это так важно. — Фантина хоть и берёт количеством, но они не дают мне той поддержки, которую я получаю от ДанТины. Для них мне хочется творить. Я знаю, что они честно оценят и даже отругают, если что-то не так. И это ценно! Когда вот так, через юмор, безобидный, тактичный, я вижу искренние эмоции, а не улыбку и восторг даже от того, что, откровенно говоря, больше нигде не хочется показывать. — Я не против, — поглаживаю её подбородок большим пальцем, и девочка выдыхает, почти расплываясь на мне лужицей. — Я могу помочь с аранжировками, если нужно. — Да, наверное, — она путается в мыслях, улыбается, смущается ещё больше. — Спасибо тебе. Осыпает моё лицо поцелуями, разгоняет дремлющее желание, а затем, освободившись от оков сна, полностью накрывает собой мою грудную клетку и начинает медленно двигаться. Даже не успеваю сообразить, когда она умудрилась овладеть моим телом и разумом. Отвечаю ей инстинктивно, ловлю губы и углубляю поцелуй. Не хочу не целовать её. Не хочу не слышать стоны. Не хочу не чувствовать её.***
Иногда мне кажется, что наши отношения крепче, когда между нами расстояние измеряется сотнями километров. Еду в машине, размышляя обо всём, что приходит в голову. Перекидываемся с водителем парой фраз, но наш диалог прерывает приходящее на мой телефон уведомление. Открываю фотку, которую прислала Тина, и закатываю глаза, при этом растягивая губы в улыбке. «Call your wife» — красуется в центре нечёткой фотографии с каким-то непонятным телефоном. Только Тина может наткнуться на такое в чужом городе. Набираю ей, раз уж она сама на это намекает. — Ты уже освободился? — с трудом различаю её голос среди непонятной мне речи. — Да, домой еду. Что это за намёки такие, а? — смеюсь ей в трубку. — Сначала полдня Ната с Пашей издевались надо мной, постоянно пародируя нас с тобой, воркующих, как голуби, а потом вообще спелись, и я перестала понимать их приколы. И ты со своими делами… Короче, на произвол судьбы брошена оказалась я, — тараторит без умолку, явно не уловив до конца, о каком намёке я спрашивал. Ну и ладно. — И вообще, ты когда для меня в последний раз готовил, скажи, пожалуйста? — Что? — вообще не понимаю, откуда в её голове взялся этот вопрос. — Тебя там не кормят, что ли? — Там меня как раз таки кормят, — меняет свою интонацию на более игривую и серьёзную, — а дома нет! — Да что вы говорите, — прикрываю рот ладонью, чтобы хоть как-то сдерживать смех. — Кароль, ты слишком дорого обходишься моим нервам, я не собираюсь с тобой что-то готовить. — А я виновата в том, что они у тебя такие бедные?! Со мной можешь не готовить, а вот от завтрака в постель или, например, ужина с вином, при свечах я бы не отказалась… — Губа не треснула там ещё? — смотрю в окно, представляя, как Тина откидывается на спинку стула и театрально наматывает прядь волос на указательный палец. — Куда тут нажать, чтобы тебя заблокировать? — фыркает раздражённо, а я расплываюсь, как мартовский кот. Ну нравится мне издеваться над ней, что я могу с собой поделать? — Будет тебе завтрак и обед с ужином, хакер мой, когда вернёшься, — перестаю смеяться и вмиг ощущаю, как по коже пробегают мурашки. Лёгкой тёплой волной окутали меня с ног до головы. Влюбленный мальчишка — не иначе. — Если вернусь, — поправляет мою фразу. — Тут такие мужчины красивые, и так вкусно кормят, пальчики оближешь… — На один голодный рот в Киеве меньше, можешь оставаться, — я заливаюсь смехом, не заботясь о том, что она подумает. Только после затянувшегося молчания начинаю подозревать, что сейчас придётся извиняться за свой юмор. — Малыш, ну ты чего, обиделась? — Как накосячил, так сразу «малыш», а так «Кароль» да «губа не треснет?», — а так мило всё начиналось. Я уже пожалел десять раз, что говорю прежде, чем думаю. Все слова, адресованные Тине, нужно вообще по пять раз обдумывать. Мне ли этого не знать. — Ты же знаешь, что я не хотел тебя обидеть, — опять молчит. — Ну, хочешь, можешь заблокировать меня… — Хочу, — по голосу понятно, что все ещё дуется, — только скажи, куда нажать… — Хитрюшка, — закусываю губу, — не обижайся, ладно? — А ты разговаривай нормально! Я тебе не для того, чтобы ссориться, звоню… — Хорошо, больше так шутить не буду. Так чем тебя там, в итоге, таким вкусным кормили?.. Весь следующий день мы также общались почти без перерывов. Не знаю, где мы находим темы для разговора, но молчать и слышать дыхание друг друга нам точно не приходится. Хотя, честно сказать, я был бы рад и этому. Я, как и Тина, не отлипал от телефона даже в присутствии кого-то из команды. Она присылает мне очередную фотографию, и у меня едва ли не отвисает челюсть. На ней чёрное платье с глубоким декольте, серебристыми вставками на талии и чудесными тоненькими бретельками. Брови тут же летят вверх, а во рту образуется ком. Мозг моментально находит воспоминание с платьем подобного фасона, только в жёлтом цвете, которое трещало по швам на съёмках «Голоса». «Опять эти платья… Ты сводишь с ума, ты знаешь это?» — отправляю ей сообщение и снова пересматриваю фотографию. Знает же, что я не один. Знает, что я занят. Чертовка. «Нравится?» — следом летит несколько смайликов, и я окончательно перестаю слушать голоса вокруг. Облизываю пересохшие губы и в деталях представляю, как снимал бы с неё это платье и… «Ещё одно твоё фото — и я окажусь у тебя в номере раньше, чем закончатся твои съёмки» — и в ответ прилетает видео, где Тина сидит за столиком, сияя своими украшениями и самой прекрасной улыбкой в мире. Складывает губы и отправляет мне воздушный поцелуй. И вроде бы почти не дразнит. А я чувствую себя поехавшим. Окончательно и бесповоротно. Следующим вечером я готовился к сюрпризу, подыскивая референсы в интернете. Тина должна была вернуться домой с Веней, поэтому я не стал наведываться к ним в гости. Тем более, учитывая мой план кражи известной артистки, я решил, что мне лучше затаиться на какое-то время. Мы обмениваемся сообщениями, созваниваемся перед сном, и Тина резюмирует мне всю свою поездку. Возникает ощущение, что я вместе с ней хожу по улочкам Тбилиси, трогая всех котов и уминая за обе щёки хачапури. Попрощавшись и пожелав доброй ночи, я и сам лёг спать, несмотря на ещё достаточно детское время. Мне снились горы, невероятной красоты водопад и дикая природа, за которой я наблюдал со стороны. Двенадцатое декабря двадцать первого года. Я всегда трепетно относился к подобным датам. Эта, почему-то, так и манила меня. Казалось, что в этот день должно произойти что-то по-настоящему волшебное. — Привет, малыш, — расхаживаю по квартире, — мне нужно, чтобы ты подъехала на студию после обеда. — Дан, — она тяжело выдыхает, словно недовольна, — ты же знаешь, что я с Веней. — Это буквально на пару часов, и обратно я тебя завезу сам, обещаю, — иду в наступление, точно зная, что она согласится. — У меня вечером ещё йога, если я не успею… Она приезжает к указанному времени. Влетает в студию и, заметив меня, хмурит брови. Оглядывается по сторонам, но никого не замечает, и продолжает идти своей медвежьей походкой. Успеваю опередить её, заметив множество вопросов в глазах, и целую, прижимая к себе. — А где все? — прячет телефон в карман и смотрит на меня строго, как на провинившегося мальчишку. — Это вовсе не важно, потому что я хочу отвезти тебя кое-куда, — наклоняю голову, рассматривая слегка подкрашенные ресницы. — Я думала, ты собирался поработать, у меня ребёнок дома, — напоминает мне о взрослом сыне, который, в принципе, не будет против таких развлечений. — Я подготовил сюрприз, поехали, — хватаю её за руку, переплетаю пальцы, формируя замок, и тащу к выходу. Девочка цокает, но послушно идёт за мной следом. Всю дорогу пытается выбить из меня хотя бы какую-то подсказку, объясняющую, что я задумал. Молчу, не желая раскрывать все карты ещё до того, как мы приедем, крепче сжимаю в руке ладошку и улыбаюсь. Когда мы подъезжаем к студии, Тина немного расслабляется, потому что знает место. — Как красиво, — девочка делает буквально несколько шагов и замирает, рассматривая интерьер. Подхожу к ней сзади и захватываю в кольцо. Стоим неподвижно какое-то время, пока Тина не поднимает голову. — Что ты задумал, волшебник? — Всего лишь хотел перенести магию на холст, — веду нас дальше, к двум мольбертам, и помогаю снять незастёгнутую куртку. — Ты привыкла выражать свои чувства и эмоции музыкой, песнями, а что, если попробовать всё то же самое, но с красками? Новый вид творчества, в котором есть что-то, чего ты ещё никогда не делала. Полутона, ширина мазка, воздушность и лёгкость — здесь всё зависит от тебя. Перезаписать не получится. Первый и последний взмах кисти — сразу правильный. Без ошибок и сомнений… Она смотрела на меня как-то недоверчиво, слушала, поджав пухлые губы. Свет лампочек, висящих почти на всех стенах, отражался в её ясных глазах. Новогодняя атмосфера подчёркивала нежность моего юного художника. На ней были тёмные лосины и свитер, волосы собраны в пучок, который вот-вот распадётся, и я увижу тот завораживающий водопад, который снился мне ночью. Искать в ней прекрасное — одно из моих любимых занятий. — Я не умею рисовать, — осторожничает, почти шепчет. — А мы не будем рисовать какие-то композиции, — подталкиваю Тину ближе к баночкам с краской и продолжаю: — Лёгкая абстракция. Передай цветом своё настроение. Покажи, как тебя любить. Покажи то, что сидит здесь, — кладу ладонь на её грудь, в область сердца, и через секунду на неё опускаются дрожащие пальчики. Слегка сжимают мои, не отпускают. — Отключи голову и доверься интуиции. Первая мысль всегда правильная. Перед тем как приступить к созданию отражения души, я рассказал ей некоторые фишки, приёмы, помог с тем, как держать кисть и делать разные мазки краской. Держал её руку в своей, проводил ею по холсту. Тина впитывала всё, как губка, кивала, хмурила брови. Она уже была в процессе: вдохновение выхватило её из моих объятий и диктовало свои правила, которым нельзя было не следовать. Я отпустил её в свободное плавание, наблюдал через мольберты, но она была настолько увлечена, что даже не обращала внимания на мои поглощающие её взгляды. Музыка окончательно расслабила тело, все зажимы ушли, образ стал прорисовываться в голове. Детали становились более явными, стоило мне взглянуть на Тину. Вдохновительница. Мечта любого художника. Помню каждую родинку, знаю все эмоции. Округлые бёдра, узкая талия, изящные пальцы рук. Моя собственная Мона Лиза. Моё искусство. Я не следил за временем. Вынырнул из плена только тогда, когда две ладошки сомкнулись на моём животе. Убираю кисточку в сторону и разворачиваюсь. — Я не знала, что ты умеешь рисовать, — в её глазах плещется восторг. — Ходил на несколько мастер классов, — поправляю чёлку и ныряю сознательно в бескрайнюю синеву. Меня качают из стороны в сторону безумные волны. Хочется к океану. С ней. — Покажешь, что там у тебя? — По сравнению с твоей картиной, это какая-то «каляка-маляка», — Тина смеётся, но всё равно ведёт меня за руку к своему мольберту. — Ты просил нарисовать чувство… — она кладёт мою раскрытую ладонь себе на макушку и плавно спускается вместе с ней вниз, минуя шею, ключицы, приближаясь к груди. — Сначала красный: сексуальность, желание, влечение. Потом фиолетовый: духовность и исцеление. И в конце синий: спокойствие и доверие, желание постичь новое. И чем темнее цвет, как на географических картах, тем глубже. Чувствую, как бьётся её сердце. Удар за ударом, об мою руку. Прямо по линии жизни. — Ты просил показать, как меня любить, — она смотрит пронзительно, не моргая. — Не важно: «темнее» или «светлее», — люби меня постоянно. Тина опускает руки, быстрым шагом возвращается к моей картине и тянет к ней палец. Я сажусь на белоснежный диванчик, утопая в пушистых декоративных подушках, и снова наблюдаю. Там наши силуэты. Свободные, полные чувств. Никаких оболочек, лишь суть. Та, что течёт адской лавой и плавит всё вокруг. — Иди ко мне, — врываюсь в тишину своим голосом, желая поскорее согреться теплом её тела. И она не заставляет меня долго ждать. Садится на мои колени, обхватив шею, и кусает губу. Прохожусь по ней подушечкой большого пальца, повторяю контур. Вдыхаю запах любимой женщины, едва прикасаясь к шее кончиком носа. Под ним пробегают мурашки, а моих ушей касается тихий стон. Протяжный, размалывающий мой мозг не хуже грецкого ореха. — Дан, — дышит сбивчиво, терзает потрескавшиеся губы. — Подожди, — торможу её, потому что мне есть что сказать. И мы к этому вернёмся, но немного позже. А пока я целую её, одурманенный и сражённый. Втягиваю в себя, сплетаясь языками, словно она может куда-то сбежать. Затягиваю узлы, кусаю нежную плоть, извожу руками. Пульс лихорадочно стучит в висках, спазм атакует всё тело, а затем пронзает миллионом иголок. — Когда-нибудь моё сердце выпрыгнет тебе в руки, — шепчу ей на ухо и зарываюсь в волосы. Тина целует меня в шею, прикладывает палец к пульсирующей венке и затихает. Между нами в повиснувшей тишине слышно только дыхание и сердцебиение. — Любовь — это не просто «хорошее» и «плохое» поровну. Это умение найти золотую середину, баланс, точку опоры. Я говорил это миллион раз и повторюсь снова: я хочу прожить с тобой всю жить, хочу тебя навсегда. Я мог сделать тебе предложение уже тысячу раз. Но мне важно, чтобы в тебе осталось то, что ты трогала на моей картине — уверенность. Я не хочу видеть в тебе качели, не хочу играть в «горячо/холодно». Я хочу постоянства. Опускаюсь губами к ямочке на шее, целую светлую кожу. — Я хочу, чтобы ты решила для себя, готова ли ты искать этот баланс всегда, вне зависимости от «тёмных» и «светлых» оттенков моей любви на твоей картине. Подумай об этом. Мы просидели в студии ещё полчаса. И почти всё это время молчали. Я отчётливо понимал, что так, как раньше, уже точно не будет. Помогаю расстегнуть ремень безопасности, пока припухлые от моих вечных ласк губы оставляют на моём лице последние поцелуи. Провожаю Тину взглядом, пока она не скрывается за забором. Её запах всё ещё в машине, а мысли заняты воспоминаниями о сегодняшнем дне. Слишком насыщенный выходной получился. Из динамиков льётся Enigma, сопровождающая нас сегодня на «арт-терапии», пересматриваю несколько фотографий, сделанных на скорую руку. В центре — Тина. С хмурым лицом и кисточкой в руках. Девочка, подаренная мне судьбой. Даже без включённого в квартире света становится светло, если я нахожу хотя бы малейшую ассоциацию с ней. Короткое пиликанье: очередное уведомление. Захожу в Инстаграм и смотрю новую историю. Коврик для йоги, неугомонная Тина, пытающаяся познать своё тело в новой экстремальной позе, и подпись: «Конечно да 12.12.2021» Я и не сомневался.