Отпечаток

[Тина] Боль тоже накладывает свой отпечаток. И это тот след, который ты носишь, как татуировку на теле. Его не смоешь, не сможешь забыть. Просто нужно жить дальше, а как — никто не знает. «Мы кожа на коже» Когда-то ты говорил, что прирос ко мне и отпустить уже не в состоянии. Я знаю, каково это, потому что однажды в детстве коснулась языком заледенелых качелей. Больнее, наверное, было само представление того, как я оторвусь от металла. Эта картинка в голове сразу отзывалась покалыванием, и мне приходилось зажмуриваться и как-то держать в себе накопившиеся слёзы. Я буду отогревать тебя своим дыханием, постепенно давая свободу действиям, чтобы в конце тебе было не так больно отрываться от меня. Иначе больно будет нам обоим. «Мы в плену фантазий» Я дарила тебе блокнот после поездки с сыном ещё в самом начале наших отношений, а ты записывал туда всё, что рождалось под взглядом на меня. Хранишь это у сердца, не показываешь никому, даже мне. Но мне не обидно, потому что знаю, что я там совсем другая. Я не смогла бы быть такой в этом жестоком мире. Но ты охраняешь меня своими крыльями не только там, на бумаге, но и в жизни, и я сбрасываю перед тобой все свои маски, показывая всю себя абсолютно беззащитной. И всё это между нами не иллюзия — ты доказывал мне это миллион раз и называл нашим собственным миром. «Проговори это вслух, я тебе тоже» После твоих «люблю» я не только избавлялась от масок, надетых тяжёлой судьбой, но и ощущала себя увереннее в том, что, будучи слабой в твоих руках, я готова свернуть горы даже за пределами нашего общего рая. Ты вселял в меня какую-то нечеловеческую уверенность во всём. Даже в том, что вообще от меня не зависело. Учил меня философии, показывал, как работают законы Вселенной, а я молча смотрела на тебя, боясь сказать такое важное «люблю». Ты ощущал меня на каких-то только тебе известных волнах и струнах, поэтому, я была уверена, давно знал о том, что таится у меня в сердце. «Научи меня смелее стать» Меня — наконец-то дать волю чувствам и не бояться того, к чему и к кому они приведут. Тебя — не бояться ощущать искреннюю любовь, где ты дорог не из-за денег и славы, а из-за вселенской связи, которая тонкими ниточками прошлась по нам двоим, соединив раненые сердца. У меня есть больше тысячи поводов поблагодарить тебя, но я успела озвучить только жалкий процент. В этом мире, где нам с тобой не место, так страшно и одиноко, что хочется сбежать куда-то подальше. А вдруг мы сойдём с ума, вдруг перестанем думать о себе, постоянно твердя о любви друг к другу? А вдруг будем ждать многого, не думая о том, каково нам по отдельности? Вдруг в нашем собственном мире нам станет тесно или слишком свободно? Нет. Это слишком откровенно. В каждой строчке ты, я, мы, наши чувства… Карандаш летит в сторону, кончик его ломается вместе со мной. Слёзы градом опускаются на щёки, не жалея чувствительную кожу. Не могу контролировать это. Устала. Устала бороться. Это ведь нормально, правда? Я ведь тоже человек. Реву, как дура. В очередной раз. Почему боль — синоним любви? Кажется, тебе было проще «оторваться». Теперь из каждой моей раны сочится кровь, а я не в силах её остановить. Вспоминаю, как едва ли не сорвалась и не набрала тебя в прошлый раз, когда меня так же накрыло. Это какая-то новая фантомная боль. Тебя рядом нет, но я знаю, что бы ты сказал, если бы я проходила с большим рюкзаком вдоль дивана в гостиной; знаю, что бы ты сказал, если бы я резала сыр, или домашние помидоры, или грейпфрут к кофе; я чувствую тебя, когда тебя нет рядом. Было бы проще, если бы ты меня разлюбил, предал, изменил мне. И началась бы снова игра в одни ворота. Не в первый раз. Сначала больно, а потом привыкаешь. А там и до мазохизма недалеко. Какие глупости. Рву лист бумаги, где дала нам слишком много свободы, отчего в голову полезли дурацкие мысли. Нас не существует в реальности и не должно быть в строчках. К чему весь этот обман и пафос? Любовь, которая не смогла. Я, которая сделала ничтожно мало. Или слишком многого хотела. Не знаю. Кусаю дрожащие из-за истерики губы, мигом тру глаза, относясь к себе не с такой нежностью, на которую способен ты, и, выпуская новый всхлип, опускаю голову на сжатые кулаки. Заливаюсь слезами во всех смыслах. На ощупь ищу что-то, что смогло бы выцарапать ещё несколько строк, способных разделить со мной отчаяние. Нахожу ручку и, вытерев солёные дорожки со щёк, бегу в домашнюю студию. Открыв дверь, стою в нерешительности, а затем падаю на колени возле тумбочки и ищу блокнот, подаренный девочками на концерте. Смахиваю ладошкой пыль с матовой обложки и открываю его где-то ближе к середине. Плевать. Оглядываюсь по сторонам и, всё ещё находясь на коленях, ползу к мешковатому креслу, отыскав более-менее подходящую поверхность. «Холод в губах» Не чувствую той искры, огня, в котором мы горели, как два дьявола на котле. Мы всё так же открыты друг перед другом, но что-то потухло в тебе, а вслед за тобой и я. Перегорели ли мы? Точно нет. «Будто бы тир, глазами стрельба» Пытаюсь разжечь это пламя, молю тебя о пощаде, хочу снова в уют, подогреваемый ночной страстью. Не хочу тебя ни с кем делить, хочу, чтобы тебя было много и ты весь принадлежал только мне. Хочу слышать от тебя комплименты, знать, что я любима. Хочу быть любима тобой, по-особенному горячо. Так, что одного твоего лукавого взгляда хватало, чтобы осознать, насколько ты одержим мной. Забыли ли мы что-то подкинуть в наш костёр чувств? Возможно. Но не точно. «This is our secret paradise» Мы с тобой вне времени, общепринятых норм и ожиданий. Наш маленький общий рай, где мы испокон веков хранили молчание, изредка позволяя себе высказаться, когда чувства переполняли, был пристанищем для двух одиноких душ. Мы оба понимали, чем может закончиться то, что мы старательно создавали несколько лет. И даже сейчас, находясь по разные стороны баррикад, я не могу назвать наш дом ничем другим, кроме рая. В голове отыскиваю своё недавнее «боль — синоним любви» и мысленно подписываю «рай — только о любви». Как напоминание, что всё второстепенно. Главное — ты и я. «И убежать не важно куда» На любом кусочке земли на этой планете я по-прежнему твоя, как и ты — мой. Всё, что между нами, принадлежит только нам. Мы можем идти вместе, а можем остановиться и разойтись, направляясь по разным дорогам, но «мы» навсегда останемся шрамом на сердце. Не очередным. Его не хочется добавлять ко всем предыдущим. Он особенный. Такой, как и ты. Такой, как и наша история. Но, несмотря на то, что километры никогда не сделают нашу связь тоньше, мне хочется убежать куда-то далеко-далеко, чтобы попробовать «оторваться» от тебя резко, больно, но окончательно. Кажется, идея с туром по разным странам теперь не кажется мне такой бестолковой. Замечаю, что буквы расплылись от слёз. Мёртвые. Как море. Как я внутри. Этот парик — одна из масок, необходимая для клипа. Мне нужен некий образ, чтобы проживать его перед камерой. Наедине со своими строчками я не справлюсь. Но вновь спрятаться от своих поклонников — спрятаться от себя. Убираю ручку с блокнотом, который уже давно плотно не закрывается из-за плохо просушенных страниц, переживших слёзное наводнение, подальше в рюкзак, чтобы они случайно не попали под чей-то взор. К ещё большим откровениям я не готова. Он путешествовал со мной на студию, хранил все тексты, особенно важные для меня. И каждый раз я вспоминала тебя, такого же одержимого и носящегося вместе со своим личным ящиком Пандоры. А что, если этот отпечаток боли будет виден? Его не скроешь за новым цветом волос. Не затмишь танцами. Не перекричишь октавами. Тебе бы это не понравилось. Игры не для тебя. — Тин, мы ждём одну тебя, — Паша врывается с серьёзным и, я бы даже сказала, недовольным лицом. Разворачиваюсь к нему, не успев подобрать нужную эмоцию, и он считывает то, что тяготит уже не первый день. Смакует на кончике языка, но, наверное, уже так устал, что перестаёт искать для меня подходящее звучание голоса. — Тебе как будто на завтра надо. Проговаривает раздражённо, а затем хлопает дверью с явным недовольством. А что я? Я всё ещё дура, но до чёртиков влюблённая. Как я могу так легко кого-то пустить к нам в холодный рай, который скоро покроется коркой льда, ощутив пустоту в городе и отсутствие родных глаз? Смотрю в зеркало и не узнаю себя. И дело вообще не в цвете волос. Выбрать заглавной песней что угодно, кроме «Холода», было правильным решением. Ни меня, ни команды бы здесь не было. Я бы просто не решилась. Вся эта новая музыка, откат к нулевым — это не о моде. И даже не о поисках нового звучания. Нового мне сейчас точно не хочется. Ностальгия. Идеальное дополнение к словам, которые выворачивают меня всеми швами и неровными стежками наверх. Оттягиваю момент выхода как можно дольше. Совсем не хочется быть женщиной с пистолетом в руках, когда на самом деле тебе хочется закрыться в комнате и просто плакать. Разве я многого прошу? Это всего лишь очередная съёмка. Очередная я. Не очередная песня. Это нужно сделать. И забыть. Как самый страшный сон. — Тин, ну ты идёшь? — неугомонный Орлов заглядывает в небольшую щель и смотрит жалобно, словно брошенный на улицу пёс. — Иду, Паш, иду, — пора идти на эшафот, как бы мне этого не хотелось. Нужно привыкать к новым реалиям, и лучше сделать это вначале, чтобы к концертам и лайф исполнениям выработался иммунитет. Петь такие песни перед публикой — один из видов мазохизма для артиста. Кажется, я переступила через всё, включая игру в одни ворота и привычку быть одной, направляясь к самому страшному. Дура. Влюблённая и вечно ревущая дура.