Adrien AUGreste

***

      — Папа, я женюсь.       Слова сына на несколько долгих томительных секунд выбивают почву из-под ног. Только спустя мгновение Адриан понимает, что небо не рухнуло на землю, не разверзлась пропасть под ногами — просто его вроде бы недавно маленький сын решительно вошёл в отцовский кабинет и ошарашил родителя таким вот неожиданным заявлением.       Адриан медленно отодвигает в сторону стопку бумаг, которые следовало бы просмотреть ещё вчера, о чём ему утром напоминала жена, и вглядывается в непривычно взволнованное лицо сына.       Льюис Нейтон Агрест. Двадцати лет от роду, умный парень с любовью к подиуму и моде. Их с Маринетт первенец, выстраданный ребёнок, после которого они долго боялись заводить второго: угроза выкидыша, двойное обвитие, роды раньше срока на месяц и — почти как приговор — в медкарте: «Гипоксия средней степени» — всё это последствия колоссальных нагрузок на тела родителей в их супергеройском детстве.       Но Льюис оказался сильным и смышлёным ребёнком. Он довольно скоро догнал сверстников по развитию; пусть Льюис и болел гораздо чаще остальных, он тем не менее активно познавал мир, и обеспокоенные родители только и успевали, что следить за своим гиперактивным ребёнком. Правда, с речью у Льюиса была задержка, но Адриан и Маринетт не сдавались, поддерживали сына в этом нелёгком деле. Положение стало лучше, когда заговорила дочка Хлои — очаровательная рыжая малышка Элен была младше Льюиса на два года и именно она смогла помочь своему другу.       Элен Куртцберг. Первая приятельница по играм, первый лучший друг, первая — и несомненно единственная — любовь Льюиса. Детские шутки Хлои, что однажды их с Адрианом дети поженятся, похоже, воплотятся в реальность.       — Сядь, сынок, — с улыбкой произносит Адриан, в голове которого за минуту вихрем пронеслись воспоминания о прожитых годах. — Надеюсь, это не поспешное решение потому, что… — он не договаривает и умолкает, склонив голову к плечу.       Льюис ухмыляется и садится в кресло по другую сторону рабочего стола отца.       — Нет, Элен не беременна, — отвечает он, и скулы парня слегка розовеют. — Просто… Я подумал: мы уже так давно вместе. Да и Элен согласилась переехать ко мне, а её отец пусть и ворчал, но тётя Хлоя сказала, что он просто переживает, а сам действительно рад за нас. Я люблю её… И хочу, чтобы она всегда была со мной. Хочу называть её своей женой.       Адриан кивает, а сам уносится воспоминаниями в тот день, когда точно так же пришёл к собственному отцу, чтобы поставить того перед фактом: он женится на Маринетт, и это не обсуждается. Вот только тогда ему только-только исполнилось восемнадцать, а Габриэль Агрест — был не самым понятливым отцом. Только благодаря вовремя заглянувшей в кабинет матери Адриану получилось склонить отца на разрешение позвать родителей Маринетт на ужин — и то лишь чтобы познакомиться, потому что предложение руки и сердца Адриан уже сделал накануне, когда четыре личности стали для двоих, наконец-то, единым.       Адриан снимает очки для близи, облокачивается локтями о стол и задумчиво смотрит на сына.       — Ты уже?..       — Нет ещё, — поспешно мотает головой Льюис. — Я почему, собственно, и пришёл. За благословением… и за кольцами. Если ты разрешишь, конечно же, — добавляет он и с покорностью ожидает решения.       Адриан с усмешкой откидывается на спинку стула. Глаза Льюиса: пронзительный зелёный как у отца и пленительный васильковый как у матери — смотрят прямо в душу. Адриан думает, что сын пошёл в него даже в этом: захотел видеть на пальчике любимой семейную реликвию. Они с Маринетт носили кольца Грэм де Ванили целый год — с помолвки и до самой свадьбы, на которой потом поменяли серебряные ободки на золотые, а эти — древние и не менее ценные — были убраны в сейф до лучших времён. И вот — их час наконец-то настал. Снова.       — Отчего же ты думаешь, что нельзя? — улыбается Адриан.       Он встаёт, подходит к шкафу, в который встроен металлический ящик, где хранится всё самое ценное для Агрестов — не только кольца, разумеется. Документы на недвижимость, компанию, свидетельства о браке и рождении детей. Даже самые первые рисунки детей тоже лежат там же в отдельной папочке.       — Ну, они много значат для вас, — негромко отзывается Льюис, поглядывая на действия родителя. Только мать с отцом знают пароль от сейфа, и это отнюдь не день их свадьбы — маленький Лью в своё время пытался подобрать цифры, однако судьбоносную встречу Ледибаг и Кота Нуара так и не смог подобрать. — После смерти бабушки и дедушки вы их какое-то время тоже носили… — гораздо тише добавляет он.       — Я обещал твоей бабушке, что мы с Маринетт ещё раз покажем их свету на юбилей нашей свадьбы, — тепло улыбается Адриан.       Серебряные ободки в тёмном бархате вызывают приятное ощущение ностальгии. Адриан медлит, прежде чем вернуться к столу и отдать кольца сыну — воспоминания вновь уносят в далёкое прошлое, когда Эмили Агрест дрожащими руками передавала украшения Адриану в тот памятный день, когда он пришёл заявить родителям, что выбрал себе невесту. Лучше помнить о хорошем, чем хранить в памяти запах больничной палаты и горький привкус лекарств, который ощущался на языке, хотя сам Адриан их, разумеется, не принимал. Просто Агресты-старшие ушли один за другой: не могли жить друг без друга слишком долго. И никакая магия не помогла на сей раз.       Настал черёд передать кольца дальше, своему старшему сыну. Из поколения в поколения они передавались от родителей первенцам в роду его матери — так было раньше, так и продолжится впредь. Адриан с нетерпением будет ждать того дня, когда снова увидит эти кольца на руках своего сына и будущей невестки.       — Спасибо, — трепетно благодарит Льюис, когда Адриан бережно вручает ему бархатную шкатулку. — Спасибо большое, пап.       — Когда ты собираешься сделать это? — с ухмылкой спрашивает Адриан, хлопая сына по плечу.       Каким крошечным он был на его руках даже после месяца в палате для недоношенных — и каким высоким взрослым и надёжным мужчиной он стал. Их с Маринетт гордость. Как и младшие дети.       Льюис поднимает на отца сияющий взгляд.       — Как можно раньше, — улыбается он и почти сразу же краснеет, когда добавляет неуверенно: — Я бы хотел… хотел, чтобы вы все были там, когда я буду делать Элен предложение.       — Нужна группа поддержки? — шутит, не удержавшись, Адриан.       Льюис заходится в весёлом смехе.       — Просто хочу поделиться своей радостью с моей семьёй, — просто говорит он.       И в этом был весь Льюис. Он всегда лучился светом и добром, старался поделиться своим счастьем с другими — особенно когда кто-то грустил. И ведь у него получалось, даже несмотря на то, что иногда это казалось практически невозможным. Адриан был уверен, что Льюис совершенно точно сделает Элен счастливой — и знал, что Натаниэль тоже это понимал, иначе бы не позволил своей единственной дочери до свадьбы жить под одной крышей с парнем, пусть он и тысячу раз крестник его жены — всё равно сын им с Хлоей.       Когда радостный Льюис с благодарностями покидает отцовский кабинет, а потом и дом, Адриан тоже не задерживается в комнате. Он направляется к мастерской Маринетт, в которой она любила пропадать днями и ночами, когда на неё снисходило вдохновение — после таких «наплывов» модный дом Noir&Lady обычно всегда выпускал самые лучшие, самые помпезные свои коллекции, которые расходились в считанные часы после показа по гардеробам знаменитых приглашённых гостей.       Младшие дети: Эмма, Алиса и Хьюго шумят где-то в саду — проходя по коридорам, Адриан краем глаза видел их вместе с подошедшим Льюисом — тот, вероятно, уже делился с ними своими планами. После того как десять лет назад УЗИ показало неожиданную тройню, они с Маринетт приняли решение переехать из квартиры в свой дом — старый особняк Агрестов был продан почти сразу после похорон Эмили и Габриэля. Новый они выбирали долго и тщательно — только двадцатый по счёту удовлетворил все требования. Двухэтажный, вместительный, с большим садом и не так далеко от пекарни родителей Маринетт и центрального офиса их компании — буквально двадцать минут что в одну, что в другую сторону пешком. А на машине и того меньше.       Адриан улыбается, пока идёт дальше, и улыбка становится ещё шире, когда он стучит в двери мастерской и слышит приглушённое из-за зажатых между губ булавок: «Да-да?».       — Угадай, кто ко мне сейчас приходил? — с этими словами Адриан врывается в творческий хаос, среди которого подобного прекрасной королеве царствует его любимая жена.       — Ставлю на Льюиса, — усмехается Маринетт, откладывая булавки в сторону.       Прищурившись, она внимательно смотрит на манекен, облачённый в белый с жемчужинами корсет, потом кивает своим мыслям и подходит к мужу, чтобы поцеловать его.       — Наш мальчик вырос таким большим, правда? — шёпотом говорит Маринетт, улыбаясь немного грустно. — Он спрашивал у меня, как ты сделал мне предложение.       Адриан с наслаждением прижимает жену к себе, упивается её обволакивающим душу теплом. Его Леди всегда действовала на него поразительным образом: успокаивала, дарила покой и наслаждение — даже когда не делала ничего, а просто нежилась в его объятиях. Когда же Маринетт брала дело в свои руки… крыша у Адриана улетала всегда одинаково сильно и надолго.       — И что ты ему рассказала?       Маринетт с лукавой улыбкой обнимает мужа за шею.       — Как было — то и рассказала. Что как только с нас слетели маски, ты выпалил: «Выходи за меня», а я почти сразу ответила: «Да хоть завтра».       — Пришлось, правда, ждать целый год, иначе бы все на нас обиделись, — фыркает Адриан и утыкается носом в иссиня-чёрную макушку. — Вот только они не знают, что моей женой ты действительно стала на следующий день. А не через год, как все думают.       — Некоторые тайны нужно оберегать особенно тщательно, — таинственно откликается Маринетт.       Она проводит ладонями по плечам Адриана: слегка надавливая, поглаживая, а потом переходит на спину, и он чувствует, как острая волна возбуждения проходит по позвоночнику, методично овладевая всем телом. Его реакция на жену никогда не меняется — как и её на него.       — Ага, например, как эту, — ухмыляется Адриан.       Он подхватывает жену под бёдра, размашисто шагает к заваленному разнообразными тканями дивану и под аккомпанемент весёлого смеха укладывает Маринетт прямо поверх всего царящего там хаоса.       — Дверь, — выдыхает она, когда Адриан принимается стягивать с неё домашнюю блузку.       — Уже, — на рваном вздохе откликается он, когда Маринетт расстёгивает пуговицу на его брюках.       За почти двадцать лет привычка закрывать двери, чтобы случайно никакие любопытные не заглянули в самый ответственный момент, въелась им под кожу вместе с поцелуями.       Совсем скоро из одежды на них остаются только кольца. Не помолвочные серебряные, которые по наследству перешли Льюису, а другие — отливающие благородным золотом с витиеватой надписью с внутренней стороны: «С тобой навсегда», которые супруги снимают только для того, чтобы изредка почистить чуть потемневший от времени драгоценный металл.       История их любви началась задолго до того, как золото сменило серебро. Она зародилась в протянутом зонте, прикосновении рук, в леске йо-йо, что по неопытности владелицы случайно связало юных супергероев, подвесив их вниз с головой посреди улицы. Но история именно семьи, как и будущей семьи Льюиса — Агрест был свято уверен в этом — у Адриана и Маринетт началась с простых, но таких важных слов:       — Папа, я женюсь.