Букет из лилий и нарциссов

II       В комнату тихо стучится, а после заходит Белла. Нарцисса, стоя в двух шагах от окна, будто парит над полом, едва покачиваясь из стороны в сторону, ― глаза медленно застилала поволока тьмы, а ощущение твердого пола под ногами пропало. Темноволосая волшебница глухо вздохнула, подходя ближе.       ― Цисси, ты...       ― Тшш, ― Нарцисса прислоняет палец к губам медленным, расплывчатым движением руки. ― Драко только уснул.       Беллатриса прикусывает губу и подходит к сестре вплотную; аккуратно берет ее за локоть и ведет к постели. С губ норовят соскочить такие важные вопросы, ответы на которые старшая сестра может не получить: спала ли Цисси? когда в последний раз ела? как себя чувствует? Но Нарцисса, подозревая желание сестры, едва качает головой ― не сейчас. Темновласая волшебница слегка хмурит нос и отводит взгляд ― она добьется своего, но чуть позже.       Девушки садятся на постель: старшая все еще держит Цисси за локоть. Тишина длится долго и медленно; тягучим пригорьковатым напитком она тянется, обволакивает мысли и создает ощущение комфорта. Но ненадолго: быстрые шаги раздаются за дверью и, (сердце Нарциссы замерло на миг, подозревая своего супруга за дверьми. Беллатриса же с оскалом стиснула зубы) вскоре утихают в другом конце коридора.       ― Паршивец, ― цедит сквозь зубы старшая, когда светловласая девушка ненадолго прикрывает глаза; сколько ей приходилось ждать супруга в своих покоях, сколько раз она надеялась хоть на немного остаться с ним в комнате и пусть он молчит ― она тоже будет молчать, не позволяя хрупкой паутинке тишины растаять в ненужных ныне словах. Не будет слов нежности и любви, не будет объятий и поцелуев ― Нарцисса надеялась просто вдохнуть воздух, которым дышит он, ощутить его присутствие в этой комнате, увидеть его.       Цепкая хватка Беллатрисы плавно ослабляет локоть сестры, и девушка поднимается на ноги. Цисси не смотрит на нее: словно гипнотизируя дверь, она ждет супруга, пусть знает, что он не придет. Сестры Блэк, каждая в своих мыслях, продолжают этот молчаливый диалог еще некоторое время. Из колыбели доносится прерывистое сопение и малютка Драко, коим его любила называть Беллатриса, открывает глаза. Тетя плывущей походкой спешит к племяннику и через мгновение чёрствый и грубый, с острыми клыками и оскалом характер Беллатрисы Лестрейндж тает: она тихо шепчет Драко нежности, щекочет его аккуратными прикосновениями пальцев, балует объятиями и вниманием. Несмотря на всю неприязнь к Малфою старшему, Драко Беллатриса любила безоговорочно.       Нарцисса наблюдает за этой картиной из-под прикрытых век: в ее опустошенном взгляде читается любовь к сыну и сестре; а в голове, мерзкими червями, зарождаются чувства зависти к плавной походке и стройной фигуре сестры.        Когда-то и она могла так двигаться.       После родов тело Нарциссы Малфой сильно исхудало и потеряло какую-либо грацию: благо, возможности подойти к зеркалу у молодой матери не было. Она мало ела, почти не покидала комнаты и практически не спала. Свою руку к состоянию девушки приложил ее супруг. Самое ужасное, что может произойти с телом и душой ― это одновременно отдаться болезни. Тело лечилось магией и питанием, а дыры в душе, что с каждым разом все больше разрастались, рвали швы и образовывали кровавое месиво, никто не лечил. Никто не знал, как лечить душу.       Где можно найти такого врача?       В дверь приходится несколько глухих ударов. Беллатриса бросает предостерегающий взгляд на сестру и, скользнув одной рукой в полы своей мантии, достает волшебную палочку, чьим взмахом открывает дверь.       Тот, кого Нарцисса меньше всего ожидала увидеть, стоял с видом мрачнее тучи на пороге спальни. Желание захлопнуть дверь, заслонить ее мебелью и зарыться под одеяло росло с невыносимой силой, но усталость и слабость тела не позволили бы девушке сделать это; даже если бы позволила Беллатриса. Снегг скучающим взглядом обводит комнату, заостряя внимание на молодой матери. Тишину, что в миг обрела границы и натяжение, подобно канату, прерывал лишь тихий лепет малыша в колыбели. Внимательный и предупреждающий взгляд Беллатрисы медленно прожигал во лбу Северуса дыру; тусклый и обессиленный взор очей Цисси смотрел в пучину карих глаз, будто ожидая скорой казни.       Наконец Снегг оторвал взор от Нарциссы.       ― Не могла бы ты выйти, ― обращается он к Лестрейндж, безэмоционально выражая предложение. Это звучит не как просьба, не как вопрос, а как приказ, ощутив который старшая сестра Блэк встрепенулась бы и разверзла бурю, обрушив ее на зельевара. Если бы не смягчающее обстоятельство, что тянулось своими крохотными ручками к ней из колыбели. Беллатриса выдержала ожидающий взгляд Снегга, аккуратно взяв на руки племянника и покинув комнату горделивой походкой.       Тишина зазвенела накаленным от напряжения проводом. Он и она: его строгий, наработанный временем взгляд, и ее ― уставший во всех смыслах, обреченный, непонимающий. Его губы, по привычке стянутые в тонкую длинную нить, и ее ― маленькие, бледные и расслабленные. Его статная осанка и ее ссутулившийся корпус. Он пришел не просто так, а с какой-то целью, на которую Нарциссе заранее было наплевать. Только если она не касалась супруга и ее сына.       ― Как ты себя чувствуешь, ― вопрос звучит столь безэмоционально, будто Северус заранее знает ответ. Цисси молчит, отводя, а зельевар глухо вздыхает.       ― Как твое состояние, Нарцисса? ― новая попытка разузнать хоть что-нибудь, но девушка снова молчит. Скулы Снегга едва напрягаются. Ему важно знать ответ на вопрос. Он добьется его не упрямой угрозой Беллатрисы, не холодным безразличием Люциуса, а стойким жестоким допросом. Слова из этой безжизненной материи, которую и человеком не назовешь сейчас, нужно было вытянуть; и Северус знал как. Он может солгать, что ее супруг беспокоится о ее здоровье, что для него важно в каком состоянии и его сын. Но Северус припрятал козырь покрупнее.       ― С данного момента я ― твой лекарь.       Отношения между Северусом и Нарциссой никогда не складывались ― они всегда, от школьного порога, до вступления Люциуса и Снегга в Пожиратели смерти были знакомыми незнакомцами друг для друга. Снегг часто крутился в обществе Люциуса, поскольку их, на первый взгляд, многое связывало; проникая куда глубже, можно было увидеть разрозненность в их характерах и привычках, манерах и моральных устоях. Северус был обездоленным чернокнижником, который по воле влечения попал в Пожиратели смерти, а Люциус ― звезда на рождественской елке ― выбрал этот путь, потому что тянулся к источнику внимания, к возможности показать себя. Нарцисса почти ничего не знала о Северусе, как и он о ней. До этих пор.       Люциус все реже появлялся дома: растущая с каждым днем атмосфера болезни, что игриво балансировала между жизнью и смертью, витавшая в спальне, угнетала его. Отголоски чувств прошлой весны утонули в нем и нашли отклик в кропотливой и опасной работе. Северуса ни разу не касались дела его соратника по черной магии и его супруги, пока сам Малфой старший не обратился к нему с просьбой.       ― Цисси выглядит очень плохо, ― лекари, что кружат возле нее, ничего дельного не могут сделать и не делают, ― начинал он, когда мелкий противный дождь ронял на волшебников свои слезы; серый сад, умирая, слушал их. ― Тебе, как доверенному лицу самого Лорда и моему товарищу, лишь тебе я могу доверить в данный момент свою супругу. ― Люциус остановился, поднимая взгляд серых глаз к Северусу. ― Я попрошу тебя проследить на ней и взять под свое начало. Лишь на несколько дней, пока мне срочно нужно уехать.       И даже если особых чувств к своей супруге Люциус не испытывал, то банальное беспокойство за волшебницу, с которой, как минимум, он проводил ночи и, как максимум, которая выносила его сына, чувствовалось в голосе и жестах Малфоя.       Снегг не помнил, как согласился на эту глупую авантюру, но сейчас, смотря на бледное привидение Нарциссы Малфой понимал беспокойство Малфоя старшего ― она едва дышит и, кажется, что ей только молитва Мерлину поможет. Если бы зельевар знал, что несколько дней ― это месяцы и годы, ― он бы сразу отказался от этой затеи.       А ее мир угасал. Боль в душе, подобно черной дыре, утягивала редкие краски мира; заставляла утонуть в состоянии абсолютной потерянности, принять, как должное, факт неизбежной утери истинного я. Она должна помочь себе сама, но кто бы указал ей на верный путь?       Удар под ребра и девушка словно ожила: первым проявлением ее реакции был сдавленный выдох. Пеленой поплыла комната перед ее глазами и темное пятно, которым был Северус, смешалось с неуклюже составленной гаммой цветов. Быстро возрастающий в громкости писк разрезал нить напряженной атмосферы грубые садовыми ножницами, и перед глазами все померкло.