Призраки

      Яркий свет слепил глаза, грохочущая музыка била по ушам. Сколько времени прошло? А сколько выпито? Под рёбрами формировалось тягучее тошнотворное чувство. Присмотрев на столе оставленную без должного внимания бутылку текилы, Андрей присвоил её себе и направился в дальнюю часть квартиры — туда, где будет меньше раздражающих ламп.       Выбор пал на спальню. Там, в полутьме, Андрей нашёл кресло и, устроившись в нём, достал из кармана портсигар и зиппо. Знакомый щелчок, искра. Пламя от зажигалки отразилось в стоящем напротив кресла зеркале и подсветило усталое лицо.       Расслабляясь Андрей позволил взгляду бродить по собственному силуэту в отражении, позволяя глазам привыкнуть к полутьме. Отражающая поверхность зеркала казалась бездной, той самой, в которую если долго всматриваться, то можно увидеть, как она всматривается в тебя. Отражение зашевелилось, начало расплываться и видоизменятся. Оверсайз толстовка превратилась в приталенный золотой пиджак, на глазах появились тёмные очки, а на губах — нахальная усмешка.       — Здаров, Андрюш, давно не виделись. А сейчас что, решил вспомнить, как в двадцать три пред тобой были открыты все бары столицы? — Пако эхом звучал у него в голове, звал, жаждал обратить внимания.       Во рту в миг пересохло. Неужели он вернулся к этому? Андрей не раз говорил, что Пако — это его альтер эго, вырывающееся наружу, когда он сильно пьян. Но он не уточнял, насколько сильно в его голове всё запущенно. Андрей и сам для себя старался забыть: голос звучащий в голове, призрачный силуэт в толпе, виденья во снах. Назойливый спутник, который словно рыбная кость застрявшая в зубах, против которой бессильна стоматологическая нить. Он был олицетворением его пороков, делал то, что сам Андрей бы никогда не стал делать, но подсознательно хотел испытать.       Когда Бебуришвили ещё думал о том, чтобы стать психотерапевтом, пойдя по семейным стопам отличным от хирургии, он изучил особенность психики, которая проявляется в осознанном создании второй личности, которая делает всё то, что человек не может себе позволить из принципов. Так Андрей обзавёлся своим Тайлером Дерденом, который пил, дрался, трахался, творил непотребства и колол в вену блёстки. И всё было хорошо, пока Андрей мог это контролировать сдерживая разгорающийся внутренний конфликт доктора Бебуришвили и мистера Пако.       — Отъебись. — собственный голос, казалось, потонул в сгустившимся вокруг него мраке. По стенам заползали тени: уродливые, непропорциональные — они тянули свои чудовищно длинные руки к Андрею, но растворялись, будто их и не было, стоило моргнуть. Пако не исчезал, он был больше, чем просто видение, он был внутренним голосом проецируемым наружу. — И без тебя тошно.       Отвечать своему отражению было ошибкой. Когда Андрей игнорировал только начавшего материализоваться рядом с ним призрака, всё было проще, но стоило ему раз ответить, как он уже больше не мог слезть с этой иглы, позволяя галлюцинации, почувствовавшей своё влияние, становиться всё более реальной.       — Как грубо. — отражение приспустило очки, и Андрей заметил в своих глазах болезненный блеск. — Уже нельзя предложить свою компанию одинокому спивающемуся Андрею Бебуришвили.       Иногда, просто посмотрев на себя в зеркало, можно умереть. Это Андрей узнал от Вани Абрамова. Поиграв в Disco Elysium, тот решил, что его священный долг — поведать окружающим, сколь гениально это произведение эстонских геймдевов. Он делал акцент на том, что игра, начинающаяся с жуткого похмелья предположительно рок-н-ролл звезды, а может и просто алкоголика, должна звучать для Бебура жизненно. Поэтому, хотя Андрей не играл, он уже знал, что Гарри Дюбуа, он же Текила Сансет, может умереть от внутреннего диалога с самим собой, просто истратив ментальное здоровье. Сейчас этот геймплейный момент не казался ему такой уж фантастикой.       — То, что мне захотелось побыть в одиночестве, ещё не значит, что я одинок. — Андрея мутило, он болезненно потёр виски, доносившиеся из коридора музыка превратилась в булькающий скрежет и раздражала ухо только сильнее.       — Ты не одинок? Охотно верю. В это, и в то, что ты меф ни разу не долбил. Себе самом только не ври. А как же эти пьяные сообщения, в которых ты жалуешься своему дружку на жизнь и пустую квартиру? Решил, что раз он продюсер Outside Stund Up, то ему не привыкать выслушивать безнадёжных? — Андрей поморщился, вспоминая мутные эпизоды слабости, которые Игорь любил ему припоминать. — Не отрицай, что такого не было, я этот диалог тоже читал и добавил кое-что от себя, не дав тебе выглядеть совсем уж жалким.       — Должно быть я преувеличивал. — Преувеличивал? — он издевательски склонил голову набок, столь неестественно, что Андрею показалось, что его шея сломана — Тебе тридцати ещё нет, а ты уже выглядишь, как человек, выебанный жизнью. Сечёшь о чём я?       Андрей не любил, когда кто-то решает за него, что он устал. Вдвойне Андрей не любил, когда этим кем-то был он сам.       — Жизни стоило стараться лучше, потому что сейчас я чувствую себя в полном порядке. — Андрей лгал, прямо сейчас он хотел выплюнуть свои кишки на ковёр, но решил не сдаваться так просто.       — Мужчина, который считает, что он в порядке, не летает в Турцию первым рейсом пересаживать волосы, не красит бороду и не носит безразмерные шмотки. Конечно, ты хочешь изменений: симулируешь походы в спортзал, пьёшь горстями таблетки, давишь из себя вымученные монологи — а толку? — оскаленные в насмешке зубы грозились выгрызть сердце. — Самосовершенствование от саморазрушения отличает сходство с онанизмом, как ты можешь помнить, но у тебя даже дрочить не получается. Сечёшь, Андрюш?       Андрей отвёл взгляд. Ну конечно, сейчас у Пако начинается его любимая часть программы — напоминание Бебуришвили его места в пищевой цепочке.       — Снимаешься для потерявшего актуальность ещё десять лет назад Comedy, но, на самом деле, там тебе и место, ведь у людей, называющих твой юмор интеллектуальным, IQ, как правило, на отметке 69 и им смешно с этой цифры. Дальше. Получаешь премию «Самый незапоминающийся ведущий телешоу» за Открытый микрофон.       — Незаслуженно.       — Возможно, ведь иногда тебя, всё же, вспоминают. Но только для того, чтобы спросить «Картавый ведущий? Серьёзно? Он переспал с кем-то из креативной группы за эту роль?».       — Пусть считают, что меня устроили ведущим для того, чтобы оттенять картавость Руса. — отшутился Андрей.       — А, ну то есть всё-таки через постель. — Бебуришвили хмыкнул. — Брось, тебе стоит сказать спасибо, что Белый запал на милого мальчика в твоём лице и в обиду не давал, иначе из Comedy вылетел бы только так.       Андрей не нашёл, что ответить, а отражение продолжило свой уничижительный монолог.       — Три года обещаешь снять свой сольник, но дальше обещаний так и не двинулся. Толку писать второй концерт, если массовый зритель первый так и не увидел? Возомнил себя Смирнягой и решил снимать свой никому не нужный говносериал на YouTube. Удивительно, что не на Rutube, чтобы его точно никто не посмотрел. Понимаешь о чём я, да? — Андрей понимал, перед глазами вновь встала жалкая, отравляющая душу сотня тысяч просмотров, которую последний эпизод набрал за год. — Номинант на премию «Худшая премьера осени» в кругах обзорщиков. Художественная ценность, сравнимая с твоими же стихами, которые не сдались даже тому единственному человеку, для которого ты их писал. Кстати про них. Может поговорим о том, какой ты дрянной любовник? Или мне напомнить, что ты всё ещё разочарование для своих родителей, видевших в тебе наследника семейного дела? Но из-за комплексов ты решил променять медицину на юмор. Очень, кстати, зря.       — Почему?       — Тебе ведь было это в кайф — резать людей, иначе бы ты об этом с таким упоением на интервью не рассказывал. И будучи хирургом, ты мог делать это легально, но теперь, когда это желание возьмёт над тобой верх, тебя стоит ждать ночью в переулке вспоминающим всё, что ты почерпнул из засмотренного до тошноты Декстера. Впрочем, я бы посмотрел на эти новостные заголовки: «Страдающий раздвоением личности стендап комик оказался серийным маньяком». У тебя какая сейчас зажигалка в кармане, случайно не с Джокером? — вопрос риторический, разумеется, он знает на него ответ, но хочет заставить Андрея усомниться в этом знании и собственной адекватности. — СМИ не привыкать, они уже видели одного Бебуришвили за решёткой. Жаль, что отбывающими срок родственниками сейчас в стендапе никого не удивишь.       Ладони невольно сжались в кулаки, а мозг уже производил расчёты денежной компенсации хозяину дома за разбитое зеркало и усеянный мелкими осколками пол.       — Может временное помешательство и вынудило меня к разговору с зеркалом, но я не сумасшедший.       — Так все психи говорят. И чем чаще они это повторяют, тем сильнее окружающие укрепляют свою веру в обратное. Люди в тебя как в комика не верят, а ты надеешься убедить их в своём здравомыслии. Ты ушёл в комедию, думая стать здесь лучшим, чтобы не быть в тени великого деда, но всё твоё достижение — это победа в Батле, которую ты даже не смог повторить. Случайность. В тебе настолько не хотели признавать полноценного победителя, что решили, что квартиру ты не заслужил.       — Прожарку забыл.       — О, в самом деле? А разве ты в ней снимаешься не только для того, чтобы другим было на кого слить свой архив шуток про голубых? — Пако изобразил искреннее недоумение. — Но ты неплох, и я бы даже похвалил, если бы Прожарка была хоть кому-то нужна на фоне ЧБД. Помнишь, как ты к ним ходил? Убил всё настроение, только появившись, а затем сбивчиво рассказал унылую историю с ещё более унылым панчлайном. Топовый комментарий: «Ну, после Лозы можно было и выключать».       — Может оно и к лучшему, меньше людей будет в курсе фатальной неудачи Барни Стинсона в начале своей карьеры.       — Твой девиз по жизни? «Меньше просмотров — меньше людей в курсе того, какое дерьмо я делаю». Как ты там себя называешь, «стендап лорд»? Не слишком ли круто для человека с одной сотней тысяч подписчиков в инстаграм? А чё сразу не «стендап Иисус»? А, я понял, это место уже занято Бо Бёрнэмом, на которого ты дрочишь. — Андрей скривился от сравнения, а Пако не унимался. — Ты говоришь об успешных комиках, которые тебе симпатичны, а они моложе тебя. Кому какое дело, что у тебя брала интервью Шихман, когда у них Дудь. Сечёшь? У какого-нибудь Павла Воли в двадцать девять уже всё было ахуенно, а ты в свои двадцать девять можешь похвастаться тем, что надорвался и заработал грыжу. Не поэтому ли ты так не любишь расплодившихся как мух блогеров? Не потому, что они бездарные, нет, потому что они моложе, современнее и к ним на сходки приходит больше людей, чем к тебе на выступления.       Андрей чувствовал, что самооценка готовилась отправиться смотреть удильщиков в очередном путешествии на дно с Жак-Ивом Кусто, в то время как шкаф с воспоминаниями весьма кстати подкинул строчки из Есенина: «Черный человек читает мне жизнь какого-то прохвоста и забулдыги, нагоняя на душу тоску и тревогу». Прокрутив в голове сюжет поэмы, Андрей был вынужден признать, что она отвратительно точно описывает этот вечер.       — Может твой синдром самозванца вовсе не синдром, а констатация факта? — предположил Пако. — Ты не нужен сцене.       С этими словами он сделал шаг вперёд и оказался по другую сторону зеркала, будто всегда был в этой комнате. Андрея пробил озноб. В один момент последние крупицы рациональности покинули его разум, уступив место невыразимому страху потустороннего. Спотыкаясь, он выбрался из кресла и попятился к окну. Ожившая галлюцинация не обратила на эти метания никакого внимания, продолжая:       — Самое запоминающиеся, что было у тебя, это я. Сколько скандалов, сколько разговоров о том, как я насовал Gazgolder. You created a monster, cause nobody wants to see Marshall no more, they want Shady. — Пако спокойно обогнул кресло, щёлкая палицами себе в такт. — Какая жалость, что нас с тобой зажимают современные телевизионные рамки, меня позабавило бы тушить сигареты в бокалы селебрити как в 2005.       Из мутнеющего рассудка на поверхность всплыла идея о проверенном тесте на галлюцинации: нужно надавить на глаза — тогда то, что не является галлюцинацией, разводится. Андрей закрыл глаза и с силой надавил на веки. Перед незрячим взором вспыхнули красочные разводы, а в голове раздался раскатистый смех. Когда Бебуришвили открыл глаза, Пако стоял совсем близко, приспустив очки и изучая его так, словно это он был его отражением, а не наоборот.       — Ты Кэрролла не читал? — насмешливо поинтересовался он. — У обитателей зазеркалья обратная логика — чем дальше ты пытаешься от них убежать, тем они ближе к тебе. В полутьме совершенно было не понять, раздвоилась предполагаемая галлюцинация или нет. Сама же галлюцинация в этот момент достала сигареты, закуривала и продолжала.       — Я — это ты, но я лучше, наглее, харизматичнее и, к тому же, превосходно трахаюсь. — он снова опустил очки и подмигнул, широко усмехнувшись. — А ты похож на лягушку в банке, залитой формалином из кабинета биологии.       Андрей онемевши слушал, понимая, что невозможно убежать от того, что тебя не преследует, а находится внутри головы. Словно опухоль, поразившая мозг и вызвавшая паралич тела.       — Кем бы ты был без меня? Очевидно никем, ведь ты не развеваешься, ты цепляешься за вещи, боишься, что твоя обустроенная жизнь в Москве в любой момент лопнет как мыльный пузырь. — Пако выдохнул густой сигаретный дым в лицо своему собеседнику. — Другое дело — двадцатилетний Андрей, у которого ничего нет и которому нечего терять. Ты променял свободу на свет софитов.       Андрей хотел оспорить утверждение, но ностальгия, которой он периодически придавался, свидетельствовала против него, и, будто в омут памяти головой мокнутый, он провалился в воспоминание. Волгоград, беззаботная юность, когда всё делалось просто потому, что так хотелось. Сами собой оттачивались навыки выступления в Аморальном кабачке, штурмовалась студенческая лига, а они сидели с Айсаром до утра на прокуренной кухне и накидывали что-то, с чем Оптимус Прайм мог бы идти в сезон. И никакие деньги в мире не позволяли почувствовать такую же свободу, как их отсутствие.       — Допустим ты прав, я попал в жернова системы и в попытках создать что-то остановился на месте. Что ты мне предлагаешь?       — Я предлагаю освободить жилплощадь, уступив её кому-то более достойному.       — Это ты о чём?       — Тебе надо сдаться. Чувство не из приятных, понимаю, будто тебя бросает первая любовь или освистывает шеститысячный зал во время выступления, на которое пришли твои родители. Но тебе и не привыкать.       — А сдавшись, я…       — Ты вернёшь себе свободу. Но бедная рыбка, никто её не покормит, никто не поменяет водичку. Некому будет поливать цветочки, садовник покинул этот дом. Осознание выбило воздух из лёгких.       — Нет. Нет-нет-нет! — прояснившийся на миг рассудок запротестовал, но было поздно. Руки обвили шею сдавливая.       — Зачем сопротивляться, Андрюш? Одно тело не место для двоих, если тебя не ебут в задницу. — пальцы неотвратимо сжимались сильнее с каждым выцарапываемым на стенках черепа словом. — Позволь неизбежному случится.       Дыхание замедлилось, лишаемое кислорода сердце готово было пробить рёбра. Андрей думал, что его кончина будет сопровождаться агонией и смрадом разлагающегося тела, но вызванная гипоксией эйфория и внезапно наполнивший комнату запах полевых цветов пугали сильнее. Глаза затянуло бессознательной проволокой.       Андрей хотел бы что-то сделать, но оказанию сопротивления мешала всего одна критическая деталь: руки на шеи были его собственными. ***       — Андрей, Андре-ей Георгиевич! — Игорь приоткрыл дверь в спальню. Он искал незаметно улизнувшего с вечеринки друга, уже начиная думать, что тот ушёл, не попрощавшись. Всматриваясь в погружённую во мрак комнату, Игорь заметил шевеление у стены.       — Бебур, ты здесь?       Шевеление усилилось, но ответа не последовало. Джабраилов открыл дверь шире, чтобы из коридора в спальню проникало больше свет, и прошёл внутрь.       Бебуришвили стоял, оперевшись о стену, и невидящим взглядом смотрел перед собой. Игорь подошёл ближе, но Андрей тут же отшатнулся, будто видел вместо друга языки пламени.       — Эй, ты меня слышишь? — Джабраилов помахал рукой перед лицом друга, щёлкнув пару раз пальцами. — Это я, Игорь.       Мутный взгляд немного прояснился, Андрей недоверчиво посмотрел на Игоря и начал опасливо озираться по сторонам, словно ища кого-то и продолжая вжиматься всем телом в стену, будто загнанный зверь. Игорь проследил взгляд Андрея, но больше никого в комнате не обнаружил.       — Ты что, призрака увидел? — насмешливо спросил Игорь, скрывая растущее беспокойство. Он предпринял вторую попытку приблизиться, на этот раз Андрей не сопротивлялся.       — Да. — Бебуришвили дышал тяжело, прерывисто, слова давались с трудом и перемежались надрывным кашлем. — Он пытался меня прикончить.       — Призраков не существует. — Игорь обнял Андрея за плечи, притягивая к себе. — Тебя не могло пытаться прикончить то, чего не существует.       Андрей вцепился в Игоря мёртвой хваткой, и Джабраилов сжал зубы, чувствуя, как на его предплечьях формируются синяки. Бебуришвили било крупной дрожью и, уткнувшись в плечо друга, он твердил себе под нос что-то невнятное.       «Всё, допился до белой горячки», — заключил про себя Игорь. Воображение нарисовало завтрашние заголовки новостей «Резидент Comedy Club Андрей Бебуришвили помещён в психиатрическую больницу, ему было диагностировано бредовое расстройство».       — Идём, тебе надо поспать. — Игорь успокаивающе погладил Андрея по волосом, дрожь в чужом теле уменьшилась, но с места он так и не сдвинулся. — Я объясню хозяину, почему тебе придётся здесь заночевать, только обещай ничего не заблевать. Давай-давай, шевели ножками, ты слишком тяжёлый, а я слишком пьяный, чтобы брать тебя на руки.       Не сразу, но уговоры подействовали, и через пару минут холёное тело стендап лорда приземлилось на кровать. Игорь облегчённо вздохнул и собирался уже покинуть спальню, когда услышал приглушённое «Игорь…».       — Да?       — Ты можешь пока остаться здесь? — Андрей резко замолчал, видимо смутившись своей просьбы, но продолжил. — Ты прогнал, ну, призрака. Я не хочу, чтобы он вернулся.       Просьба разбудила тревожные детские воспоминания, когда Игорь переживал, что очередной алкогольный эпизод закончится самоповреждениями. Нет, оставлять человека одного в таком состоянии нельзя, особенно если это близкий. У него ещё будет время разобраться с той хернёй, которую Андрей вбил себе в голову.       Он закрыл дверь в коридор, снова погружая помещение во тьму и сел в кресло напротив зеркала, доставая телефон с намереньем убить время скролингом ленты.       — Спасибо.       — Не за что.       — Я не только про сейчас. Спасибо, что ты есть. Спасибо Батлу, что ты у нас есть. Хороший был сезон: ты, Ира с Зоей. Я обрёл не только достойных коллег, но и друзей. — Андрей говорил медленно, в голосе чувствовалась охриплость, но связанность мыслей к нему определённо вернулась. — Быть может вы стали тем самым элементом пазла, без которого Москва бы сожрала мою душу.       — Ты говоришь о ней, как о живой.       — Так оно и есть. Она дышит, питается нашими надеждами, пережёвывает и выплёвывает тех, кто не справился. Величественная, роскошная, но развращающая. Булгаков видел в ней нечто демоническое, и я думаю, что в какой-нибудь нехорошей квартире Сатана прямо сейчас устраивает бал.       — Хочешь сказать, ещё немного и в твоей погоне за материалом для монологов тебя бы было не остановить? — спросил Игорь.       — Возможно. Это не значит, что риски себя исчерпали. Я просто надеюсь, что став взрослее и чуточку умнее я научился себя контролировать. Но, как видишь, бывают плохие дни. Однажды призраков будет некому прогнать, и меня придётся сдать в психлечебницу.       — Андрюш, верь мне, ты сойдёшь с ума не раньше, чем от твоих заездов с ума сойду я. — Андрей тихо засмеялся и от этого смеха на душе сразу сделалось легко. — Им так повезло с тобой…       — Кому повезло?       — Зрителям. Даже если они не всегда осознают, что перед ними выступает бриллиант.       Андрей развернулся к Игорю лицом. На улице начинало светать, поэтому в падающих из окна первых лучах солнца можно было разглядеть смущённую длиннозубую улыбку.       — Как бы я не был рад это слышать — не перехваливай, я же зазнаюсь.       — Зная, с какой скоростью ты движешься по синусоиде самооценки — не надолго. Спи давай.       Андрей улыбнулся шире, но послушно закрыл глаза. Не прошло и пары минут, как дыхание Бебуришвили выровнялось, свидетельствуя о том, что Морфей забрал его в своё царство.       Отложив телефон в сторону Игорь поудобнее устроился в кресле. За окном разгорался рассвет, окрашивая спальню в тёплые тона. Что бы с Андреем не происходило, он точно справится. А они ему помогут. Для этого же нужны друзья? Чтобы было чувство плеча и не было скучно. С Андреем, вот, точно не было скучно. А Зоя всегда была рядом, чтобы подставить хрупкое плечо. Она могла стащить с корниза в последний момент и сама записать тебя к психотерапевту. Может пришло время уже самому подтолкнуть друга навестить мозгоправа? Друзья могут спасти от самого себя. Друзья нужны людям. Но какой смысл кроется за словом «нужны»? А вот это может быть интересной темой для Надкаста.       Игорь зевнул, чувствуя, как дремота нагоняет и его, а оперативной памяти остаётся всего на одну мысль. Пусть эта мысль окажется правильной.       «Надо будет написать Зое».