***
115 кабинет, мы успели вовремя и избежали стычек с очередью, стоим на против двери, так как все места на мягкой больничной лавочке у кабинета заняты, наверно эти люди думают, что я пришла поддержать свою маму на приёме, на самом же деле — всё наоборот. Дверь кабинета открывается, оттуда выглядывает улыбчивая молодая медсестра. — Марта Александровна здесь? — Это мы! — подскакивает от волнения моя мама — Здравствуйте, здравствуйте! В кабинете свежо, окно открыто и ветер гладит лёгкую белую занавеску, от чего она перекатывается плавными волнами. За столом сидит пожилой седой мужчина это Виктор Геннадьевич — мой онколог, я знаю его уже два года, он с самого начала курирует моё лечение. Как обычно он выглядит спокойным, и его спокойствие передаётся всем в кабинете, даже мама перестала дёргаться. — Здравствуйте, Виктор Геннадьевич, давненько не виделись. — говорю я с лёгкой улыбкой. — Здравствуйте девушки — он улыбается сначала мне, потом моей матери — насколько я помню сегодня у нас по плану, осмотр. Марта, можете раздеваться по пояс за ширмой, я сейчас подойду — он указывает рукой на белую ширму в углу, за которой стоит кушетка. За ширмой снимаю свою футболку, да уж, надо было все-таки хоть погладить её что ли. Лифчик я не ношу, не носила их ещё до всей этой истории. Некоторые думают, что ношение неправильного бюстгальтера как-то влияет на риск появления у вас рака молочной железы, на самом же деле это все просто миф. Уже знаю, что меня попросят лечь, поэтому делаю это заранее. — Как самочувствие? Жалоб нет? — дежурная фраза любого врача, и мой не исключение, он осматривает шрам, ощупывает левую грудь, хмурится — поднимите левую руку пожалуйста. Начинаю нервничать, я чувствовала, что что-то не так, но почему это он нахмурился? Поднимаю руку за голову. Он внимательно ощупывает каждый сантиметр, на одном месте задерживается дольше всего, и возвращается к нему ещё пару раз, еле заметно кивает головой и что-то бормочет себе под нос. Решаюсь все-таки спросить: — Что-то есть? — стараюсь чтобы мой голос звучал спокойно, как будто у меня каждый день в груди что-то есть. — Сейчас проверим, нужно сделать УЗИ. — у доктора голос тоже спокойный, он подкатывает аппарат к кушетке. Морщусь и покрываюсь мурашками, когда холодный гель попадает на кожу, решаю, что не буду следить за реакцией Виктора Геннадьевича, и молча разглядываю потолок пока он водит датчиком, проверяя мою железу. — Марта, скажу прямо, у меня плохие новости, я обнаружил небольшую опухоль, и сейчас нам необходимо взять пункцию, чтобы провери…– он не договорил, я перебила: — Какова вероятность что опухоль окажется злокачественной? — в моем голосе нет ни одной эмоции, просто надеюсь мама не слышит этот разговор, ширма стоит на достаточном расстоянии от стола. Доктор вздыхает, меняет перчатки, достаёт шприц с иглой просто колоссальных размеров, как по мне, и произносит: — Я не хочу заранее настраивать тебя на негативные мысли, всё станет ясно через пару дней, когда придут анализы, но в любом случает это новообразование, будь оно доброкачественным его все равно придётся удалять. Так что будем настраиваться на операцию. — Я понимаю, что он специально старается говорить чуть тише, чтобы мама не услышала, и я очень благодарна ему за это. — Но так как существует риск рецидива болезни, я хочу, чтобы ты морально настроились быть сильной, не смотря на то, какой результат нам придёт, хорошо? — он все пытается выдать что-то наподобие улыбки, я слабо киваю ему в ответ. Пока у меня берут пункцию, я думаю, как отреагирует на всё мама, а моя сестра? Я снова прибавлю им забот, если бы я могла я бы умерла прямо сейчас, чтобы не тянуть время. Я не хочу повторять все то, через что я прошла, быть может, я смогу отказаться от лечения и просто дождаться своей смерти, смотря сериалы? А что, как по мне идея просто замечательная! Мне уже двадцать я могу попросить Виктора Геннадьевича не говорить маме, что у меня снова рак, совру что сама хочу ей рассказать, всё-таки нельзя было позволять ей заходить вместе со мной в кабинет… Прикрыв глаза, набираю полные лёгкие воздуха, и спустя пару секунд медленно выдыхаю, это иногда помогает мне взять себя в руки и успокоиться. — Всё мы закончили, одевайся и выходи к нам — доктор протягивает мне салфетку и исчезает за ширмой. Сажусь на кушетку, решаюсь взглянуть вниз, моя единственная левая грудь очень даже ничего, но скорее всего скоро я останусь и без неё, мне даже почти не жаль, какая разница что с одной что вовсе без них, я все равно больше не чувствую себя женщиной. Выхожу из-за ширмы. Мама плачет. Видимо, все-таки мы разговаривали недостаточно тихо.***
Сижу на переднем сидении в нашей машине и уже минут пятнадцать пытаюсь успокоить маму, должно быть все то напряжение, которое она держала в себе все дни перед приёмом выходит вместе со слезами. Это нормально, это обычная реакция человека, который не хочет, чтобы его дочь страдала. Я же чувствую только вину за то, что усложняю ей жизнь. Мне плевать, для меня моё существование ничего не стоит, я давно потеряла смысл. В слух же я произношу совершенно противоположное: — Мам, мама, посмотри на меня — беру её за обе руки и сжимаю их — я обещаю, что и в этот раз буду стараться, если это все-таки рецидив, мы победим и в этот раз. Похоже, что моя улыбка выглядит достаточно убедительно, мама поднимает на меня глаза, шмыгает носом и открывая пачку влажных салфеток, которые уже давно перестали быть влажными. — И правда, что это я? Ещё ничего не ясно! Всё будет хорошо, дочка. Прости что я расклеилась — говорит она, после чего хорошенько так сморкается. — Ладно, поехали домой, уже сто лет тут простояли. Мама шмыгает носом и дарит мне слабую улыбку, я тоже улыбаюсь, надеясь, что теперь мы, наконец-то, сможем уже выехать с этой проклятой парковки. Интересно, о чем она сейчас думает, скорее всего ей снова придётся брать отпуск на работе, а может мы влезем в долги, как два года назад, и всё это из-за меня. Не вижу смысла ждать анализов, мне и так понятно, что рак вернулся, я чувствую, что это так. Но почему от этой мысли я не испытываю и грамма грусти? Домой от больницы мы обычно ездим через город, но чтобы попасть в мамин любимый магазин низких цен, приходится свернуть в сторону объездной дороги, которая пролегает вдоль реки. Мне всегда нравился этот участок пути, с одной стороны уходит высоко вверх обрыв, корни растущих на нем деревьев высовываются из земляной стены словно гигантские змеи, а с другой стороны шумит бурный водяной поток. — Хорошо, что ты мне напомнила про магазин, у меня совсем все из головы вылетело — мама пытается настроить радио, но сквозь помехи еле-еле пробиваются знакомые мелодии, в этом месте всегда плохой сигнал. За моим окном видно, как практически под самой дорогой бежит широкая темноводная река, солнце отражается от волн, рождая своим светом яркие золотые блики. Мама наконец-то поймала нужную частоту и теперь напевает себе под нос заедающую песенку, не могу перестать представлять её лицо, когда она узнает, что нам снова предстоит пройти через весь тот ад. Я не могу заставлять страдать её снова и снова. Поворачиваюсь к ней, разглядываю каждую смеющуюся морщинку в уголках глаз и еле заметную седину в волосах, которая стала появляться совсем недавно. Какая она у меня красивая, надо чаще говорить, что я люблю её! Только открываю рот чтобы произнести это как мама прерывает меня: — Куда это он так несётся? Мы слегка притормаживаем, и я замечаю, как по встречке на огромной скорости примерно метрах в ста от нас летит огромная фура. Машина виляет в разные стороны, водитель, не переставая сигналит, и тут я понимаю, что…он потерял управление… Время как будто замедлилось. Раздался скрежет металла, фура задела нас по касательной, впечатав мамину дверь глубже в салон и вытолкнув нашу машину с дороги в реку. Сначала я почувствовала сильный толчок, и меня отшвырнуло вправо, резкая боль пронзила голову, в ушах застрял мамин крик. А дальше я помню все урывками… Вот моё тело отрывается от сидения, и я нахожусь в воздухе… Потом ещё один удар уже об потолок машины… Пространство вокруг быстро заполняется водой, пытаюсь отстегнуть мамин ремень безопасности, мама что-то кричит мне… Снова резкая боль в голове… А дальше темнота…