Заметки одинокого художника

По трассе мчатся машины — одна за другой. Каждый человек, что сидит внутри, куда-нибудь, да торопится. Может, на работу, может, домой к семье, может на свидание, может на праздник, может в больницу, а может и к друзьям. Я иду, устремив свой взор на небо. Помимо того, что уже вечереет, вдали виднеются тёмно-синие тучи. Они угрожающе висят над дальними многоэтажками. Что-то вдали сверкнуло — молния. Слабая, как и последующие раскаты грома. Гулкие и тихие, далёкие. Как эко в горах. Непостижимое, недоступное. Меня обступают лавочки с разными подлокотниками и клумбы с увядшими цветами. Каждый, некогда стоявший цветок, стремящийся к солнцу, сейчас поник. Потерял всю свою насыщенность, стал таким же, как и все вокруг — серым и неприметным Серые и неприметные дома, дороги, люди. Все слишком печально — так и норовит сесть и заплакать. Мне ничего не мешает, да вот, только, слезы не идут. Закончились. Я сажусь на ближайшую лавку — она слегка сыра после утреннего дождя. Расстегиваю молнию рюкзака и вытаскиваю блокнот и ручку. Раскрываю новый разворот и принимаюсь делать набросок. Линия за линией, штришок за штришком. В голове возникают картинки — вот какая-нибудь бабушка, сгорбившись и укутавшись в цветную шаль сажает в землю малюсенькое семечко. Одно за другим, пока не засаживает всю отгороженную камнями часть. А потом приходит ежедневно с цветастой лейкой, наполненной водой до краев. Лейка тяжёлая, вода разливается по пути, но бабушка все идёт к клумбе. А когда достигает цели — ба, так уже половину воды разлила. Выливает то, что осталось, бережно склоняется над своей клумбой, любуясь результатом. Ведь с каждым днём семя прорастает все больше и больше. Появляются первые росточки, потом стебелёк становится длиннее, набирается сил. Вот уже и светлые, тончайшие листочки появились. Кажется, они из хрусталя. Вот только притронешься — и они рассыпятся. А потом, когда цветочки уже начали крепчатт, но ещё были слабы для того, чтобы расти без ухода, бабушка пропала Не носила она больше лейку, не склонялась бережно над проростками и не смотрела с любовью на них. Вместо нее появилась полненькая девчушка в ярко-розовом сарафанчике. Вот она, как медвежонок, топая несёт лейку. Меньше чем у бабушки, но, конечно, для ребенка груз неимоверный. Разливает больше половины по дороге, а на полив остаётся лишь четверть лейки. Она выливает хотя бы то, что донесла и потом, размахивая леечкой, бежит обратно. А потом опять грозно топает, в развалочку, оставляя за собой след воды. И так раз шесть, не меньше. Девочка, как и бабушка, склоняется над цветами. — Когда они уже вырастут? — дёргая бабушку за передник, спрашивает она. А бабушка с закрытыми глазами, опираясь на палку и стоя с трудом, сиплым голосом отвечает — Вот уйду я из мира этого к Отцу нашему небесному, и расцветёт наша с тобой клумба. Это будет мой последний подарок тебе А внучка хмурится и топчется на месте — Не уйдешь ты одна, я с тобой хочу. — Нельзя тебе, мала ты. Вот подрастешь — и встретимся! — грустно отвечает бабушка. Она раскрыла глаза — они покрыты белой пеленой — Все вы так говорите, взрослые! — фыркает девчушка — Подрасти, вырасти! А я, может, больше вашего понимаю! Вот уйду ведь с тобой — и поникнут цветы! Я мотаю головой, отгоняя мрачные мысли. Смотрю на клумбу — цветы расцвели и поникли. На глаза, все же, наворачиваются слезы, когда я смотрю на то, что нарисовала. Бабушка, склонившаяся над клумбой, девочка с лейкой и позже — могила и цветы с раскрытыми бутонами. Я прикусываю нижнюю губу до крови — так проще. Я получаю какое-то удовлетворение от этого. Успокоение. — Вот черт. — выругиваюсь я, слизывая кровь- Хотела ведь просто цветочки порисовать. Переворачиваю страницу и сосредотачиваю свое внимание на проходящих мимо людях Юноша в черной толстовке и джинсовые, накинутой наверх. Брюки-клеш и серые кроссовки — все, что я примечаю из одежды. На ушах крупные черные наушники от JBL а в руках телефон. Он уставился в экран смартфона, как и многие прохожие, с пустым выражением лица Я хмыкаю и пытаюсь представить — о чем думает этот парень? Что происходит у него в голове, в жизни, дома, в школе? Опять всплывают яркие картинки, наполненные своей жизнью Может быть, утром он проснулся по будильнику — этот проклятый, всеми ненавистный звук. Поворочался в уютной постели и нехотя встал, отмахивая сладкие сны. На стуле висела неглаженная одежда — серая школьная форма. Скучная оттого, что слишком официальная. Аж тошно. Протерев глаза, он направился в ванную. Посмотрел на себя в зеркало — золотистые волосы запутаны, губы потрескались, а под глазами залегли синяки — Доброе утро, Саша. Почему Саша? Либо мне слишком уж сильно понравилось это имя, либо этот человек слишком сильно напомнил мне моего знакомого с таким именем. Юноша обдал лицо ледяной водой — на большее сил не было. Залил ночную растянутую рубашку с изображением планеты и пошел на кухню, шаркая ногами по линолеуму. В раковине красовалась кучка немытой посуды — придется после школы мыть. Юноша прицокнул языком, когда открыл холодильник — из того, что можно быстро приготовить есть лишь состав и два яйца. Быстрый завтрак, слегка подгоревший, поглощён без особого энтузиазма. Без особого энтузиазма он выглядит форму и напялил на себя Выглядит, как олух. Но идти надо. Запихнул кучу учебников в старый рюкзак, ввалил туда же толстые тетради с домашним заданием, невыполненным больше чем наполовину, и краткими конспектами. Подержав сумку и осознав, что как-то она тяжеловата, вытащил половину учебников, решив выпросить их у соседа по парте. Но даст ли он? В школе не любят таких, как он. Не курящих, не матерящихся. Просто обычных парней. Без глупого выпендрежа и попыток выставить себя тем, кем от роду не являешься. Настоящих парней. Поэтому, школьные будни проходят одинаково. В полном одиночестве, ушедший в свои мысли, сосредоточенный на своих мечтах и с Би-2 в наушниках. Возможно, вечером он прийдёт домой, откинет портфель куда подальше, сдерет с себя эту проклятую школьную форму и, укутавшись в клетчатый плед, усядется в угол кровати и начнет наигрывать мелодии на гитаре. — С чего я вообще взяла, что он — гитарист? — изумилась я, глядя на наброски в блокноте — вот этот парень неумело готовит завтра в растянутой кофте, вот идёт в школу, слушая музыку, а вот играет на гитаре. Решение пришло в голову то ли потому, что я заметила стёртые почти в кровь пальцы, которыми он печатал сообщение в телефоне, то ли потому, что я питаю слабость к мальчишкам-музыкантам. Желательно блондинам. И желательно настоящим. Со вздохом глядя на свои наброски, я сама надеваю наушники и захожу в «Яндекс.Музыку». Пальцы уже и сами знают, куда нажимать — избитая система. Раз, два — и я слышу знакомые мелодии Нирваны. Они сменяются нежными и мягкими напевами Земфиры, глубокомысленными песнями «Кино», неповторимыми песнями «Порнофильмов» и романтичными «Нервов» Потом, вдруг, включаются песни Taylor Swift, и я вновь ухожу в свои мысли, попеременно перенося их на шершавую бумагу цвета слоновой кости. Вот сейчас, может, этот юноша пишет девушке, в которую он невзаимно влюблен. У той в голове лишь красавчик-старшеклассник из параллели, что смотрит на каждую мимо проходящую, а точнее, на ее формы. Выбирает, что посочнее. Не иначе А в голову этого юноши запал образ прекрасной девушки — ее… Пусть, зелёные глаза и ярко-рызие волосы. Личико, усеянное миллиардом веснушек и тонкие пальцы. Плечи, которые заполнены все теми же, что и лицо, поцелуями солнышка. И образ это никак не желает уходить из его мыслей. Как из моих не желают уходить мысли о моем несовершенстве. «А могла бы сидеть дома и учиться, расширять кругозор. А сама сижу тут и делаю свои никому ненужные каракули» — с упрёком думаю я. На глаза вновь набегают слезы, вновь я прикусываю губу и слизываю соленоватую кровь. Слышу детские голоса. Они точно новая краска в этой жизни. Начинаю пытаться нанести на бумагу то, что слышу. Видимо, они играют в ресторан в песочнице — две девочки громко ругаются между собой. Одна из них перепутала «ингредиенты», а вторая серьезно ее отчитывает за «безолаберность». Вот присоединяется третий голос — разгневанный клиент. Он «так и не получил заказанные им креветки и спагетти в соусе!» Я улыбаюсь — насколько серьёзна эта детская игра для ребятишек, которые видят этот мир ярким и запоминающимся. Не таким тусклым, какой он есть В этот момент я вспоминаю себя пятилетнюю. Я, глава ресторана, контролирую процесс готовки и участвую в нем. Слушаю благодарности и жалобы клиентов, отчитываю несосредоточенных работников. А потом, вдруг, вспоминаю себя восьмилетнюю. Мы с друзьями устроили целый город за домами. У меня была своя лавка украшений, и я подрабатывала в закусочной. Ходила по прочим магазинам — и магазин «драгоценных камней», которые были самыми обычными для взрослых. Захаживала в авто-салон — туда сгонялись велосипеды, самокаты и скейты. Посещала банк, чтобы получить заработанные сегодня деньги — и выходила довольная, пересчитывая осиновые листья. Заходила в «детский сад» за «дочерью», и по дороге «домой» покупала ей и себе булки в «булочной» одной из девочек. «Дом» наш был двухкомнатным. Я жила там с подругой и находился он под балконом. Мы, маленькие, спокойной ходили там. Рядышком раскапывали землю и сажали разную траву — это был огород. Все это для нас было важно. Серьезно. С ужасом я посмотрела на изображение, которое нанесла на лист — девочка по центру ни кто иная, как шестилетняя я. С пухлыми щёчками и горящими глазами, с двумя короткими косичками. Я посмотрела на свои косы — заметно длиннее, чем много лет назад. Тучи приближались. Дунуло холодом. Я вытащила из рюкзака цветастый зонт и раскрыла над головой — вовремя. Неожиданно, как это обычно и бывает, хлынул дождь. Холодные капли заливали некогда сухой тротуар. Люди бежали к зданиям, закрывая голову чем попало — куртками, сумками, папками. А я шла по знакомому проспекту, глубоко вдыхая и наслаждаясь моментом. Через минут пятнадцать-двадцать я буду дома. В который раз склоняюсь над бумагой, в попытках запечатлеть картинку, вставшую в голове. Молнии были ярче, чем прежде. Гром уже отдавался не эхом — он сотрясал землю. А я улыбалась, глядя на отражения домов в лужах. Улыбалась, потому что люблю дожди больше любых ясных, жарких летних дней.