Метаморфозы

Работа никогда раньше не была для Гермионы настолько в тягость. Все события двенадцатого и тринадцатого октября так сильно выбили её из колеи, что собственное тело устроило Грейнджер забастовку. Беспощадная разбитая усталость пронзила её насквозь и пустила когти под кожу, вцепившись так сильно, что не было сил даже на то, чтобы просто стоять. А стоять приходилось. Долго, терпеливо и попросту на честном слове. Журналисты получили возможность выжать из Гермионы все оставшиеся соки, изводили её интервью и конференциями и прекрасно понимали, что имеют на это полное право. Тринадцатое и четырнадцатое октября у Гермионы было расписано поминутно. Возвращаясь домой, она ничком сваливалась в гостевой спальне на постель, забывалась пустым и тяжёлым сном, просыпалась совершенно не отдохнувшей и снова шла в бой с акулами мира журналистов. Радовало одно: все встречи и интервью были фиксированы и оговорены заранее. Кингсли проследил за этим лично и попросил Гермиону просто набраться терпения. Рон видел Гермиону только мельком, даже не пытался вступить в диалог, потому что её чудовищная разбитость поражала, и лишь ждал, когда все будет позади. Вечером четырнадцатого октября все было, наконец, закончено. Дело — закрыто, документы — подписаны и заламинированы, воспоминания — опечатаны, протоколы слушаний — зафиксированы и сданы в архив, а все интервью — записаны. Кингсли даже слушать возражений не стал, отправил Гермиону в оплачиваемый отпуск и приставил парочку мракоборцев присматривать за периметром участка её дома, чтобы всякие дешёвые газетёнки не смели вторгаться в частную жизнь самого обсуждаемого адвоката послевоенного времени. Гермиона была ему признательна за такой широкий жест, однако в глубине души понимала, что отсутствие работы, пусть и совершенно невыносимой в данный момент, освобождает для неё время. Время, которое глупо тратить на рефлексию, как бы сильно ни хотелось. У неё масса нерешённых вопросов в мире магглов, гора отложенных проблем и натянутые отношения с каждым, кто когда-либо был ей дорог во вселенной, наполненной волшебством. Гермиона понимает, что нужно брать собственную жизнь в свои руки, но не представляет, за что схватиться в первую очередь. На кухне что-то гремит. Грейнджер дёргается и открывает глаза. Дневной свет заливает гостевую спальню, стрелки на часах показывают половину одиннадцатого. Впервые за последнюю неделю ей удалось уснуть на такой долгий срок. Ничего удивительного, организм не каменный. После всего пережитого стресса сон — меньшее, что он хочет получить, чтобы восстановиться. Гермиона садится, откидывая в сторону одеяло. Голова тяжёлая, в висках стучит набатом усталость, а конечности будто затекли. Вероятность того, что она снова спала в одной позе всю ночь, крайне велика. Так и до простуды недалеко. Столько времени находиться в стрессе даже врагу не пожелаешь. На кухне снова что-то падает, слышится запах чего-то горелого. Сморщив нос, Гермиона встаёт с постели и, на ходу протирая глаза, выходит из комнаты, тут же направляясь на кухню. На большом огне стоит сковорода, на которой определённо что-то подгорело. Схватив полотенце, Гермиона берётся за ручку и, включив воду, бросает неудачный завтрак в раковину. Повезло, что вода тут же пошла горячая, в противном случае сковороду можно было бы выбрасывать. Точнее, её части. Ввысь взмывает столб пара, вода испаряется, становится душно. Гермиона тут же шлёпает себя ладонью по лбу. Повезло, что Рон жарил яйца без масла, иначе тут вообще был бы самый настоящий взрыв. Поразительно, как действительно умный человек может быть таким профаном в бытовых вопросах. Мозг совершенно отказывается обрабатывать информацию после всего произошедшего. Рон появляется в кухне секундой позже с пучком зелени в руках, которую насобирал к завтраку на заднем дворе дома. Взгляд у него потерянный и даже испуганный. Он знает, как трепетно Гермиона относится к чистоте, поэтому готовится морально к очередной ссоре с самого утра, но… Грейнджер все смотрит на струю воды, тяжело навалившись руками на край раковины, но не говорит ни слова. Ни сведённых на переносице бровей, ни тяжёлого дыхания, ничего. Такое чувство, словно ей осточертела собственная мания к чистоте, внутри у неё что-то щёлкнуло, и она начала смотреть на обыденные вещи иначе. Будто перешагнула приевшийся ей самой перфекционизм во всем и просто опустила руки. Гермиона чувствует присутствие Рона рядом и чуть поворачивает в его сторону голову, но взгляд не поднимает. Она испытывает непомерное чувство вины за то, как обращалась с ним, как разговаривала, как пренебрегала. Все эти дни с момента прибытия она лишь избегала разговора с ним, а сейчас судьба сама распорядилась так, что они оба оказались наедине. Виной тому стала сгоревшая глазунья. Поразительно. Так просто и сложно. Нет смысла больше бегать и пытаться что-то отсрочить, пора уже отвечать за свои поступки. Пора учиться делать правильный выбор. Ведь нет здесь сейчас мира магглов, даже намёка на него. Мир волшебный окружает её во всей красе, как это было всегда. Ни вещей, ни людей, ни мыслей из мира магглов для Гермионы сейчас нет. Есть только мир, наполненный волшебством, и люди, которых она отодвинула от себя со всем присущим ей эгоизмом. Гермиона убирает за ухо прядь волос и поднимает взгляд. Рон все это время на неё смотрит, молчит, не торопит, словно занимает выжидающую позицию. Он знает Гермиону очень много лет, но даже это не спасало его все это время после её возвращения. Она закрылась от него, но сейчас… Сейчас он видит тот самый взгляд Гермионы Грейнджер, к которому так привык. Уизли делает небольшой шаг вперёд. — Поговорим? — осторожно спрашивает он. Рон предлагает это сам. Гермиона сжимает на мгновение губы, глядя в его карие чистые глаза, а затем несколько раз кивает, проглатывая тревогу. — Конечно, — тихо отвечает она. Гермиона садится за стол, бросив на колени тяжёлые руки. Рон суетится с чайником, делает две чашки чая и мечется меж двух огней. Одна его часть хочет знать, почему Гермиона так закрылась после возвращения в волшебный мир, вторая… Вторая старается понять, как ему объяснить Гермионе то, что произошло между ним и Сэм. У них никогда не было друг от друга секретов, в отношениях они вели себя просто, без наигранности. Да и сошлись-то они после второй магической по понятной причине. Рон хоть и вспыльчивый временами, но надёжный и преданный. Гермиона со своими тараканами и сложностями характера, но до событий марта этого года всегда была откровенной и открытой. Все изменилось этой весной. Совершенно всё. Метаморфозы, которые должны были коснуться только одного человека, в итоге изменили каждого. Рон ставит перед Гермионой чашку и садится на соседний стул, нервно коснувшись рукой носа. Начать бы только, вот только с чего? Столько всего навалилось, столько всего произошло, что для перечисления пальцев рук и ног не хватит. Начать издалека? Задать банальные вопросы? Ходить вокруг да около? — Гермиона, я поцеловал другую девушку. Никогда. Никогда они оба не умели скрывать друг от друга что-либо. Вот Грейнджер и приходилось плеваться злобой, пытаться увильнуть от разговора, устраивать скандалы на ровном месте, только бы не проговориться, ведь глотку без конца обжигала правда о том, что с ней приключилось в мире магглов. Гермиона поднимает взгляд. И Рон не видит в нем того, чего так боялся. Нет в её глазах и тени упрёка, нет осуждения, злости или обиды. Они сидят рядом, как и все предыдущие годы. Без тяжёлого молчания вокруг, без удручающей атмосферы, без лишнего невроза. Гермиона нервно облизывает губы. — Знаешь, Рон, мы с тобой привыкли говорить друг другу правду, — смотрит на него Гермиона, — поэтому я тоже буду с тобой откровенна, — короткий вздох. — И я поцеловала другого. Любой другой человек, если бы стал свидетелем этого разговора, в ужасе бы расширил глаза, глядя на них обоих. Сидят друг напротив друга два человека, которые второй десяток знакомы, а последние несколько лет вообще в отношениях состоят, какими бы они ни были, живут в одном доме и ведут общий быт, не заглядывая в будущее. Притёрлись друг к другу за эти годы, приелись почти, взрастили из детской влюблённости более крепкое чувство, но так и не поняли, что оно из себя представляет. Запутались оба, застряли в этих взаимоотношениях и не знают, куда двигаться дальше. Вот и сделал Рон шаг, который все окружающие так ждут, когда люди столько лет уже вместе, а Гермиона ответила согласием, потому что от неё этого ждут другие. И к чему же все эти глупые, но обязательные в обществе шаги привели? У неё колечко с маленьким камушком на комоде в спальне лежит, но она его не надевает, а у него даже язык не поворачивается сказать близким друзьям о тайной помолвке. Помолвка ли это была вообще? Или это был рычаг для них обоих, чтобы понять наконец, стоит ли двигаться дальше вместе? Сознавшись друг другу вслух, и Рон, и Гермиона ощутили некоторое подобие спокойствия. Не потому что оба посмотрели в другую сторону и не потому что вина лежит на них обоих. Просто в этот самый момент они смогли наконец взглянуть друг на друга иначе. Взглянуть и понять, что ревности или злости это взаимное признание не вызвало. Они скорее поняли, что именно их связывает все эти годы. Это та самая форма любви, которая достаётся единицам. Искренняя привязанность, проверенная годами преданной дружбы. Любовь, которая связывает скорее брата и сестру, чем двух любовников. Их чувства с годами стали именно такими. Они просто были друг у друга. Гермиона слабо улыбается, Рон ей вторит. И дышать становится легче. — Ты влюблён в неё? Рон трёт ладонью шею. — А ты влюблена в него? Неловкость хоть и почти незаметна, но она есть. Однако она не угнетает, а это уже радует. Гермиона чувствует, что может рассказать Рону правду. Не всю целиком, но может, поэтому набирает в лёгкие воздуха. — Да, Рон. — Я его знаю?.. Гермиона задумывается. Мысленно прокрутив в голове воспоминания этого года, она усмехается. — Его — нет. Она сказала правду. Рон действительно не знает той версии Северуса, которая открылась ей за эти месяцы. Гермиона и сама Северуса, как оказывается, совершенно не знала до жизни в мире магглов, пусть и находилась с ним в одном замке многие годы. — Ты познакомилась с ним в мире магглов? Гермиона позволяет себе улыбку. — Да, так и есть, — кивает она. — Я узнала его там. Рон не опускает взгляд, скорее наоборот. Он на Гермиону насмотреться не может. Пусть имени она и не называет, Рон видит, как сияют её глаза, когда она только говорит об этом человеке. Кто бы он ни был, Уизли чувствует, что сердце Гермионы сделало выбор. Его сердце, пожалуй, тоже. И пал их выбор не на друг друга. — Скажи мне, Рон, — придвигается она чуть ближе, — ты влюблён в ту девушку, которую поцеловал? Глаза Грейнджер и правда сияют, она задаёт вопрос совершенно искренне. Даже плечи расправляет и выглядит теперь куда здоровее, чем несколькими минутами ранее. Очередное доказательство того, какой вес имеют мысли. — Я думаю, — смотрит он на свои руки, — думаю, что да… Гермиона вдруг чувствует, как подступают слёзы. Они не связаны с душевной болью или печалью. Это слёзы радости за другого человека. Грейнджер бы не простила себе, если бы сделала выбор в пользу мира магглов и оставила людей из мира волшебного несчастными. Рон заслуживает быть любимым. Заслуживает, как никто другой. — Мы с тобой просто зашли в тупик, да? — криво улыбнувшись, произносит Рон, когда поднимает взгляд. Гермиона замечает, что и у него глаза на мокром месте. — Да, Рон, — шепчет она, пожав плечами. — Мы зашли в тупик. Сказав это вслух, Гермиона наконец принимает эту мысль до конца. Да, так бывает. Да, людям это свойственно: сходиться и расходиться. Беда лишь в том, что большинство выбирают болезненную форму расставаний, чтобы подпитываться этими воспоминаниями и ощущениями в период рефлексии. В этом вся суть людей. Мы любим страдать. Гермиона понимает, что настал тот самый момент. Мгновение, когда можно поставить точку. Одними губами извинившись, она поднимается с места и идёт в гостевую спальню. Рон трёт глаза и часто моргает, чтобы поскорее взять себя в руки. Улыбка на его губах все равно искренняя. Гермиона возвращается на кухню и, опустившись на своё место, протягивает вперёд руку, коснувшись пальцами тыльной стороны ладони Рона. Он раскрывает руку, и Гермиона вкладывает тоненькое колечко с камушком, которое Рон вручил ей в марте этого года. Рон поднимает взгляд и, мягко улыбнувшись, кивает. Гермиона закрывает его руку и, обхватив её пальцами, подносит к лицу, невесомо прикоснувшись губами. Так просто и сложно. Разговор двух людей, которые поняли, чего хотят от жизни. Поняли, что не страшно идти своими дорогами, когда общая завела в никуда. — Это ведь не значит, что нам нужно расставаться врагами? — наигранно нахмурившись, интересуется Рон. Гермиона усмехается, выпуская его руку. — Нет, Рон, что ты, — качает она головой, — я бы не хотела, чтобы мы перестали общаться. Грейнджер сглатывает, снова находит руку Рона и сжимает его ладонь. — Ты дорог мне, — признается она. — Ты очень мне дорог и я… Я прошу у тебя прощения за свою грубость. Гермиона на мгновение замолкает. — Ты не заслужил этого, просто я… Я не могла все так быстро переварить. Я испугалась, — говорит она правду. — Я струсила. Рон гладит ребро её ладони подушечкой большого пальца. — Я не могла разобраться в себе, столько всего было вокруг, все навалилось разом, — задыхается она словами. — Я не представляла, как выбраться из всего этого… Гермиона начинает тяжело дышать, в глазах встают слёзы. Она снова начинает чувствовать себя ужасно, потому что принимает паршивую мысль: она оправдывается. Рон придвигается к ней ближе и гладит по плечу. — Тише, все хорошо, — успокаивает он. — Не нужно плакать. Ты тоже меня прости, что я так давил на тебя. Я просто не мог понять, что с тобой произошло, а ты не рассказывала. Я был в растерянности. Грейнджер качает головой из стороны в сторону. Даже сейчас Рон извиняется за свою вспыльчивость. Как можно злиться на этого человека? Гермиона утирает глаза и судорожно вздыхает. — Ты очень дорог мне, Рон, — всхлипывает она. — Мы столько пережили вместе. Наша дружба, пронесённая через всю жизнь, дорога моему сердцу. — Ты тоже дорога мне, Гермиона, — шепчет он в ответ. — Всегда была и всегда будешь. Рон наклоняется вперёд и заключает Гермиону в объятия, закрыв глаза. Самые искренние и самые светлые объятия в целом мире. В таких руках ты всегда готов чувствовать себя под защитой и в безопасности. Это можно сказать о Роне. Слова эти будут правдой. — Всегда будешь, — повторяет он, — что бы ни случилось. Гермиона облегчённо выдыхает и тепло улыбается, вжавшись носом в плечо Рона. Гири с сердца Грейнджер медленно начинают падать. Рон выпускает её из объятий и раскрывает ладонь, глядя на колечко, которое вернула ему Гермиона. — Все-таки ты посмотрела на моё предложение под новым углом, когда сменила обстановку, — улыбается он. В глазах его сверкнул добрый озорной огонёк. Гермиона смеётся сквозь слёзы, утирая нос тыльной стороной ладони. — Да, — кивает она с улыбкой. — Боже, Рон… Чувство непомерной признательности прошивает Гермиону насквозь. Она не может справиться с этой волной тёплых чувств, поэтому снова обнимает его, импульсивно прижав к себе. Рон гладит её по спине, не переставая улыбаться. Кто же знал, что для комфортных взаимоотношений нужно сделать шаг не вперёд, а назад? — Я рад, что мы поговорили, — произносит он, когда выпускает её из объятий. — Фух, — вздыхает Рон, — легче стало так сильно, даже словами не передать. В неизвестности я бы дольше не выдержал. — Ты не злишься? — виновато кривит Гермиона губы. — Разве что за молчание, — жмёт он плечами, криво улыбнувшись, — но это было до разговора. Гермиона заводит за уши волосы. — Боялась сказать, — снова невольно встаёт она в оборонительную позицию. — Напрасно, — тут же успокаивает её Рон. — Нам не по двенадцать лет. Оба взрослые люди, а под Империусом я бы тебя под венец не потащил. Рон улыбается снова, и тревога Гермионы отступает окончательно. Они оба снова чувствуют себя так, как это было ещё в школе. Будто им снова по тринадцать лет, нет вокруг никаких межличностных проблем, ссоры только в шутку, Короста — это крыса, а Живоглот — это кот. Гермиона порой скучает по временам, которые уже не вернуть. — Ты можешь оставаться здесь столько, сколько посчитаешь нужным. Я никуда тебя не гоню, — после недолгого молчания произносит Рон. — Я понимаю, что ты стремишься к другой жизни и другим людям. Гермиона поражается, что Рон понимает даже то, о чем она ему не рассказала. Они действительно спустя все эти годы научились понимать друг друга временами и без слов. Грейнджер даже забывает на мгновение, что за пределами этой кухни все ещё кипит жизнь и есть нерешённые проблемы. — Я не задержусь надолго, — старается подобрать она слова. — Нужно решить несколько важных дел и… — Не продолжай, — мягко прерывает её Рон. — Я знаю, что ты не говоришь о своих намерениях до тех пор, пока все сначала не сделаешь, но… Он ненадолго замолкает, перебирая пальцами колечко, а затем поднимает взгляд. — Ты выбираешь мир магглов, да? И человека, который находится там? Гермиона невольно сводит на переносице брови, когда чувствует, как сердце болезненно сжимается от косвенного упоминания Северуса. Как она по нему скучает. Мерлин, ты один свидетель тому, как сильно. Удивительно, как резкий выход из зоны комфорта помогает сделать выбор. — Да, — наконец кивает она. — Я его выбираю. Не стоит конкретизировать, про мир Гермиона говорит или про человека. Понятия в данный момент времени оказываются смежными. Чай давно остыл, но они не сделали даже глотка. Не до того было. — Слушай, ты ведь второй филиал «Сладкого» не видела, — вдруг вспоминает Рон. — Хочешь посмотреть? Гермиона тут же искренне улыбается. Она знает, как для Рона важен этот бизнес. Он вкладывает в него всю душу. Грейнджер благодарна Рону за его проницательность и умение вовремя переключиться на другую тему. Обсуждать всё это дольше — просто бессмысленно. Подсознательно они оба знали, что так все однажды у них и будет. Наверное. — Конечно, с большим удовольствием! Стоит им заговорить о работе, мысли Грейнджер проясняются, и в сознании моментально выстраивается логическая цепочка. Границы их дома расширяются, постепенно всплывают вопросы, которые надо решить. — И я бы очень хотела познакомиться с… Грейнджер чувствует, как краснеют уши. Боже мой, она умудрилась забыть её имя. Как неловко! Рон все ждёт, пока Гермиона закончит, но та лишь беспомощно всплескивает рукой. Уизли сначала не понимает, что она имеет в виду, но всего через пару секунд догадывается сам. — Сэм? — осторожно интересуется он. — Да! — облегчённо выдыхает она. — Да, с Сэм! Саманта, если не ошибаюсь? — Н-не ошибаешься, — отчего-то заикается Рон и прячет взгляд. Гермиона прищуривается, наблюдая за его реакцией, а затем хитро улыбается, склонив в сторону голову. — Рон, — тянет она. Уизли поднимает взгляд. — Так ты в неё влюблён? — мягко спрашивает Гермиона, заранее зная ответ на свой вопрос. Рон заводит назад волосы и немного нервно улыбается. Насколько же просто прочесть все в глазах человека. Не зря говорят, что они — зеркало души. Рон чувствует, как краснеет до корней волос, поэтому просто кивает. Гермиона довольно улыбается. — Хорошо, — кивает она, — тогда позволь мне на неё взглянуть. Я должна… …Должна быть уверена, что ты будешь в надёжных руках. — Что должна? — не понимает он. — Должна увидеть своими глазами человека, который принимал участие в открытии второго филиала не меньше твоего, — вместо этого произносит она. Рон тут же расслабляется. — Давай тогда в любой будний день вечером после работы, — предлагает он. — Как тебе идея? — Очень хорошая, — тут же соглашается Гермиона. — Тогда и посмотрю заодно второй филиал. Беззаботная беседа кажется лучшим лекарством после всего случившегося. Гермиона окончательно успокаивается, на душе ей становится в несколько раз легче. Не так оказывается страшен черт, как его малюют. Кажется, что ничто не нарушит это временное спокойствие, но… — Да, я сегодня еду только в первый филиал, а после обеда хочу написать снова Гарри, — вдруг произносит Рон. — Я так и не получил ответа на своё последнее письмо. Грейнджер чувствует, как внутренности сжимает чья-то невидимая рука. Границы мира гармонии и спокойствия окончательно рассеиваются. Гарри. Боже, Гарри. И Джинни. За суетой последних двух дней она совершенно обо всем забывает. Гермиона сглатывает. — Я хочу навестить Джинни, — отчего-то сиплым голосом произносит она. — Мне надо её увидеть. — Я не был в Мунго, — взволнованно отзывается Рон, — потому что вчера утром получил письмо от Гарри. Он просил не приезжать. На вечернее письмо так и не ответил. Он все ещё там вместе с Джинни. Гермиона поднимается с места, нервно убрав за уши волосы, и направляется в сторону комнаты. В ушах звенит гневный голос Джинни в момент их последней встречи. Момент, после которого Джинни попала в Мунго. Грейнджер чувствует, как глотку сжимают невидимые пальцы. — Мне нужно её увидеть, — снова повторяет Гермиона. — Если Гарри прогонит — не злись на него, — повернувшись на стуле, просит Рон. Гермиона останавливается. — Никогда, — одними губами произносит она. — Но я все равно пойду к ним. — Гарри сам не свой, я даже его почерк не узнал сначала, — продолжает он. — Гермиона, мне кажется, что новости плохие, в противном случае он бы позволил нам приехать. Всем нам. Рон поднимается с места, опустив руки в задние карманы штанов. — Мама пока не знает, что Джинни там. Гарри вообще сообщил об этом только мне, поэтому попросил никому ничего не говорить, пока сам не убедится в том, что опасность миновала, — он ненадолго замолкает. — Но время идёт, вестей нет, а они все ещё там. Гермиона с дрожью вздыхает, снова без надобности от нервов заводит за уши волосы и чувствует, как в животе закручивается от тревоги тошнота. Рон вдруг хмурится. Гермиона воспринимает новость спокойнее, чем он ожидал. Быть может, потому что… — Ты знала, что она там? Грейнджер поднимает взгляд и кивает. — Как ты узнала? — Мракоборец, — неопределённо машет она рукой в воздухе. — Он был главным сопровождающим на слушании, — кивает она. — Вместо Гарри. — Точно, — спохватывается Рон. — Он ему сообщил причину отсутствия, да. Гермиона понимает, что больше не может ждать, поэтому снова направляется в комнату, чтобы собраться. Переодевается она в два счета, делает небрежный пучок на затылке, хватает волшебную палочку и направляется за туфлями в коридоре. Рон уже собрался к работе и тоже был там, а сковороду с пропащим завтраком привёл в божеский вид не без помощи бытового заклинания. Он все равно делает все так, как привык, проживая с Гермионой несколько лет под одной крышей. Грейнджер надевает туфли и тяжело вздыхает. — Пожелай мне удачи. — От всего сердца желаю, — кивает Рон. — Надеюсь, все будет в порядке. Гермиона понимает, что он сам не верит в то, что говорит. В глубине души они оба знают, какие новости будут. От судьбы не уйдёшь, ведь все к этому и шло изначально. Грейнджер поджимает губы и убирает палочку во внутренний карман пиджака. — Будь осторожна, — просит её Рон. — До вечера. — Да, до вечера. Сжав на прощание его руку, Гермиона делает шаг назад и, настроившись, аппарирует из стен дома. Ноги твёрдо стоят на земле несколько секунд спустя. Гермиона часто моргает и щурится. Небо подёрнуто сероватой дымкой, но все равно слишком яркое. Скоро будет дождь. Каменное здание Мунго с острыми пиками недружелюбно и равнодушно приветствует очередного посетителя. Усатый волшебник в летах посапывает на вахте и даже не замечает вошедшую Гермиону, лишь задорно хрюкает во сне, привалившись спиной к стене. Грейнджер решает не будить его, потому что не видит в этом смысла. Целители заняты своим делом, до твёрдо стоящего на ногах посетителя им есть дело в последнюю очередь, обычно они по зову долга кидаются лишь к тем, кто не может передвигаться на своих двоих. Гермиона просто следует указателям, не заговаривает ни с кем из персонала, старается дышать ртом, чтобы не чувствовать едкого запаха больницы, и следует в единственное возможное отделение, где может находиться Джинни и, соответственно, Гарри. Вывеска гинекологического отделения маячит у неё перед глазами через несколько бесконечных минут. Гермиона мнётся какое-то время у входа, но понимает, что смысла выжидать никакого нет, поэтому сглатывает тяжёлый ком в глотке и толкает дверь от себя. Белоснежные стены слепят её в следующую же секунду, Гермиона часто моргает и медленно начинает идти вперёд. В отделении страшно тихо. Ни голосов, ни смеха, ни криков. Ничего, кроме жужжания лампы «Не входить», сияющей алым над дверью одного из кабинетов. Вдалеке виднеется зона с креслами для ожидающих. Все места оказываются пусты. За одним исключением. Грейнджер замирает на месте и сглатывает. Единственный посетитель сгорбившись сидит в полной тишине, опустив локти на разведённые в стороны колени и зарывшись пальцами в тёмные лохматые волосы. Позу эту она узнает из тысячи. И человека тоже. Гермиона медленно подходит к съёжившемуся силуэту и, протянув вперёд руку, держит её какое-то время на весу. Она боится к нему прикоснуться. Видит Бог, боится, как огня. Грейнджер чувствует, как кисть начинает дрожать. Ощущение складывается такое, будто её ударит смертельным разрядом тока, если она опустит руку на его плечо. «Это будет заслужено», — проносится мысль. Поэтому в следующую секунду она к нему прикасается. Гарри реагирует не сразу, сначала даже не чувствует ничего, а затем медленно поднимает голову, убирая руки от лица. Кровь в венах Грейнджер стынет моментально, когда она видит его взгляд. Убитый, удручённый и до самых краёв наполненный скорбью. Гермиона поджимает губы, горло сдавливает. Дышать становится нечем. — Не гони меня, — шепчет она, не доверяя своим голосовым связкам. — Гарри, прошу, не гони… Поттер не находит в себе сил, чтобы ответить. Вместо этого он тяжело поднимается на ноги и, сделав два торопливых шага вперёд, заключает Гермиону в объятия. Такие крепкие и отчаянные, что Грейнджер в первую секунду задыхается, совершенно не ожидавшая такого поворота вещей. Однако в следующую же секунду забывается всё. Забывается, потому что она держит в объятиях своего безутешного лучшего друга, который варился во всем этом в одиночестве, не подпуская к себе совершенно никого и не принимая помощь. В этом они крайне похожи. Это даже слегка удручает. — О, Гарри, — шепчет Гермиона, поглаживая его по спине. — Гарри, дорогой… Грейнджер ощущает, как страшный груз вины опускается ей на плечи. Напрасно они с Роном пытались себя обмануть. Если бы все было в порядке, Гарри написал бы обо всем сразу, даже больше. Лично бы пришёл и сообщил. Гермиона больше не может бегать от правды. Это случилось. — Давай присядем, — выпускает она его из объятий, но продолжает цепляться за кисть. Они синхронно садятся. Гарри опускает вниз голову, Гермиона поглаживает костяшки его пальцев. Какое-то время они молчат. Грейнджер не знает, как выразить сочувствие, и не понимает, нуждается в нем Гарри сейчас или нет. Единственное, что Гермиона может сейчас спросить, это… — Ты знаешь, что произошло? Гарри продолжает смотреть себе под ноги, не отвечает. Его всего потряхивает. Спустя бесконечные пять секунд он кивает. Грейнджер сглатывает тугой комок в горле. — Когда это случилось? Поттер сжимает пальцами переносицу и прерывисто вздыхает. Гермионе кажется, что она его боль на собственной шкуре испытывает. Она от него волнами исходит. — Вчера вечером. Глаза наполняются слезами. Гермиона корит себя за то, что преспокойно спала дома, пока её близкая подруга была здесь, в Мунго, и переживала событие, к которому попросту нельзя хоть как-то подготовиться. Грейнджер сжимает перед собой в замок ледяные руки, чтобы не было видно, как они дрожат. — Как Джинни?.. Гарри качает головой из стороны в сторону. Что он хочет этим сказать? Не знает? Ужасно? Без комментариев? Информации толком от лучшего друга Гермиона получить не может, как ни старается. — А ты как?.. Поттер снова дёргает головой. Гермиона не может больше заставлять его говорить. Нет у неё права на это. В сочувствии он сейчас не заинтересован, в чьём-то обществе, видимо, тоже. Его воля. Его право. Приходит сюда Гермиона все равно не к Гарри. — Я могу увидеть Джинни? — шепчет она, беспокоясь за реакцию. — Пожалуйста… Гарри утирает нос тыльной стороной ладони. — Да, — хрипло произносит он. — Да, можешь. Грейнджер поднимается на ватные ноги в ту же секунду. Бросив напоследок скомканное: «Я скоро вернусь», Гермиона идёт в сторону палаты, номер которой назвал ей Гарри. Возле двери она тормозит против воли, будто врезается в невидимый барьер. Барьер, который она собственноручно возвела между собой и своей лучшей подругой. Оглядываясь назад, Гермиона начинает смотреть на свои поступки под новым углом. Столько лет жить на два мира, ни словом не обмолвившись одному о существовании другого. Держать на плечах груз, который она взваливает на свои плечи по доброй воле. Испытывать муки от боли двух её жизней на себе столько времени, а затем все-таки рвануть, потому что иначе просто никак. Невозможно все держать в себе. Однажды чаша терпения достигает крайней границы, и последствия эти становятся катастрофическими. Вот одно из них. Прямо здесь, за этой дверью. Тайна, которую Грейнджер оберегала от других за стеной молчания, лжи и изворотливости, стала фатальной ошибкой, обратившейся против неё и близких ей людей. Чувство вины пожирает Грейнджер изнутри. Пожирает, но не позволяет сделать шаг назад. Дверь тихонько скрипит. На большой постели виднеются очертания знакомого силуэта. Бледно-рыжие волосы, утратившие свой блеск и лоск за последние месяцы, разметались по белой наволочке. Светлые полноватые руки, усыпанные веснушками, покоятся на плавно вздымающейся грудной клетке. Гермиона закрывает дверь. От этого звука Джинни слегка дёргается, плавно поднимая веки, и поворачивает голову. Грейнджер тяжело и редко дышит, направляясь к постели подруги, и не может отвести от неё взгляд. — Привет, — тихо произносит Гермиона, усаживаясь в кресло рядом с кроватью. Сухие губы Джинни трогает слабая улыбка. — Привет, — эхом отзывается она и вытягивает руку вдоль тела ладонью вверх. Гермиона тут же опускает локти на постель и берёт руку Джинни, сжимая её между ладоней. Грейнджер многое хотела сказать ей, извиниться за десятки вещей, объясниться, покаяться — что угодно. Однако слов никаких не было. Лишь чувство вины все грызло и грызло Гермиону изнутри, не жалея сил и острых как бритва зубов. Взгляд падает на плоский живот лучшей подруги. И Грейнджер не выдерживает. — Мне так жаль, — надрывно шепчет она, чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы. — Так жаль, — повторяет она. — Это из-за меня ты здесь и… Джинни окончательно сбрасывает с себя дрёму и хмурит брови. — О чем ты вообще? — не понимает она, качнув головой. Грейнджер смаргивает слёзы. — Ты попала сюда после нашей ссоры, — старается объяснить она, — если бы не я, ты бы не потеряла… — Стоп-стоп-стоп, — прерывает её Джинни. Она вытаскивает свою ладонь из рук подруги и чуть приподнимается на локтях, чтобы принять полусидячее положение. Гермиона видит, как Джинни слегка морщится, пока это делает. Девушка убирает за уши волосы и тяжело вздыхает. — Гермиона, что же у тебя за привычка такая дурная, — начинает она, — накидывать себе на плечи грехи и горести, к которым ты не имеешь никакого отношения? Грейнджер хмурится, даже забывает про мокрые дорожки от слёз на щеках. — Что?.. Джинни утирает губы тыльной стороной ладони. Всего полгода развели общую дорогу двух лучших подруг в противоположные стороны. Что одна хранит свои тайны за семью замками, что другая. Джинни, как и Гермиона, имела полное право не делиться с подругой даже теми новостями, что она ей поведала в момент последнего разговора. Однако неизбежное все равно случилось. Так какой же смысл молчать сейчас, если уже ничего не поправишь? — Это был лишь вопрос времени, — смотрит Джинни ей в глаза. — И я была морально готова, — она ненадолго замолкает, — или думала, что готова, к тому, что это может случиться. Гермиона не перебивает, лишь смыкает губы, снова крепко сжимая руку подруги в своих ладонях. — Твоей вины нет в том, что случилось, — пытается достучаться до подруги Джинни. — Целитель меня предупредил о рисках изначально, утомлять тебя подробностями я не стану, но если кратко… Ей не суждено было родиться. Гермиона через силу наполняет лёгкие воздухом. — Ей? — одними губами произносит она. — Это была девочка? — Да, — кивает Джинни. — Да, девочка. Грейнджер не замечает, как глаза снова наполняются слезами, которые она не может остановить, но Джинни её не одёргивает за это. Гермиона всегда считала, что подруга в моральном плане куда сильнее, чем она. Она переносит тяготы иначе. Как бы Гермиона ни старалась, перенять её позицию у неё так и не вышло. — Как ты, — Гермиона запинается, старается взять себя в руки, — себя чувствуешь?.. Джинни дёргает уголком губ в слабой улыбке. — Ты не поверишь, но… Лучше. Гермиона широко распахивает глаза. — Правда? — Да, — тут же отвечает Джинни. — Мы друг другу жить не давали, очень уж были не похожи. Джинни снова слабо улыбается, и Гермиона видит в глазах подруги отголоски знакомого и такого родного огонька. Кажется, она только сейчас понимает слова Джинни в полной мере. К беременности Джинни не была готова, она не была запланированной, поэтому ей просто пришлось принять её, как данное. Все планы Джинни на жизнь обратились в пыль. Ей двадцать два, карьеру она так и не построила, а возможности заниматься любимым делом — лишилась. Ещё на раннем сроке целитель предупредил её о возможных последствиях, дал понять, что беременность будет крайне тяжёлой. И что риск того, что она прервётся — огромен. Джинни даже не стала слушать целителя, когда он предложил вариант избавиться от плода на раннем сроке, однако мысль эта не покидала её ещё несколько дней. Она решила поговорить об этом с Гарри, упуская большую часть подробностей, но он был непреклонен. Он настаивал на том, что они оба справятся. Держался за мысль о ребёнке и семье так сильно, что совершенно забыл о главном. О самой Джинни. Он так хотел заполнить ту пустоту, которую взрастила в нем сама жизнь и вторая магическая война, что мысль о ребёнке ослепила его. Гарри был крайне заботливый, даже слишком, внимательный и чуткий, но делал он это не ради Джинни, и она поняла это довольно скоро. Он делал это ради ребёнка. Поттер сначала даже не обратил внимания, как Джинни начала увядать и чахнуть. Как погасли её глаза, потускнели волосы, появился лишний вес и пошли отеки. Она заперлась дома, редко наведывалась к кому-то в гости, стала почти затворницей, а её единственной отрадой стала переписка с Гермионой. С подругой, которая стала относиться к её письмам с пренебрежением. Джинни стала частым гостем в Мунго, и с каждой новой неделей целитель все сильнее хмурился. Несовместимость матери и ребёнка отражалась все отчётливее. Здоровье Джинни подкосилось, риски стали гораздо выше. Целитель предупредил, что шансов на удачный исход крайне мало. Плод высасывал из Джинни все соки, не давал ей жить. Она сделала медицинскую литературу своими настольными книгами, но и они не давали возможности понять в полной мере, что же ей делать. Джинни увядала, страдала и мучилась. Гарри наконец заметил перемены в супруге, но совершенно не знал, как ей помочь и что сделать. Он все повторял, что они справятся, а на деле справляться приходилось Джинни в одиночку. Она боялась только одного: потеряв ребёнка, лишиться возможности иметь детей в будущем. Однако, когда неизбежное все равно случилось, и целитель взял у неё анализы, опасения Джинни не подтвердились. И она смогла вздохнуть спокойно. — Она пришла в мою жизнь раньше положенного, — объясняет Джинни, — но это не значит, что я не увижу её снова, когда время действительно придёт. Джинни сжимает руку подруги. — Я — здоровая молодая девушка, и у меня ещё будут дети. Во множественном числе, целитель так и сказал, — она сглатывает. — Просто жизнь такая, Гермиона. Возможность даёт и отнимает по своему усмотрению. Вчера я была уверена, что она у меня её отняла, а сегодня, — Джинни нервно облизывает губы, — осознала, что она мне её дала. Грейнджер глухо всхлипывает. — Джинни, — шепчет она, протягивая вперёд руки и заключая подругу в объятия. Гермиона крепко прижимает её к себе, сжимая в кольце рук и утыкаясь носом куда-то в шею. Джинни закрывает глаза, опустив одну ладонь на волосы подруги, и облегчённо выдыхает. Одной тайной меньше. Боже, наконец. Дышать становится куда легче и проще. Что бы ни было, Грейнджер была, есть и будет её самой близкой подругой. Сколько бы километров или времени их не разделяло. Была, есть и будет. — Я очень люблю тебя, Джинни, — шепчет она ей в шею. — И я тебя люблю, подруга, — отвечает она, поглаживая её по спине, — какой бы несносной и скрытной ты временами ни была. Гермиона смеётся сквозь слёзы и, выпустив подругу из объятий, гладит её по щеке. Может ли какое-то событие принести горечь и радость одновременно? Видимо, может. Пока Гермиона не может сказать наверняка, что именно она чувствует по этому поводу, но слова Джинни оказываются правдивыми. Взваливая себе на плечи проблемы других людей, мы не поступаем благородно. Мучаясь, мы порой не задаёмся вопросом, нуждается ли сам человек в нашем «благородстве». И благородство ли это? Быть может, это лишь акт в угоду собственным амбициям, чтобы сказать самому себе: «Я хороший. Я делаю добро другим безвозмездно, спасаю их, облегчаю им тяжкую долю, беру на себя вину». Нездоровый альтруизм выглядит именно так. А все почему? Потому что за белой накидкой своего благородства скрывается эгоизм. «Я хороший. Он плохой. Однако я не дам ему понять ни того, ни другого. Я сделаю так, чтобы потом этот человек был мне должен. Был мне благодарен». Это из-за отсутствия баланса между эгоизмом и альтруизмом. Из-за него и только. Если бы Грейнджер его наконец нашла, она бы не винила себя в случившемся с Джинни. Она бы лишь поддержала её, выслушала, подставила своё плечо, ведь именно так поступают друзья. В мире магглов Гермиона смогла найти баланс. Теперь ей предстоит сделать это в мире волшебном. И она, сама того не замечая, уже встала на правильный путь. Сначала обсудив все с Роном, а теперь поговорив с лучшей подругой. — Позови мне Гарри, — просит Джинни, — мне надо многое с ним обсудить, но он меня теперь как огня боится, не заходит. Тебя он послушает, — кивает она. — Точно послушает. Гермиона улыбается. — Ладно, — отвечает она и, поцеловав Джинни в лоб, встаёт с места. — Гермиона. Грейнджер оборачивается в двух шагах от двери и вопросительно вскидывает брови. — И приходи ко мне на неделе, ладно? Гермиона мягко улыбается. Она узнает знакомый тон подруги. И в этот раз она не боится думать о том, что в момент следующей встречи ей придётся рассказать всю правду со своей стороны. Грейнджер впервые в жизни к этому готова. Рассказать обо всем Джинни. Рассказать ей о мире магглов и о Северусе. — Ладно. Джинни наблюдает за тем, как Гермиона скрывается за дверью, а после взволнованно вздыхает, сцепив в замок холодные руки и замирая в тревожном ожидании. Она надеется, что Гермионе удастся достучаться до Гарри, чтобы он зашёл, бегать друг от друга нет никакого смысла. Джинни знает, о чем хочет поговорить с Гарри. Им давно пора это обсудить, напрасно она смолчала ещё в тот момент, как узнала о беременности и её последствиях. Как бы то ни было, сделанного не изменить, а время вспять не повернуть. Наверное, так и должно было случиться. Ведь без толчка метаморфозы были бы невозможны. Спустя несколько бесконечных минут дверь наконец тихонько открывается. Джинни поворачивает голову. Гарри входит медленно и опасливо, зеленые глаза смотрят на супругу в упор, и в них бесконечное количество скорби, которую он совершенно не знает, как спрятать. Гарри заламывает руки, сказать даже ничего не может, идёт как-то неуверенно, робко. Будто преступник, который вышел на страшный суд. Сердце Джинни болезненно сжимается. Она протягивает вперёд руку, нервно облизнув сухие губы. — Гарри, милый, подойди ко мне, — негромко произносит она. Поттер невольно замедляет шаг, смотрит во все глаза на совершенно измученную Джинни и корит себя. Ментально винит себя так громко и сурово, что никаких слов в целом мире не подобрать, чтобы описать это. Джинни злится. — Гарри, не заставляй меня повышать голос, — старается сурово рыкнуть она, дёрнув рукой в воздухе. Да только не выходит. Предательская дрожь скользит в сказанных словах, и никуда её не спрячешь. Однако это действует. Гарри садится в кресло, где была несколькими минутами ранее Гермиона, и Джинни сама тянется вперёд, поборов в себе желание сморщиться, чтобы взять ледяную ладонь любимого в свои руки. — Джинни, я… — Нет, — прерывает она его и качает головой из стороны в сторону, — говорить буду я. Гарри сжимает губы. Вид у него не менее измученный, чем у самой Джинни. Он провёл в Мунго несколько дней, был с Джинни рядом, потому что он обещал. Он обещал быть с ней, обещал, что они справятся. Да только не сдержал он слово. И не справились они. Оба. — Нужно было сразу рассказать тебе обо всем, — сглотнув, начинает Джинни, глядя на свои переплетённые с Гарри руки. — Без прикрас. Я глупость совершила, когда всего не рассказала. И вот во что это вылилось. Джинни поднимает взгляд и видит, что Гарри уже набрал в лёгкие воздуха. Знает она, что он хочет сказать. Что она не виновата и что во всей этой ситуации крайнего искать как минимум глупо. Она снова сжимает его руку. — Нет, Гарри, — не даёт она ему сказать слова, которые будут лишними. — Послушай меня. Я хочу рассказать тебе всё. И она рассказывает. Начинает с самого начала, с того самого момента, как осознала, что она в положении оказалась не от большого желания. Забегалась, не приняла вовремя таблетки, упустила даты. Рассказывает о первом визите, заключении целителя и опасениях, о которых её предупреждают с самого начала. Обо всех осложнениях, о подорванном здоровье, о собственных страхах. Она рассказывает наконец Гарри все, что умалчивала, и груз на её плечах постепенно становится легче. Когда она заканчивает, Гарри смотрит на супругу с бесконечным раскаянием. Он ведь всего этого не замечал. Он правда долгое время ничего не видел. — Гарри, — сглатывает она, — я очень люблю тебя, ты знаешь об этом. Я очень тобой дорожу, но милый… Джинни задыхается на мгновение словами, потому что перед глазами снова вспыхивает картинка их серьёзного на эту тему разговора. Горящие глаза Поттера, его живое и яркое: «Мы со всем справимся!» и осознание того, что она ещё тогда его словам не поверила и лишь смолчала, закопав глубоко внутри свои страхи. Закопав свой стержень, затоптав свой внутренний огонь, покорившись течению, против которого она плыла до этого момента всю свою сознательную жизнь. — Это решение перекрыло мне кислород. Едва сказав это вслух, Джинни чувствует, что может снова расправить плечи. Как же давила на неё эта мысль. Один лишь Мерлин свидетель тому, как сильно она её изнутри разрушала. Смолчав, она предала саму себя. Свои принципы и убеждения. Если бы она сказала обо всем изначально, она бы смогла в тот момент отстоять свою правоту. Однако нет сейчас смысла говорить о том, что «могло бы быть». Все уже случилось. Остаётся только поскорее вынырнуть на поверхность, пока воздух в лёгких не закончился. Ведь скрытность едва не утянула её на самое дно. — Зачем же мы с тобой так… торопимся?.. Джинни качает головой из стороны в сторону. «Мы». Да, именно так. — Мы же жизни не увидели ещё, — старается улыбнуться она, — мы оба. Давай съездим в отпуск, повидаем мир. Мир магглов. Он ведь такой большой и такой красивый, а я один Лондон за всю жизнь увидела и то одним глазом. Гарри чувствует, что у него глаза на мокром месте, но он берёт себя в руки, с дрожью вздыхает и прикасается губами к пальцами Джинни. — Лондон, — негромко произносит он и кривовато улыбается. — Я бы показал тебе Европу, там куда красивее, я на открытках видел. — На открытках, — эхом отзывается Джинни и слабо улыбается в ответ. Гарри смотрит ей в глаза и понимает, что любить Джинни у него получается с каждым днём все сильнее и сильнее. Даже сейчас, в столь тяжёлый для них обоих момент, ей удаётся сделать его чуточку счастливее и спокойнее. Вот только по взгляду супруги Гарри понимает, что она ещё не все сказала. — И я хочу работать, Гарри, — добавляет она. Поттер невольно хмурится, не так воспринимая её слова. — Не беспокойся, моих накоплений хватит хоть на три таких отпуска каждый год до конца нашей жизни и… — Нет, — мягко улыбается она, — ты не понял. Я тоже хочу заниматься любимым делом. Хочу стать тем, кем всегда мечтала, — сглатывает Джинни. — Я хочу снова летать. Хочу добиться места в сборной по квиддичу, хочу… Хочу тоже быть на своём месте. Гарри не находит, что ответить на это. Откровение Джинни приятно поражает его. Да только что же она раньше молчала?.. — Это не значит, что я не хочу детей, — тут же воспринимает заминку по-своему Джинни. — Я очень хочу, милый. Просто… Она судорожно вздыхает, сжимая пальцы Гарри в холодных ладонях. — Просто немного позже, — смотрит она ему в глаза. — Война давно закончена, Гарри. Хватит уже спешить и бояться, что она может отнять у нас время. Гарри двигается чуть ближе и прикасается губами к пальцам супруги, не сводя с неё слегка затуманенного слезами взгляда. Это его Джинни. Именно сейчас, в это самое мгновение, Гарри наконец понимает, что перед ним та самая Джинни. Девушка, которую он полюбил. Идея-фикс падает вниз, как занавес на большой сцене, от чего ввысь взмывает облако пыли. И в каждой её частичке находится давно забытое чувство, схороненное за рёбрами его грудной клетки несколько лет назад. Гарри так зацепился за мысль о семье в послевоенное время, что она затмила его разум. Он подверг опасности Джинни, он поступил неправильно, решив все за двоих. Он смотрел на собственную супругу с закрытыми глазами. Он забыл, кто такая Джинни. Зацепился за будущее, забывая проживать настоящее. Неосознанно поставил крест на её желаниях, воздвигнув на пьедестал своё. И только сейчас Гарри Джеймс Поттер наконец смог посмотреть на свои действия другими глазами. Пусть обстоятельства и оказались чрезмерно скорбными, а неизбежное все равно произошло, Гарри стало… Легче. Парадокс всего происходящего никак не мог уложиться в мыслях мистера и миссис Поттер, но отрицать очевидное было бессмысленно. Они оба не были готовы к детям. Судьба не крала у них. Она сделала им подарок. Возможность. Она вручила им обоим в руки возможность, о которой они не просили, но в которой оба крайне нуждались. — Ты права, Джинни, — произносит наконец Гарри, прервав тёплое молчание, по которому они оба соскучились. — И знаешь, думаю, откладывать идею в долгий ящик не стоит. Нам надо вместе увидеть Европу. Джинни забавно фыркает, закатив глаза. — Вообще, я сначала планирую сходить на собеседование сразу, как встану на ноги, — заявляет она. — Нужно начинать приходить в форму, за красивые глаза даже на скамейку запасных не берут, Гарри Джеймс Поттер, тебе ли не знать. Гарри улыбается искренне и ярко. Как же он скучал по ершистости Джинни. — Договорились, — принимает он условия. — К весне могу забронировать ваше время, миссис Поттер? — театрально нахмурившись, продолжает Гарри. — Желаю показать вам Испанию… Джинни тут же расцветает на глазах, улыбка её становится светлее, лицо проясняется. У неё словно открывается второе дыхание к собственной жизни. — Даже не знаю, — многозначительно произносит она. — Я хочу увидеть сначала что-нибудь древнее, с колоннами и прочей античностью. — Греция? — тут же предлагает Гарри. — Хм… Больше ничего не вспомнить. Надо будет принести тебе в следующий раз тот набор открыток, про который я говорил. Там столько достопримечательностей столиц стран Европы! Джинни невольно задерживает дыхание, наблюдая за тем, как Гарри почти искриться начинает от воодушевления. Как давно она его таким не видела. Господи, как же они упустили из виду факт того, что они совсем ещё молоды. Что перед ними — огромный мир и масса возможностей! Они чуть было не поставили крест на собственных жизнях, увязнув в работе и доме. Баланс не зря существует. Он во всем нужен. В любом вопросе жизни. — А ещё знаешь, — весь мерцает он, — в Италии есть красивый город, Венеция называется. Там можно прокатиться на лодке прямо по узким улочкам, а ещё… Гарри замолкает на полуслове, потому что Джинни обхватывает его лицо ладонями и тянет к себе, накрывая губы поцелуем. И в нем схлёстываются эмоции двух людей, которые чуть не забыли, что они ещё совсем молоды. И живы. Джинни медленно разрывает поцелуй и прикасается ко лбу Гарри своим, мягко поглаживая контур его лица. — Я очень люблю тебя, Гарри Джеймс Поттер, — шепчет она, не открывая глаз. Гарри ухмыляется, накрывая её ладонь своей и сжимая пальцы. — Это чертовски взаимно, Джиневра Молли Поттер. Есть в нашей жизни такие моменты, когда кажется, что выхода нет совершенно никакого. Когда случаются события, к которым мы не готовы, особенно плохие, горькие эмоции накрывают нас с головой, и мы барахтаемся в безысходности, обессиленно хватая губами воздух и из последних сил пытаясь держать голову на поверхности. Порой нужно лишь позволить себе перестать бороться и смириться, замереть на краткий миг и прекратить бить ладонями по воде. Дать себе передышку. Это нужно, чтобы в итоге понять, что ты стоишь на мелководье, а вода доходит тебе лишь до середины голени. Из любой ситуации есть выход, даже из самой паршивой и скорбной. Остановись. Оглянись по сторонам, сделай глубокий вдох и закрой глаза. Просто дыши. Ты все сможешь и все преодолеешь. Ты не одинок. У тебя есть ты сам, это самое главное. Никогда не забывай этого. Золотой солнечный диск мерцает над магической Британией с начала второй половины октября. На небе ни облачка, даже зонтики все перестают захватывать с собой на работу. Золотая осень заканчивается, однако голые ветви деревьев, сбросившие свои разноцветные листья, не наводят тоску, что невероятно радует. Рон заканчивает собирать листья во дворе, убирает волшебную палочку в карман и входит в дом, захватывая с собой метлу у входа. По средам он выходит на точку «Сладкого» после полудня, поэтому завёл полезную привычку прибирать в доме именно в это время, потому что другого найти попросту не может. Перехватив черенок поудобнее, он начинает тщательно выгребать углы гостиной от скопившейся за неделю пыли. Покончив с одной комнатой, он решает зайти в гостевую на первом этаже, куда перебирается окончательно Гермиона после их разговора в субботу. Рон теперь намного лучше спит после долгожданного откровения, настроение у него систематически приподнятое, что не может не радовать ни Молли, ни всех сотрудников «Сладкого» на обеих точках. Сэм тоже заметила, как Рон воспрянул духом, но заговорить с ним побоялась на тему случившегося между ними и в понедельник, и во вторник. Рона печалило, что Саманта стала намеренно чаще находиться в обществе других коллег и не говорила с ним ни о чем, кроме работы. Он пытался заговорить с ней, но она лишь краснела, торопливо извинялась и придумывала себе дела. Рон догадывался, что за причина кроется за этими отговорками, поэтому решил прислушаться к предложению Гермионы. Она повторно настояла на том, чтобы самой познакомиться с Сэм. Быть может, только их личная встреча поможет Саманте наконец избавиться от того образа Гермионы, который она в ярких красках нарисовала в своей голове. Мисс Финли боялась Гермиону Грейнджер, и её нельзя было за это винить. Блуждая в своих мыслях, Рон не заметил, как задел метлой одну из коробок Гермионы. Она свалилась вниз, и все содержимое развалилось по полу. — Черт, — невольно ругается Рон, тут же откладывая метлу и присаживаясь на корточки. Не разбирая содержимого, он начинает складывать все вещи обратно, как вдруг его внимание привлекает какой-то портрет. Слегка нахмурившись, Рон осторожно расправляет лист и смотрит на него внимательнее. Умениям художника можно только позавидовать, кем бы он ни был. Рон улыбается, когда понимает, что на него с листа смотрит улыбающаяся Гермиона. Как трепетно и правильно автор показал черты её лица, веснушки на крыльях носа и пряди волос. Особенно хорошо ему удались глаза. Рон опускает взгляд в угол листа: «Васаби. Август 2002». Уизли хмурит брови и качает головой, снова вглядываясь в изображение. Да нет же, Гермиона. Что за Васаби?.. Рон чуть поворачивает голову, понимая, что из коробки выпало несколько листов. Усевшись поудобнее, он берёт их в руки, рассматривая все портреты и рисунки внимательнее. Вот на него смотрит какой-то кудрявый темноволосый парень с шикарной голливудской улыбкой и целой кучей коробок с пиццей, а на следующем какая-то нелепая кошка без волос сидит в окружении трёх маленьких пушистых котят. От одного из рисунков у Рона по спине пробежал холодок. Огромный парень с большими ручищами и широкой улыбкой стоял на изображении боком, а на затылке его гладко выбритой головы виднелось крыло какой-то птицы. Сокола или орла, Рон не смог разобрать. У него сложилось впечатление, словно он где-то этого парня видел. Отложив лист, он опустил взгляд на следующий, и дыхание у него перехватило в ту же секунду. Он и узнавал, и не узнавал двух людей на нем одновременно. Гермиону он признал почти сразу, но вот её взгляд, полный нежности и любви, направленный на другого человека, поразил его до глубины души. Тёмная футболка, резинки которой впиваются в сильные руки, джинсы с широким ремнём, забранные в хвост тёмные волосы, нос с горбинкой, отличная осанка, улыбка на лице, расслабленная поза — можно было признать в этом образе кого угодно, но Рон долго бегать от своих догадок не смог. Это был он. Это был профессор Снейп. Аккуратная надпись в углу листа гласила: «Отец и Васаби. Сентябрь 2002». Рон смотрел портреты как заворожённый. Их было не меньше пятнадцати, а шесть из них были с подписью, в которой повторялись два имени. — Отец, — начинает шептать себе под нос Рон, просматривая листы по второму и третьему кругу, — Васаби, Тако, Тартар, Марта, Эрнестина… Кто эти люди?.. Остановившись на рисунке с котами, Рон невольно закатил глаза. — Ну, не все люди, — одёрнул он сам себя. — Но кто это такие?.. И внезапно он замер, уставившись перед собой. Время словно остановилось, и кусочки мозаики начали собираться в подсознании Рона воедино. Широко распахнув глаза, он смотрел в одну точку, и все события последних месяцев вспыхнули у него перед глазами. Все письма Гермионы, пока она была в мире магглов, её поведение с момента прибытия и их откровенный, пусть и расплывчатый разговор в выходные. «Да, Рон. Я узнала его там». — О! — воскликнул Рон. Лицо его забавно вытянулось. — О!.. О-о-о! О! Размахивая руками в воздухе, он словно помогал этим кусочкам мозаики собраться поскорее в цельную картину. Сложив листы на место и аккуратно оставив их в коробке в надлежащем виде, Рон все продолжал восклицать нечленораздельные гласные, вытаращив глаза. — Черт, с ума сойти, — с сумасшедшей улыбкой воскликнул он, выбегая из гостевой спальни. — Черт! Черт! Недолго думая, он тут же сел за стол и схватил перо с чернильницей, принимаясь за дело. Рабочий день для Гермионы прошёл медленнее, чем она рассчитывала, однако продуктивным она могла его назвать. Это точно. Она получила от Джинни письмо, что та будет ждать её завтра вечером в «гости», хотя тяжело было воспринимать таким образом приглашение в Мунго. Однако больше всего Гермиона ждала именно вечера, ведь сегодня она наконец сможет познакомиться с Самантой Финли. Грейнджер даже поймала себя на мысли, что слегка беспокоится. Отзывы об этой девушке от Джинни Гермиона старалась не вспоминать, потому что лучшая подруга воспринимает мисс Финли в штыки. Как бы то ни было, первое впечатление о Сэм она сможет составить только после личной встречи. Часы пробили шесть, но Гермиона уже две минуты как ушла со своего рабочего места. Дело принципа. Проверив в последний раз в отражении витрины свой внешний вид, Гермиона аппарировала в знакомое место и тут же твёрдо встала ногами на землю. Колокольчик над входной дверью «Сладкого Королевства» то и дело звенел, то впуская, то выпуская потенциальных клиентов. За витриной яблоку негде было упасть, людей внутри было невероятно много. Гермиона снова посмотрела на наручные часы. Даже под конец рабочего дня люди старались урвать момент, чтобы купить побольше сладостей себе на радость. Гермиона на мгновение задумалась, почему бы им не сделать рабочий день до восьми вечера, ведь так бы они обрели куда больше клиентов. Грейнджер не смыслила в бизнесе Рона, не была осведомлена о внутренних процессах, поэтому не могла знать, что такой график они были вынуждены сделать, поскольку только через несколько месяцев смогут набрать себе больше людей для работы и не уйти по доходам в минус. Гермиона пропускает у входа молодую семью волшебников с двумя хохочущими дочерьми погодками и невольно смотрит им вслед. Старшей девчонке, лет десяти, не больше, едва удавалось удерживать большую коробку со сладостями в своих руках, но она ни в коем случае не позволяла папе помочь ей. Щербатая на один зуб русая проказница едва успевала отбиваться от своей младшей сестры, которая тянула руки ей в коробку, постоянно стараясь заглянуть внутрь. Грейнджер посмотрела на родителей девочек. Шалости дочерей они воспринимали спокойно, что Гермиону немало поразило. Видимо, когда становишься родителем, твои прежние устои «чистоты и порядка» бесследно исчезают, и ты начинаешь привыкать к вечному сумбуру со слепым осознанием: тихо и спокойно, как раньше, уже не будет. Глава семейства спокойно протянул согнутую в локте руку своей супруге, и та плавно обхватила её, мягко опустив голову мужу на плечо. Девчонки бежали впереди, суетливые и счастливые. Странно, но Гермиона, увидев эту картину, ощутила небывалое умиротворение. — Гермиона! Грейнджер слегка вздрогнула, возвращаясь в реальность, и обернулась. Рон с улыбкой пробирался к ней через толпу покидающих магазин посетителей, потому что во всеуслышание уже объявил, что они на сегодня закрываются. Гермиона тепло улыбнулась ему в ответ. — Привет! — мягко поцеловал он её в щеку в знак приветствия. Гермиона почувствовала себя уютно. — Привет, — эхом отозвалась она. — Идём, проведу тебя в дальнюю часть зала, там уже никого нет, — протягивает он ей руку. — Через несколько минут закроемся. Грейнджер кивает, вкладывая свою ладонь в его руку. Рон протискивается через толпу, на ходу со всеми здороваясь и даже успевая кому-то дать автограф. Гермиона перестаёт чувствовать тот самый уют, когда со всех сторон начинают доноситься ахи да вздохи в духе: «О, Мерлин! Это же Гермиона Грейнджер!» Рон предупредительно выставил вперёд руку и попросил всех расступиться, в очередной раз напоминая о том, что магазин закрывается через две минуты. Посетители, точно стадо, к выходу следовали, а взгляда своего от Гермионы отвести не могли. Ведь если к владельцу они все уже успели привыкнуть и автографы от него получили, то того же самого о героине войны они сказать не могли. Неудивительно, что нашлись и те, кто решил отбиться от стада и, вооружившись маркёром с покупками, уже побрели в сторону владельца «Сладкого» с его спутницей, ведомые запахом славы, как пчелы на мёд. Рон заметил это и кивнул пареньку за кассой: — Тоби. — Понял, — тут же ответил он и, повысив голос, громогласно произнёс: — Уважаемые гости! «Сладкое королевство» закрывается! Ждём вас завтра с девяти утра! Напоминаю, что работаем мы без перерыва и выходных! Хорошего всем вечера! Все это сопровождалось раскинутыми в обе стороны руками, так что Тоби, точно пастух, сгонял непослушное стадо к выходу, не позволяя никому отбиться от сородичей. Всего через три минуты колокольчик над дверью прозвенел в последний раз, и в зале наконец стало тихо. Тоби закрыл парадную дверь на ключ и перевернул табличку на «Закрыто. Открываемся в 9:00» — Хорошая работа, Тоби, — хлопнул Рон по плечу паренька. Тот повернулся, вручая директору ключ. — Сегодня больше обычного было, — вздохнул он. — Да, — согласился Рон. — И выручка соответствующая. Не переживай, за несколько недель до Рождества нас будет вдвое больше, ставка у вас прежняя будет, как у старожилов, а выходных в два раза больше. Наберись терпения, немного осталось. Парень храбро улыбнулся. — Принято, босс. Рон принял ключи и снова ободряюще хлопнул парня по плечу. — Скажи остальным, чтобы домой шли. Мы с Сэм сами приберём, вы сегодня не присели ни разу. — Спасибо, мистер Уизли! — весь расцвёл на глазах парень, как вдруг увидел в дальней части зала какое-то движение. — Ой, а там… — Это со мной, — тут же успокоил его Рон. — До завтра, Тоби. Парень попрощался, окликнул двух других сотрудниц и сообщил, что они могут собираться домой. Рон направился в помещение для персонала, кивнув Гермионе, а она осталась стоять в дальней части зала, рассматривая все вокруг и ожидая, пока Рон освободится. Гермиона была просто сражена тем, как невероятно красиво был оформлен зал второго филиала. Первый она, разумеется, помнит, но без нововведений, которые произошли в её отсутствие. Витрины сияли чистотой и порядком, всюду было грамотное освещение, полки пестрили красиво расставленными товарами. Она знала Рона, поэтому понимала, что он сам способен был организовать внутреннюю составляющую бизнеса, но такое оформление не обошлось без женской руки. И не просто женской. Каждый бантик упаковки, каждый аккуратно вырезанный ценник на товаре, всякая мелочь — все говорило о том, с какой любовью была проделана эта мелкая, на первый взгляд, работа. Гермиона идёт вдоль полок с товарами, как вдруг слышит какое-то копошение неподалёку. Выглянув из-за стенда, Грейнджер видит, что у соседнего сидит на корточках девушка, выкладывая с бережностью и аккуратностью ровные ряды упаковок с шоколадными лягушками из большой коробки. Склонив голову в сторону, Гермиона с прищуром начала рассматривать сотрудницу. Худенькая шатенка с забранными в хвост волосами была крайне сосредоточена. Она внимательно и придирчиво осматривала один выставленный ряд лягушек, после чего поправляла уже проделанную работу и приступала к новому ряду. Гермиона внезапно осознала, кто это такая. Мальчишка Тоби сказал сотрудницам, что они могут быть свободны, но эта девушка не пошла вместе с остальными. Для неё словно не существовало само понятие «рабочего дня», она усердно продолжала работать так, словно это и не работа была вовсе, а нечто большее. На лице Гермионы появилась улыбка. — Помочь? Девушка не вздрогнула и, не отвлекаясь от работы, произнесла: — Люси, Тоби ведь сказал, что вы можете идти домой. Мы закончим, а вам надо отдохнуть. Гермиона смотрела на профиль лица девушки, и с каждой последующей секундой ей все больше и больше она нравилась. Она подошла чуть ближе. — Я не Люси. Сэм поставила на полку очередную упаковку и повернулась. В следующую же секунду безмятежное выражение лица исчезло, девушка вскочила на ноги и на глазах побледнела. Карие глаза волшебницы сверкнули неподдельным страхом, маленькие кулачки сжались от тревоги. Она знала, кто перед ней стоит. — Боже, ты словно призрака увидела, — расслабленно улыбается Гермиона. — Не пугайся. Привет. Сэм нервно проводит мокрыми ладонями вдоль бёдер, чтобы вытереть их. — П-привет, — заикнувшись, произносит она. — Я — Гермиона, — протягивает она вперёд руку. — Ты — Саманта, верно? Мисс Финли снова проводит мокрой холодной ладонью по бедру, но суше она от этого не становится. Чтобы не смущать задержкой саму Гермиону Грейнджер, она все-таки протягивает вперёд свою руку. — Просто Сэм, — нервно улыбается она. — Просто Сэм… — Сэм, — кивает Гермиона, пожимая её ладонь. Мисс Финли ужас как стыдно, что её ледяная влажная рука оказывается в сухой и тёплой ладони мисс Грейнджер. Сама Гермиона никак не показывает дискомфорта, спокойно пожимает в знак приветствия руку девушки и выпускает её, тепло улыбнувшись. — Мне очень приятно наконец с тобой познакомиться, — кивает Гермиона. — Рон о тебе рассказывал. Сэм нервно вздохнула. — Рассказывал, — невольно вторит она и прячет руки за спину. Щеки Саманты окрашиваются стыдливым румянцем, сердце заходится в бешеном ритме. Это же Гермиона Грейнджер. Сама Гермиона Грейнджер стоит перед ней! Знакомится! Предлагает помощь! Не знает о том, что Сэм натворила! Мисс Финли бледнеет пуще прежнего, почвы под ногами не чувствует. Гермиона видит её состояние, поэтому решает сменить тему. — Здесь невероятно красиво, — замечает она, глядя по сторонам. — Такого оформления не было в первом филиале «Сладкого». Я уверена, что это твоя заслуга, — смотрит Гермиона с теплотой в глаза Сэм. Мисс Финли вспыхивает пуще прежнего. — Нет-нет, что вы! — машет она руками. — Я только помогаю! Это мистер Уизли, я только… — Вдохнула в «Сладкое Королевство» жизнь, — заканчивает за неё Гермиона. — Ты вдохнула в него жизнь, Сэм, — улыбается она. — Поверь, мне есть, с чем сравнивать. Саманта замолкает на полуслове. У неё в голове не укладывается осознание того, какая Гермиона Грейнджер на самом деле… Простая?.. Она не держится высокомерно, не вздёргивает подбородок, как на снимках в «Пророке», да и вообще… — И не нужно звать меня на «вы», Сэм, — просит она, присаживаясь рядом с коробкой на корточки. — Зови меня просто Гермиона, хорошо? Саманта не может найти слов для ответа. Гермиона, чуть склонив голову в сторону, смотрит на ряд выставленных упаковок с шоколадными лягушками, чтобы понять, по какому принципу все делает мисс Финли, и без слов принимается за работу. Сэм наблюдает за ней несколько мгновений. Сознание Саманты будто противится реальному положению вещей. Она так боялась встречи с Гермионой Грейнджер, в таких красках нарисовала в своём воображении её образ, что действительность совершенно не совпала с ожиданиями. Развесив ярлыки, Сэм удивилась, что человек им не соответствует. — Я правильно делаю? — интересуется Гермиона, когда заканчивает ряд. Саманта тут же спохватывается, присаживается рядом и убирает за уши выбившиеся из хвоста пряди. — Да, — мягко улыбается она, явно довольная тем, что у Гермионы присутствует смежная тяга к порядку, что и у неё. — Лучше бы даже я не сделала. — Ох, Сэм, не льсти мне, — посмеивается Гермиона. Обстановка перестаёт быть напряжённой. Саманта с Гермионой вместе выставляют оставшиеся упаковки, параллельно Гермиона спрашивает её о том, как протекает бизнес на этой точке, спрашивает о потоке людей и внутренней структуре. Сэм с охотой ей отвечает. Грейнджер замечает, как у мисс Финли начинают гореть глаза, когда она рассказывает о работе. Она правда любит этот бизнес, она принимает в нем активное участие, разбирается в каждой мелочи, держит все вопросы под контролем. Гермиона никогда не была вовлечена в бизнес Рона так сильно. Однако не по той причине, что Рон ей не предлагал. Нет, он предлагал и неоднократно. Просто интереса у Гермионы к этому роду деятельности не было никакого. — Вы проделали огромную работу, — прогуливаясь с Сэм вдоль прилавков, произносит Гермиона. Мисс Финли с благодарностью кивает. — Это все мистер Уизли, Гермиона, — отвечает она с тёплой улыбкой. — Он горит этим делом и заряжает нас всех неиссякаемой энергией. Посетители любят сюда приходить именно за этим, — поворачивается она к Гермионе. — За атмосферой. Сладости — вещь всеобщая, но за покупками приходят именно к нам. Саманта ненадолго замолкает. — Основная точка «Сладкого» в Хогсмиде теряет клиентов и разоряется, — сообщает она, — владелец компании негодует, ведь товары одинаковые, а по выручкам мы обгоняем их в два или три раза. Они хотят деньги, а мы эмоции, — жмёт она плечами. — Вот в чем разница. Они не понимают, что без атмосферы нет прибыли, — Сэм снова невольно улыбается. — А Рон понимает. Гермиона бросает на мисс Финли быстрый взгляд и понимает, что её внутреннее чутьё вновь не подвело. Рон будет в надёжных руках. В самых надёжных, что есть в целом мире. — Я рада, что у него есть ты, Сэм. Саманта останавливается, прежняя весёлость улетучивается, в карих глазах вновь плещется тревога. Ей кажется, что она ходит по тонкому льду, и что всего через пару мгновений он треснет, а её опасения окажутся не беспочвенными. — Гермиона, я лишь помогаю… — Сэм, — смотрит Гермиона ей в глаза, — пожалуйста, позаботься о нем. Саманта прерывисто вздыхает, бегая лихорадочно сухими глазами по лицу Грейнджер, подвоха ждёт, боится в глубине души. Однако в следующее мгновение Гермиона мягко касается её руки, несильно сжимая пальцы. — Пожалуйста, — повторно шепчет она. И в глазах Гермионы Грейнджер мисс Финли видит то, что не нуждается в словах. Радужки её мерцают, а свет этот исходит из глубины её души, из самого сердца. Сэм знает, что это за свет. У неё есть точно такой же. Вот только она сияет благодаря человеку, который находится здесь, всего лишь за стенкой, в помещении для персонала. Гермиона сияет из-за человека, который находится за пределами мира, наполненного магией. Этот искренний взгляд рушит все оставшиеся опасения Саманты, она смотрит Гермионе в глаза спокойно и открыто. Она её поняла. Так только искренне влюблённая девушка может понять другую. — Я все закончил, — появляется в зале Рон со связкой ключей и выключает в служебном помещении свет. Гермиона выпускает руку Сэм, и они обе дарят друг другу тихие улыбки. Грейнджер знает, что Рон поговорит с Самантой сам. Задачей Гермионы было лишь показать мисс Финли, что она ей не враг и не соперник. И никогда ими для неё не была. Грейнджер увидела Сэм своими глазами и теперь может быть уверена в том, что в надёжных руках они будут оба. Потому что они будут друг у друга. — Поужинаем? — осторожно интересуется Рон, наблюдая за ними. — С радостью, — тут же оживлённо отвечает Гермиона. — Я проголодалась. Сэм, ты голодна? Саманта согласно кивает. — Не откажусь, — с улыбкой отзывается она, стараясь скрыть бешеный прилив энтузиазма. — Сейчас только быстренько приберу зал парой бытовых заклинаний и можем идти! Сэм срывается с места, выхватывая из сумки волшебную палочку. Рон аж дара речи лишается. Рот открывает, наблюдая за тем, как Саманта порхает по залу. Гермиона подходит к нему, опираясь локтем на стойку, и не скрывает самодовольной улыбки. — Что ты с ней сделала? — поражённо произносит Рон, все ещё шокированный увиденным. — Она про волшебную палочку вспоминает раз в сто лет, все сама вечно делает, как бы я ни ругался. Гермиона ухмыляется. — Просто у неё наконец появилась причина не задерживаться на работе одной, — смотрит на него Грейнджер и негромко добавляет: — Вкус к жизни — вещь волшебная, знаешь ли. Рон улыбается, глядя на суетящуюся Сэм. Грейнджер может поклясться, что никогда не видела у Рона такого взгляда за всю свою сознательную жизнь. На душе у неё от этого становится в сотню раз легче. Дни начинают приобретать смысл. Визит к Джинни внезапно откладывается, поскольку она решается на реабилитационную программу по восстановлению здоровья, где все буквально расписывается поминутно. Это займёт всего десять дней, по истечению которых, в день выписки, Джинни ждёт Гермиону у себя в обязательном порядке. Молли узнает всю правду о состоянии дочери и тут же прибывает в Мунго, не стесняясь проливать горькие слёзы. Джинни успокаивает маму, рассказывает все с самого начала, и миссис Уизли со временем начинает разделять позицию дочери: все, что ни делается, все к лучшему. Письма из Мунго Джинни теперь пишет каждый день, и Гермиона на них с радостью отвечает. Ей становится гораздо лучше, она идёт на поправку быстрее, чем можно себе представить. Эти новости радуют каждого, улыбок становится все больше. Гермиона проводит больше времени с Сэм, иногда они даже по вечерам после работы ходят вместе поужинать без Рона, потому что им комфортно находиться в обществе друг друга. Рон только рад их внезапно образовавшемуся товариществу. На собственном присутствии он не настаивает, наоборот, желает хорошо провести время. Напоследок они с Сэм кивают друг другу, многозначительно переглянувшись, и Рон отправляется решать собственные вопросы, не требующие отлагательств. Гермиона не берётся за новые дела в Визенгамоте, отдаёт большее внимание делам текущим, чтобы подвести их к логическому завершению. Кингсли она тем самым мягко намекает, что со временем покинет свою должность, а он либо грамотно прикидывается дурачком, либо действительно между строк не видит. Однако новых дел Гермионе не подкидывает. Дела в волшебном мире идут на лад, незаметно наступает ноябрь. Гермиона чувствует себя гораздо лучше. Её физическое здоровье приходит наконец в норму, она высыпается, снова выглядит внешне бодрой и посвежевшей, носит строгие роскошные костюмы на работе, уделяет больше внимания внешности, вновь делает укладки и макияж, носит туфли на каблуке. Не говорит только никому, как тоскливо у неё на душе от того, как она скучает по миру магглов. Боль становится тише, раны, принесённые расставанием, больше не пульсируют и не кровоточат, потому что она знает, что скоро все будет позади. Она наконец сделала свой выбор и лишь терпеливо идёт к намеченной цели, решая вопросы мира волшебного в строгом хронологическом порядке. Гермиона знает, что за Северусом присматривают. Ей спокойнее от того, что он в мире магглов не один. Грейнджер прекрасно понимала, что Тартар не откажется приютить Северуса после прибытия, знала и то, что письма она отправлять после возвращения в волшебный мир не сможет, ведь весточку с просьбой принять у себя Северуса она оставила в его ящике перед отъездом. Гермиона чувствовала, что жизнь в мире магглов идёт своим чередом, поэтому лишь терпеливо решала оставшиеся вопросы, заранее пометив для себя день окончательного отъезда. В этом ведь и есть вся суть Гермионы Грейнджер. Все у неё было по плану. Впервые за долгое время граница двух миров Гермионы снова стала чёткой и ясной. Никто ни о чем не знал, но при этом все были счастливы. Действительно ли это было так? Все ли были от этого счастливы? Может, и все. Однако не Гермиона. Поэтому решения она своего не изменила. Гермиона выбрала человека из волшебного мира, который будет знать о ней всю правду. Дважды постучав, она открывает дверь и заглядывает внутрь. — Привет! Джинни, которая в это время стоит возле окна и что-то собирает в сумку на подоконнике, оборачивается и широко улыбается. — Гермиона! — радостно восклицает она, почти подпрыгнув на месте. — Привет! Наконец ты здесь! Джинни грациозно и ловко пробегает вперёд и впечатывается в подругу, заключая её в крепкие объятия. Гермиона от радости смеётся, покачиваясь на месте, и расцепляет руки, делая шаг назад, чтобы рассмотреть подругу внимательнее. Программа по восстановлению здоровья сработала. Отеки Джинни окончательно сошли, фигура подтянулась, круги под глазами исчезли. Волосы её вновь стали блестящими и шелковистыми, насыщенный медный цвет вернулся на положенное ему место. Брови и ресницы стали гуще и ярче. Карие радужки лучшей подруги искрили жизнью и озорным лукавством, улыбка стала живой и обольстительной. Мышцы пришли в прежний тонус, руки стали стройнее. Вся она источала энергию, которой по воле случая оказалась лишена не так давно. — Джинни, как прекрасно ты выглядишь! — восхищённо произносит Гермиона, широко распахнув глаза. — Ты вся просто светишься! — Стараюсь, — отвечает она с улыбкой. — Как тут не радоваться, выписывают ведь наконец! По дому соскучилась жутко. В гостях, как известно, хорошо, а дома… — Лучше, — заканчивает за неё Гермиона. И старается не думать о том, что ей пока нужно ещё немного подождать, чтобы быть дома. — Лучше, — вторит она, крепко сжав руки Гермионы. — У меня уже все расписано, — слегка закатив глаза, продолжает Джинни. — Я получила ответ от капитана команды сборной по квиддичу, мне на завтра назначили собеседование. Гермиона распахивает глаза. — Уже завтра? — не верит она своим ушам. — Но Джинни, ты же только встала на ноги и… — Это просто встреча, — объясняет Джинни, — мне нужно будет многое наверстать и начать тренировки как можно скорее, чтобы прийти в должную форму, но это будет потом. Начало уже положено. Они согласились поговорить, а это очень важно. Гермиона искренне улыбается, насмотреться на подругу не может. Отсрочка отъезда стоила каждого дня. Теперь она видит, что Джинни в порядке, и душа у неё парит от этих метаморфоз. Они были болезненными и тяжёлыми, но без них Джинни просто не была бы Джинни. Тем ценнее для неё это мгновение. Момент, когда она готова рассказать ей обо всем. — Ты ведь знаешь, что я тебя не на выписку свою поглазеть пригласила? — сверкнув озорным огоньком, интересуется Джинни. Гермиона кивает. — Знаю, — негромко отзывается она. — Присядем? — Да хоть ляжем! Гермиона садится в кресло, а Джинни плюхается на заправленную постель, скрестив ноги по-турецки и опустив локти на колени. Её попросту разрывает от ожидания. Наконец она может услышать всю правду с начала до конца. — Джинни, — сцепив руки в замок на коленях, начинает Гермиона. — Я хочу рассказать тебе кое-что. Это… Это очень важно и очень, — сглатывает она, — очень… — Давай без прелюдии, — просит её Джинни. — Завязывай уже бродить вокруг да около, я тебя не первый год знаю. Выкладывай, как на духу. Вряд ли меня удар хватит от твоих новостей. — Да ты бы не спешила так с выводами, — забавно округлив глаза, нервно смеётся Грейнджер. — Гермиона, — строго произносит Джинни. Грейнджер поднимает взгляд. — Просто скажи. Гермиона хватает губами кусочек воздуха. И начинает свой рассказ. Сначала она беспокоится, как начать, но, едва с её языка срывается первое имя, Гермиона выдаёт всю правду единым слаженным потоком. Она рассказывает о том, как познакомилась с потерявшейся на выставке девочкой по имени Мартлет, и как впервые увидела темноволосого крепкого мальчишку с зелёными глазами по имени Джон. Как познакомилась с его матушкой Сусанной Денвер и как завязалась её первая дружба в мире магглов. Рассказывает про кудрявого паренька по имени Фернандо и о том, как было здорово в мире магглов найти настоящую подругу и двух прекрасных друзей. Рассказывает о той стычке на детской площадке, когда Джон вступился за грязного оборванного мальчишку по имени Дью. Поскольку Гермиона обещала рассказать всю правду, она и о диагнозе Дью тоже поведала Джинни. И о том, что Сусанна не побоялась его особенности, а мальчика вскоре усыновила. Подруга её рассказа не перебивает, лишь поджимает губы, смаргивая слёзы, и слушает, не обронив ни слова. Гермиона снова окунается в прошлое, которое бежит перед ней калейдоскопом разноцветных картинок, заранее зная, какую боль может принести ей это повествование, но не останавливается. Она рассказывает о пороке сердца Мартлет, о первой удачной операции, о том, как они все вместе старались собрать деньги на лечение, о том, как помогали в этом её родители. Рассказывает, что это было лишь отсрочкой неизбежного. О назначении второй операции. Об очередной огромной сумме, которую было тяжелее собрать, чем в первый раз. Рассказывает о последнем ужине, который они провели все вместе, об улыбках, весёлых разговорах и о том, что они все не предполагали, как скоро им придётся повзрослеть раньше положенного. Глотая безысходность, Гермиона шепчет о том, что меньше, чем через двое суток Мартлет скончалась на операционном столе, не выдержав повторного хирургического вмешательства. О том, как её мир разрушился, и о том, как чуть было не развалилась их компания. Говорит о том, как предложила Джону выплеснуть скорбь, бросив все силы на сборку мотоцикла. Рассказывает о том, что, вернувшись обратно в Лондон на Рождество, увидела первую версию «Ласточки», и как их маленькая банда решила поддержать Джона. Рассказывает, как она получила кличку Васаби, как Джон стал Тартаром, Фернандо — Тако, а Дью — Форком. О том, как впервые села на свой байк, и как ребята оседлали свои. Поведала, что Тартар создал закрытое пространство для людей со схожими предпочтениями и стал через несколько лет главой мира байкеров Лондона. Рассказывает, как после пятого курса и всего ужаса после возвращения Тёмного Лорда она чуть не разбилась насмерть на своём байке, а выжила просто чудом, потому что её время ещё не пришло. И добавила, что она этот опасный вид спорта не бросила и ездить продолжила. Гермиона поведала лучшей подруге, что перед началом второй магической лишила своих родителей воспоминаний о себе, исчезла из мира магглов и выбрала мир волшебный, потому что другого варианта тогда не было и пришлось приспособиться. Грейнджер рассказала, как она страдала от этого выбора все последующие шесть лет до тех пор, пока ей не представилась возможность получить в свои руки дело Северуса Снейпа. Как она использовала это дело в своих интересах. И как получила возможность вернуться обратно. И она бы возвратилась в волшебный мир через две недели, как и обещала, если бы её опасения подтвердились, и ей не к кому было возвращаться. Однако она вернулась домой. Ребята её помнили, они ничего не забыли. Они ждали её возвращения. Поэтому она осталась, но, сама того не замечая сначала, показала свой мир Северусу. Нелюдимому и несносному на тот момент профессору, который оказался не таким человеком, каким она знала его долгие годы. Она увидела его совершенно другими глазами, и весь её прежний мир перевернулся с ног на голову. Гермиона замолкает на полуслове, боится теперь сказать лишнего. Она поднимает взгляд и видит, как Джинни, внимательно глядя ей в самую душу, дёргает уголком губ в игривой улыбке. Грейнджер замечает, что кожа её щеки слегка стянута от пробежавшей не так давно слезы. В молчании они сидят несколько бесконечных секунд, после чего Джинни вздыхает и набирает в лёгкие воздуха. — На байке как-нибудь прокатишь? Гермиона сначала никак не реагирует, потому что оказывается совершенно огорошена таким вопросом. Ни упрёков, ни возгласов, ни шокировано распахнутых глаз, ни слёз, ни вскриков. Они словно поговорили о погоде или решили, куда пойдут поужинать сегодня вечером. Грейнджер нервно усмехается. — Так просто, — утерев нос, невольно хмурится она. — Ты реагируешь на это так… Просто?.. — А что ты хотела от меня услышать? Гермиона сначала набирает в лёгкие воздуха, но вдруг понимает, что ей нечего сказать. Действительно. А какой реакции она ожидала? Фанфар и фейерверков? Осуждения и ругани? Чего же она ждала после рассказа всей правды? Гермиона возвела вокруг себя стены, перекинула мост, соединяя два своих мира, и в качестве охраны поставила на одну сторону воина «Альтруизма», а на другую «Эгоизма». Джинни реагирует так, потому что она никогда не сталкивалась с дисбалансом, от которого страдает Грейнджер всю свою жизнь. Джинни просто приняла информацию о жизни своего друга с должным пониманием. — Не знаю, — наконец отвечает Гермиона. Джинни ухмыляется. Вот теперь все встаёт на свои места. — Выбрала наконец? — вдруг произносит она. Гермиона поднимает взгляд. Молчит. Молчит несколько секунд и затем уверенно кивает. — Получается, он так скоро покинул волшебный мир после слушания, потому что ты не только мир выбрала, но и человека? Грейнджер вспыхивает моментально, глазами бегать начинает, от взгляда подруги спрятаться пытается. — Я не… — Правду, Гермиона, — устало вздыхает Джинни. — Да! — упираясь локтями в колени и накрывая лицо ладонями, выкрикивает Гермиона признание так отчаянно, что за рёбрами судорогой сводит. — Да, я его выбрала, Джинни! — бубнит она в ладони. После чего сбрасывает их с лица и поднимает горящий взгляд на лучшую подругу, нахмурив брови, словно готовится обороняться, защищать и его, и себя, если потребуется. — Я его выбрала, потому что никогда ещё никого так не любила. Я люблю его, — гремят в палате её слова. — Искренне, безумно и глубоко. Джинни дожидается, пока в палате пропадёт эхо, после чего сладко потягивается, разминая затёкшие позвонки, и так хитро улыбается, словно кот, который добрался до банки со сметаной и смёл её подчистую. — Ну, наконец-то, — довольным тоном отзывается она. — Думала, придётся применить физическую силу, чтобы из тебя это вытянуть. Грейнджер задыхается словами, колкие высказывания встают поперёк глотки. Васаби внутри неё складывает оружие, потому что битвы не предвидится. Гермиона осоловело хлопает глазами, рот открывает и закрывает, смахивая на рыбу, которую выбросило на сушу. Она вспоминает момент, когда они приехали в дом её родителей, и слова измученной Джинни, которая громко воскликнула: «Ты находишься в добровольных отношениях с этим человеком?» У неё не укладывается это в голове. — Я твою реакцию сейчас вообще не понимаю, — сознаётся Гермиона. Джинни устало вздыхает. — Грейнджер, — начинает она, — всю нашу прогулку по Лондону я с тебя глаз не сводила. Ты мне лапшу на уши вешала без остановки, соус только не предложила, я всухомятку давилась. Гермиона издаёт против воли нервный смешок. — Ты думаешь, в глаза не бросалось, как ты от Рона шарахалась, скажи мне? А как ты держалась, когда мы домой к вам вернулись? Да весь тот дом горел вами, глупышка. И если ты смогла обвести вокруг пальца Гарри и Рона, то поверь мне, со мной это не сработало. Джинни вся искрилась, пока говорила это. Ей определённо доставляло невероятную радость наконец поделиться всеми наблюдениями, которые она долгое время держала при себе. — А профессор? — не останавливается Джинни, всплеснув руками. — Да вы оба истинное отношение друг к другу так отчаянно скрывали, что этим и выдали себя с головой. Полгода под одной крышей. Полгода, Грейнджер! Джинни вскакивает с постели и начинает наворачивать круги. — И ты думала, что я поверю, что вы так общались все это время? Да тебя глаза выдавали, глупая. Профессора я так и не раскусила, признаюсь, — небрежно взмахнув рукой, откровенно сознаётся она. — Этот орех мне не удалось расколоть, я же профессора совершенно не знаю, но ты… Джинни подходит к креслу и опирается на ручки обеими руками, глядя подруге в глаза. — Ты знаешь, — кивает она. — Ты его знаешь сейчас так, как никто другой никогда, наверное, не знал. И ради Мерлина, — вздыхает она, — избавь меня от подробностей, как он хорош в постели. Грейнджер против воли нервно улыбается. — О, Боги, — закатывает глаза Джинни и отходит от кресла, делая полукруг, — твоё лицо красноречивее всяких слов. Гермиона прикасается пальцами к губам, чувствуя, как гулко стучит в груди сердце. Теперь все встаёт на свои места. Первая реакция Джинни после их приезда совершенно ожидаемая. На то она и первая. Поставьте себя на её место. Она знала бывшего преподавателя все школьные годы. Разумеется, она была в ужасе от увиденного! Бывший профессор держит за руку свою бывшую ученицу. Как хорошо, что этих воспоминаний у Джинни нет. Как же хорошо. Однако после ряда наблюдений Джинни пришла к иному выводу. Для всякого решения требуется время. Она смотрела на поведение Гермионы, присматривалась к реакции Северуса. Джинни видела, как они оба изменились. И опять же, всему потребовалось время! Грейнджер никогда ещё не была так счастлива от того, что именно Джинни её лучшая подруга. Трезвая оценка ситуации — это явно по её части. Джинни наконец поворачивается и скрещивает на груди руки, взгляд её становится сосредоточенным. Гермиона усаживается на кресло ровно. Сейчас будет допрос. — Ты говорила Рону? — строго интересуется Джинни. — Разумеется, — тут же отвечает она. — Мы ещё в октябре с ним все обсудили. И мы… Знаешь, поняли, что нам следует идти своими дорогами, — осторожно добавляет она. Джинни тут же успокаивается. Тайн никаких нет, слава Мерлину. А то замучили уже эти секреты и недомолвки до смерти. — Значит, вы расстались? — Да. — Без скандала? — Он имел место быть?.. — Не знаю, — дёргает она плечами. — Я над вашими отношениями свечу не держала. Гермиона старается подавить улыбку. Это качество в Джинни она ценит по-особому сильно. Джинни очень дорожит своими близкими, не терпит притворства и вранья, но и при этом не суёт свой нос в чужие взаимоотношения. Она почувствовала неладное с Гермионой ещё в Лондоне. Она беспокоилась за Рона. Он — её брат, и если бы Гермиона причинила ему боль, разговаривала бы подруга с ней иначе. Джинни ведь по этой же причине Саманту не выносила. Она беспокоилась, что та может встать между Роном и Гермионой, пока та была в отъезде, вот и воспринимала её в штыки. Одного только не учла. Жизнь Гермионы шла своим чередом. — И я познакомилась с Сэм, — вдруг произносит Гермиона. Брови Джинни ползут вверх. — Серьёзно?.. — не верит она своим ушам. — Да! — с энтузиазмом подтверждает она. — Она — замечательный человек. Джинни, я прошу тебя, — сглатывает Гермиона, — не терроризируй её. Джинни вздыхает. — Можно вытаскивать её из немилости? — Да и как можно скорее, — сразу отвечает Гермиона, как вдруг хмурится. — Она была у тебя в «немилости»? — Разумеется, — всплескивает она руками. — Я же видела, как она смотрит на Рона. Для тебя вообще-то старалась. Жду благодарности. Грейнджер заикается. — С-спасибо. — Сойдёт, не распинайся, — машет она рукой и, недолго помолчав, смотрит подруге в глаза. — Ты буквально дала ей понять, что препятствий больше нет, да? Гермиона кривовато улыбается. Джинни обречённо вздыхает. — Альтруистка ты до мозга костей, сил моих нет, Грейнджер… — Нет, я эгоистка, Джинни, — вдруг произносит она. Джинни озадаченно хмурится. — Я была эгоисткой, — исправляется Гермиона, — и была альтруисткой. Золотой середины все никак не могла найти, в этом все дело. Либо только для других, либо только для себя. Сейчас я все это делаю, потому что нашла его. — Что нашла? — Баланс, — произносит она наконец заветное слово и чувствует, что даже дышится легче. — Я нашла его, Джинни. И это дорогого стоило. Джинни подходит к подруге и присаживается на подлокотник кресла, протягивая вперёд руку. Гермиона переплетает с ней пальцы и прикладывается головой к бедру. Джинни гладит её по волосам. Приятное и тёплое молчание витает в воздухе. Гермиона наслаждается моментом с закрытыми глазами. — Надо нам всем вместе поужинать на будущей неделе, я все организую и… Джинни фыркает. Гермиона замолкает на полуслове и поднимает голову. — А чего ты тянешь? — не понимает она. — То есть? — Что тебе мешает взять и уехать сейчас? К нему? Гермиона качает головой из стороны в сторону. У неё же есть чёткий план! — Я ещё не все сделала здесь. Нужно поставить все точки. Когда Гермиона говорит это вслух, она вдруг осознает, как абсурдно это звучит. Она действительно решила все насущные вопросы. Она все обсудила с Роном, увиделась с Гарри, пообщалась с Сэм, помирилась с Джинни, разобралась с работой. Пунктов в её «правильном» плане осталась всего парочка. Оформить официальный уход с работы и организовать прощальный ужин. — Банкет организуешь в честь отъезда или что?.. — Хотела со всеми переговорить, пожалуй, да, но… Про Северуса никто не знает, кроме тебя, и я не хочу говорить. Даже если имя профессора, слетевшее с уст Гермионы так просто, и резануло Джинни слух, она этого никак не показала. — И не надо, — жмёт Джинни плечами, поднимаясь на ноги. — Хватит уже подстраиваться под других, Грейнджер, — всплескивает она руками. — Мы ведь не глупые люди, понимаем, что у тебя и своя жизнь есть. Джинни заводит за уши волосы, снова останавливаясь напротив кресла. — Столько лет хранить тайну — этого даже врагу не пожелаешь, — откровенно произносит она. — Вот только почему ты это скрывала? И почему столько лет молчала? Гермиона хмурится. — Они… не поняли бы моей жизни здесь. Джинни фыркает. — Они, может, и не поняли бы, но мы-то почему бы не поняли? Ты пришла из мира магглов, ни для кого из нас это не новость. И родителей твоих мы знаем. В чем была проблема? Или её не было вообще, а ты сама границы придумала? Джинни резала Гермиону без ножа, это стоило признать. Её прямолинейности можно только позавидовать. — Я… — трёт Гермиона лицо, — не знаю. Я просто не хотела, чтобы два этих мира сталкивались. Джинни вдруг искренне смеётся, запрокинув вверх голову. Такая реакция оказывается для Гермионы совершенно неожиданной. Она непонимающе смотрит на подругу. — Оглянись, глупышка! — разводит в стороны руки Джинни. — Они всегда вместе, эти два мира! Один помогает другому и наоборот. Так было всегда, Гермиона! Как же ты не понимаешь? Гермиона смотрит перед собой в одну точку, и только один человек вспыхивает у неё под веками, стоит ей наконец закрыть глаза. Миссис Денвер. Человек, который объединил два этих мира. Она всегда была рядом, и в мире магглов, и в мире волшебном. От ожидаемой тоски снова сжимается сердце. Гермиона трясёт головой, прогоняя наваждение. — Это уже не важно, — наконец отзывается она. — Ужин, — тычет она в сторону подруги указательным пальцем, — в следующие выходные. Я все организую. — Уф, ладно, — сдаётся Джинни. — Переубеждать тебя — себе дороже. Какое хоть это будет число? — Двадцать первое ноября, — без запинки отвечает она. Брови Джинни ползут вверх. — У тебя где-то календарь припрятан?.. «У меня просто всё по плану.» — Нет, просто дату запомнила, — улыбается Гермиона. Джинни вздыхает, покачав головой. Вечно у неё все по датам и по полочкам. Неужели человеку легко от этого живётся? Джинни хватает с подоконника свою сумку. — Ладно, надо идти на выписку, меня уже в регистратуре битый час ждут. Не думала, что мы с тобой так тут продуктивно и надолго засядем. Гермиона поднимается с места. — Оно того стоило? — Определённо, — самодовольно улыбается Джинни и целует подругу в щеку. — Ладно, пойдём, — обнимает она её за талию, направляясь к двери. — Завтра собеседование, надеюсь попасть на стажировку. Гермиона улыбается. — Ты без вариантов туда попадёшь, — смотрит она на подругу. — Я знаю, — лукаво отзывается она, с улыбкой глядя перед собой. — Не сомневаюсь даже. Под потолком гудят лампочки, слышится топот двух пар ног. Две подруги в обнимку направляются вдоль светлого коридора, покидая гинекологическое отделение больницы Святого Мунго. Ближе к середине ноября ожидаемая осенняя погода настигает магическую Британию. Серые тучи обволакивают небосвод, и мелкий дождь беспрестанно начинает барабанить по карнизам домов волшебников. Гермиона пишет заявление на увольнение, но Кингсли пока не относит, решает все сделать под конец недели, потому что время ещё есть. Расквитавшись с большей частью своих дел, Грейнджер вдруг понимает, как легко было выступать в качестве адвоката с мелкими делами. Никакой суеты, никаких глобальных вопросов, очередные тощие папки дел на один том, от которых она уже успела отвыкнуть. Подзащитные, конечно, горячо жмут ей руки после удачного разрешения дела, но радости от проделанной работы Гермиона не получает никакой. Поэтому в очередной раз отказывается от протянутой тощей папки с новым делом от своего нового секретаря. Молоденькой и совершенно запуганной девушки, которую для неё переводят из соседнего отдела. Кофе варить эта девушка не умеет, а чай передерживает, отчего он отдаёт в горечь. Гермиона даже не знает её имени, только здоровается с ней и прощается. Рабочие дни не приносят никакой радости, Грейнджер оживает только под вечер, если знает, что будет возможность поужинать вместе с Гарри и Джинни или Сэм и Роном, а иногда и со всеми вместе. Сегодня её вечером ждёт компания из Саманты и Рона, причём Рон присоединится чуть позже. Он сказал, что ему надо закончить какие-то дела в «Сладком», а Сэм он задерживать не станет, потому что и сам справится. Гермиона заранее чувствует, что вечер пройдёт хорошо, поэтому с улыбкой покидает рабочее место, предвкушая приятный вечер вторника. Аппарировав к дому Сэм, Гермиона уже видит, как за окном первого этажа Саманта суетится в крохотной, но уютной гостиной, накрывая на стол. Она даже не успевает постучать в дверь, Сэм открывает её за пару мгновений, ярко улыбаясь. — Привет, Гермиона! — восклицает она, пропуская её в дом. — Я видела, как ты аппарировала во двор, проходи, чувствуй себя как дома! Я быстренько проверю, как там цыплёнок в духовке. Гермиона благодарно кивает и входит в дом, закрывая за собой дверь. Оставив сумку и сняв сапожки, Грейнджер вешает пальто на вешалку и проходит в скромно обставленную, но уютную гостиную. Сэм живёт одна, дом снимает у какой-то пожилой волшебницы, которая перебралась в маленький летний домик на этом же участке. Своим присутствием она ей не досаждает, возится в саду днями напролёт в летнее время, осенью постоянно что-то готовит, а на зимний период уезжает к своей дочери, которая живёт в другой части Британии. Саманта заканчивает возиться с духовкой и, взяв поднос с чайником и чашками, возвращается в гостиную. Гермиона помогает ей все поставить на столик. — Я так рада, что ты решила заскочить, — суетится Сэм, — мне тут вечерами одной тоскливо, я поэтому люблю подольше поработать, сюда только переодеться да поспать прихожу. Гермиона и рада бы сказать, что понимает её, но это будет неправдой. Она в одиночестве толком не жила. Сначала с родителями и в Хогвартсе, затем с ребятами во время второй магической, после которой почти сразу съехалась с Роном. Врать Гермионе нет никакого смысла, поэтому она решает сменить тему. — У тебя очень уютно, — замечает она, оглядываясь по сторонам. — Ты что-то переделывала под себя или тут все было обставлено хозяйкой? — Хозяйкой, — тут же отвечает Сэм, разливая чай. — Я только занавески белые купила, чтобы посветлее было, — замечает она, указывая на окна. — Мама подсказала. Гермиона вежливо и положительно отзывается о шторах, пусть сейчас и не может в полной мере оценить эту покупку. Темнеет теперь рано, за окном уже смеркается. Сэм вдруг суетливо поправляет чашки и придвигает Гермионе тарелку с бисквитами. — Кстати, раз уж начала о маме, — взволнованно начинает она, — я могу тебя кое о чем попросить?.. Гермиона делает глоток чая и кивает. — Конечно, что случилось? Сэм ставит чашку на блюдце. — У меня родители в мире магглов живут, в Лондоне, — начинает она. — Они дом хотят продать, купить поменьше. Да только пожилые они у меня, не разбираются во всем этом, боятся, что их могут обмануть. Сэм ненадолго замолкает, но Гермиона кивком побуждает её продолжить. — И я хотела попросить тебя помочь в этом, съездить со мной туда, пока они в отъезде, — продолжает Саманта. — Это совсем ненадолго, покупателей мы уже нашли, только нужно, чтобы все гладко прошло. Договор проверить, бумаги остальные да и со стороны посмотреть на жильцов будущих, вдруг они негодяи какие-нибудь… Гермиона посмеивается. Её всегда забавляет, какие слова использует Сэм. Она никогда не бранится, но заменители использует очень смешные. — Да, хорошо, — сразу соглашается Гермиона, — когда планируется просмотр? Сэм виновато улыбается. — Завтра… Грейнджер захлёбывается чаем. — Завтра?! — ползут брови Гермионы вверх. — Как-то ты немного не продумала все, Сэм, я же работаю. — Я знаю, знаю, — сокрушается она, — у нас был адвокат по недвижимости, но он слёг с болезнью, а дом продать нужно как можно скорее. Пожалуйста, прошу тебя, мне больше не к кому обратиться. Гермиона облизывает губы, раздумывая над её словами. Завтра у неё никаких важных дел не предвидится, большую часть организационных вопросов для ужина в выходные она уже решила и всех о нем предупредила, а заявление на увольнение планирует отдать Кингсли в пятницу. Одна проблема. Не входило в её план такое неожиданное возвращение в мир магглов. Как она перенесёт его, вот в чем вопрос. Не любит Гермиона, когда что-то идёт не по плану, но и помочь человеку ей хочется, не так много она просит. К тому же, Лондон большой. Не будет же она по родным местам бродить, чтобы сердце кровью обливалось, верно? Что же, решено. — Хорошо, Сэм, так и быть, — улыбается она. — Я помогу. Саманта прихлопывает в ладоши, радостно подскочив на месте. — Спасибо! — искренне радуется она. — Спасибо тебе огромное! Рон приходит с небольшим опозданием, но к горячему успевает. Услышав рассказ Сэм, он очень удивился, что она не сказала ему об этом, и тоже предложил помощь. Гермиона не обратила внимания на то, что Рон не был осведомлён об отсутствии Сэм завтра на рабочем месте. На следующий день, восемнадцатого ноября, они втроём встречаются в обозначенном месте. Гермиону немного трясёт от осознания, что она возвращается в мир магглов сейчас, на несколько дней раньше своего обозначенного срока. Глубоко вздохнув, она закрывает глаза, и они втроём берутся за руки. Всего через мгновение Грейнджер уже чувствует твёрдую почву под ногами, но глаза открывать не торопится. Она понимает, что её руки отпускают Сэм и Рон, но по-прежнему стоит на месте. Прислушивается. Прохладный ветер залезает под штанины брюк и короткой куртки, треплет шарф на шее. Слышится шелест листьев под ногами, стучат друг об друга голые ветви деревьев, где-то вдалеке звучит гомон ребят на баскетбольной площадке. Гермиона слегка вздрагивает, когда рядом с ней заводится двигатель. Она медленно открывает глаза. Весь мир кажется немного резким и голубоватым. Гермиона оборачивается. Рон подъезжает на чёрной праворульной тойоте девяностого года к Гермионе и Сэм и тормозит у тротуара, махнув рукой. Гермиона морщится, но все равно идёт в салон, усаживаясь спереди на пассажирское сидение. Сэм садится сзади. — Все равно не понимаю, почему бы нам не дойти пешком, — снова затевает этот разговор Гермиона. Вчера она высказалась против этой затеи, но Рон настоял на том, что лучше всего будет показать потенциальным клиентам, что люди они состоятельные. Сэм договорилась с другом ещё две недели назад, что автомобиль будет. Гермиона снова упустила один важный момент во всей этой затее, но ей можно это простить. Она просто согласилась помочь. Она не на работе, чтобы каждую мелочь улавливать. — Мы уже это обсуждали, — трогается с места Рон. — Нужно показать себя с хорошей стороны. Гермиона не стала больше спорить, душа у неё и без того была не на месте. Пристегнувшись и отвернувшись к окну, она молча смотрела перед собой, испытывая страшное чувство тревоги, причину которого никак не могла найти. Причина нашла её сама, когда автомобиль в очередной раз повернул. Грейнджер судорожно вздохнула, усевшись на сидении ровнее. Губы вмиг пересохли, сердечный ритм сбился. Это был тот самый район, в котором находится дом её родителей. Сердце чуть не встало следом за их автомобилем, когда Рон припарковался. Гермиона почти с ужасом посмотрела на Рона. — Зачем мы здесь? — не своим голосом произносит она. — Мы, — медленно отстёгивает ремень безопасности Рон, — приехали… Гермиона часто и поверхностно дышит, глядя Уизли в глаза. Если это была шутка, то очень неудачная, ведь прямо через дорогу от того места, где они встали, находился не просто чей-то дом. Там был дом родителей Гермионы. — Рон, какого… — начинает Грейнджер одними губами. — Ох, клиенты уже здесь! — невольно прерывает её Сэм. — Идёмте скорее! Саманта выскакивает из машины, оставляя их наедине. — Я клянусь тебе, что не знал, какой это район, — смотрит на неё Рон. — И что дом родителей Сэм находится здесь. Я клянусь тебе. Она о доме твоих родителей тоже ничего не знает. Гермиона сжимает губы, стараясь сморгнуть вставшие в глазах слёзы. — Да чтоб тебя, Рон, — цедит она и выходит из машины, громко хлопнув дверью. Небо постепенно затягивается тучами. Гермиона судорожно вздыхает и, стараясь не смотреть на дом через дорогу, направляется к Сэм, ярко улыбаясь. Молодая пара потенциальных покупателей уже стоит рядом с Самантой, о чем-то с ней разговаривая. Рон присоединяется к ним чуть позже. Разговор начинается плавно и неторопливо, Саманта представляет гостям присутствующих. Гермиона жмёт молодой паре руки и коротко рассказывает свои обязанности. Саманта просит клиентов пройти в дом, Рон подключается к диалогу. Уже через несколько минут Гермиона понимает, что толком пока им не нужна, поэтому невольно отстаёт и возвращается на крыльцо. Возвращается, чтобы намеренно посмотреть на дом напротив. Сердце с болью стучит по рёбрам, вызывая приступ тошноты. Бешеная волна непредвиденной тоски сжимает грудную клетку Грейнджер в тиски. Она медленно сходит с крыльца и идёт к дому напротив, даже не глядя по сторонам, когда переходит дорогу. Остановившись у тихого дома с тёмными окнами, Гермиона смотрит на него и старается подавить приступ рыданий, подкатывающий к горлу. Сколь многое значит для неё этот дом. Сколь многое значит для неё этот мир. Гермиона смаргивает слёзы и понимает, что ноги сами её несут к заднему двору. Она стоит у невысокой калитки, глядя перед собой, и сначала даже не обращает внимания на очевидную и важную вещь, потому что все её мысли обращаются к воспоминаниям, связанным с этим домом и этим садом. Сад. Гермиона вдруг часто моргает, глядя на дорожку, ведущую вдоль дома. Она была… чистой. Ни сорной пожухлой травы между камнями, ни листвы вдоль фундамента. Грейнджер протягивает вперёд руку и, подняв маленький крючок, со скрипом открывает дверцу, шагая на участок. Она почти не моргает, идёт вперёд, и где-то в глубине души у неё теплится надежда, что совсем как в тот день, когда сверчки затеяли свои песни здесь впервые за много лет, она обогнёт дом и увидит там Северуса, который возится с тюльпанами в светлой майке и заляпанных тёмных шортах. Однако задний двор оказывается пуст, как и дом на этом участке, вот только есть одна маленькая деталь. Деталь, которая не ускользнула от внимания Гермионы и причинила ей столько боли, что сжалось сердце. Весь задний двор был прибран. Никакой опавшей листвы, гирлянда убрана, сорняков нет, кусты олеандров пострижены. Грейнджер против воли прикладывает сжатый кулак к грудной клетке, чтобы боль стала хоть немного тише, но это не помогает. Глаза наполняются слезами. Северус был здесь после прибытия. Это он прибрал сад. Гермиона тихо всхлипывает и, тяжело опираясь на лавку, усаживается на неё, сиротливо оглядываясь по сторонам. Он не забыл. Северус ничего не забыл. Он был здесь, он подготовил сад к спячке, потому что знал, чувствовал, верил и понимал: Гермиона вернётся сюда, выберет этот мир. Выберет его. Снова. Гермиона утирает глаза, как маленькая девочка, и вымученно улыбается, горько всхлипнув. Она проводит ладонью по выкрашенной новым слоем лака лавке и снова слабо улыбается, вспоминая все вечера, которые они провели здесь. Занозу, которую она получила. И как Северус вытаскивал у неё эту занозу, бережно держа её ладонь в своих руках. — Гермиона?.. Грейнджер судорожно проводит ладонями по лицу и встаёт с места, шумно выдохнув. Она тут же приклеивает к лицу улыбку и идёт к выходу с участка, заприметив возле калитки взволнованную фигурку Сэм. — Да, я здесь, — старается весело ответить она. — Ты в порядке? — заботливо интересуется Сэм, когда видит состояние Гермионы. Грейнджер кивает и закрывает калитку. — Да, — отвечает она. — Да, в полном. Идём обратно. Она тут же набирает скорость, глядя себе под ноги, Сэм едва за ней поспевает. — А почему… Почему ты пришла сюда? Гермиона резко останавливается, скрестив на груди руки, Саманта едва не влетает ей в спину. Грейнджер трясёт, но не от холода. От воспоминаний. Какую же боль они способны принести человеку. Парадокс в том, что самую сильную причиняют именно хорошие воспоминания. Счастливые. Моменты, которые уже остались в прошлом. И которые не вернёшь, как ни старайся. Гермиона поворачивается к Саманте. — Это, — недолго помолчав, произносит она, — это дом моих родителей. — Правда? — удивлённо произносит Сэм. — Это получается, что мы с тобой совсем рядом жили? Грейнджер натянуто улыбается. На весёлость сил не хватает. — Получается, что так. — Но я ведь на два года младше, да и у бабушки большую часть лета проводила, а не дома. Мы с тобой поэтому, наверное, никогда не виделись, — тараторит Сэм с какой-то неуместной весёлостью. Гермиона шмыгает носом, не поднимая взгляд и продолжая рассматривать носы обуви. — Да, наверное. Саманта сначала собирается сказать что-то ещё, но видит, что на разговор Гермиона не настроена. Снова глянув на дом, она бегает всюду взглядом, как вдруг забавно ойкает, подбегая к почтовому ящику, флажок которого был поднят вверх. — Ой, кажется, тут почта! Гермиона нехотя поднимает голову и слегка морщится. Ветер усиливается, вот-вот хлынет сильный дождь. Грейнджер терпеливо заводит за уши волосы. — Реклама всякая, наверное, — предполагает Гермиона. — Я могу открыть? — указывает Сэм на ящик. Грейнджер безразлично жмёт плечами, снова глядя на фасад родного дома. — На здоровье. Гермиона закрывает глаза, стараясь глубоко дышать и успокоиться. Её душа рвётся к дому, что находится всего в нескольких кварталах отсюда. Она чувствует присутствие любимых людей так близко, что от этого хочется разрыдаться. Может, к черту план? К черту эту дрянную привычку делать все по пунктам? К черту Визенгамот, это заявление, представляющее из себя обычную формальность, и к черту этот ужин? Гермиона вздыхает и ведёт шеей, не открывая глаз. Она знает, что эти мысли ей нашёптывает образ жизни Васаби, потому что Гермиона снова находится на её территории. — Гермиона, тут письмо. Грейнджер открывает глаза, наблюдая за Сэм, которая протягивает ей конверт свободной рукой, пока рассматривает яркие рекламные листовки в другой. Гермиона принимает конверт со странной тревогой внутри. Он не подписан, нет ни единой буквы, цифры или даже марки. Значит, принёс его не почтальон. Гермиона нервно вскрывает конверт, вынимает сложенный вдвое лист и, едва раскрыв его и увидев знакомый почерк, замирает, широко распахнув глаза. И весь мир, кажется, останавливается и замирает вместе с ней. «Я был несносным человеком и подсудимым с тёмным прошлым, а ты — зазнайкой с Гриффиндора с большими амбициями и склонностью к саморазрушению. Этого бы не случилось с тобой, если бы ты нашла баланс между эгоизмом и альтруизмом, но ты с ним всегда была не в ладах. Однако именно твой дисбаланс и моё нежелание вернуться с войны и положили начало нашей с тобой истории. Знаешь, это была забавная история. И всё, что случилось между нами, оказалось презабавным. Я не знаю, через что тебе пришлось пройти одной в мире магии, но знаю, от чего ты отказалась. И теперь я понимаю, почему ты так поступила. Почему ответила мне отказом и почему осталась. Ты не убегаешь от нерешённых задач и проблем, Гермиона. Ты можешь их отсрочить, это так. Однако убегать от проблем не заложено в тебе природой. Я слишком хорошо тебя теперь знаю. Слишком хорошо. Все, что между нами произошло, отличается от всего, что я когда-либо знал в жизни. Между нами теперь всегда горит небольшое пламя, которое разгорелось от головешки, которую ты по неосторожности оставила в моей душе 2 мая 1998 года, едва взглянув мне в глаза в хижине в тот самый момент, когда я уже собирался проститься с жизнью. Это была ты, Васаби. Не личина Гермионы Грейнджер, которую ты носила в стенах Хогвартса. Васаби. И ты сама это знаешь. И я пришёл к выводу, что поддерживать это пламя в своей душе я буду и после того, как мне придётся оставить тебя и уйти. Столько, сколько это будет возможно. Потому что, как я решил для себя, это достаточная цель для жизни, в которой пустует огромное место, отведённое для тебя.» Гермиона так и стоит на месте, не дышит почти, не моргает. Все смотрит на трепещущий лист в своих руках, не обращая внимания на ветер, который все усиливается с каждой последующей минутой. Душа Грейнджер рвётся на части, сердце гулко и надрывно стучит в груди. Тело прошивается волной мурашек, по рукам бежит дрожь. Саманта перестаёт разглядывать разноцветные листовки и, подняв взгляд, поражённо охает. Гермиона страшно побледнела, на ней попросту не было лица. Она стояла перед ней, оцепеневшая и молчаливая, и смотрела на письмо в своих руках, едва покачиваясь всякий раз от очередного порыва ветра. — Мерлин, Гермиона, — подходит к ней Сэм, стараясь заглянуть в глаза, — с тобой все хорошо? Ты так сильно побледнела. Новости плохие?.. «…Пустует огромное место, отведённое для тебя…» Гермиона в десятый раз перечитывает последние слова Северуса. Одиннадцатый, двенадцатый, тринадцатый. Он все понял. Он все знал. Даже находясь в другом мире, даже не слыша её, не видя и не ощущая рядом… Северус чувствовал её. Анализировал действия, проследил ход её мысли. — Нет, — не своим от дрожи голосом произносит Гермиона. — Все нормально, я… Грейнджер складывает лист и кладёт в карман куртки, не поднимая глаз. Её всю трясёт с головы до ног, сердце рвётся к людям, которые находятся всего в нескольких кварталах от неё. Васаби хочет домой. Гермиона почти поддаётся ей, но глупая рациональность берёт над ней верх. — Я буду в машине, — не глядя на Сэм, тараторит Гермиона, — я замёрзла. Грейнджер торопливо бредёт к машине, не обращая внимания на разбушевавшуюся непогоду. Когда она открывает пассажирскую дверь, ей за шиворот уже падают несколько мелких капель дождя. Гермиона хлопает дверью и снова вынимает из кармана письмо, жадно начиная бегать глазами по строчкам. Глаза наполняются слезами, она прикладывает кулак к губам, чувствуя, как все сильнее разрастается шар тоски у неё в грудной клетке. И как вся любовь к Северусу, которую она кропотливо хранила в своём сердце больше месяца разлуки, начинает рваться наружу. Сорваться. Всё бросить. Убежать. Крупные капли дождя начинают барабанить по лобовому стеклу. Десятки ручейков спешат наперегонки. В салоне машины прохладно, но щеки Гермионы горят. Огонь души их согревает, пламя сердца. «…Это была ты, Васаби…» Убежать. Все бросить. Сорваться. Гермиона суёт письмо в карман, чувствуя, что мышцы превращаются в пружины. Озорной огонёк Васаби сверкает в карих радужках. Это её территория. Она здесь хозяйка. Грейнджер покоряется и опускает ладонь на ручку пассажирской двери. — Да, вам спасибо! — слышит Гермиона рядом с машиной голос Рона. — До встречи! Грейнджер отдёргивает пальцы от ручки, как от огня. Пламя в её глазах гаснет. Водительская дверь открывается одновременно с пассажирской сзади. Поток холодного воздуха пробирается в салон машины. Рон и Саманта садятся внутрь, и Грейнджер слегка покачивается на месте. Пахнет дождём. — Все прошло отлично, — убирает назад мокрые волосы Рон и радостно улыбается. — Они готовы будут подписать договор, но в момент следующей встречи. Главное, они согласились. Сделка состоится. Гермиона не может ничего сказать, письмо в левом кармане куртки буквально обжигает ей кожу через ткань подкладки и пуловера. Саманта радуется, что-то тараторит, они с Роном бурно обсуждают удачную встречу, но Грейнджер их не слышит. Не слышит, потому что все её внутреннее чутьё обостряется, и неведомая сила заставляет её посмотреть в окно на свой дом. Она смотрит через капли дождя на фасад, тёмные окна и мокрое крыльцо. И вздрагивает всем своим существом, когда в окнах дома загорается свет. Гермиона широко распахивает глаза, глядя на дом, как на призрака, и приоткрывает рот, когда замечает, как входная дверь открывается. На крыльцо выходят два человека, и Гермиона может поклясться всеми живыми и мёртвыми, что видит их. Высокий мужчина в очках смотрит прямо на неё, широко улыбаясь. У него улыбка Гермионы, её улыбка. Рядом с ним стоит женщина с яркими карими глазами и, опустив ладонь на грудь супруга, тоже смотрит в её сторону. Гермиона почти прилипает к стеклу, по которому продолжают бежать дождевые капли. — Мам, — одними губами произносит она, не слыша собственного голоса, — пап… Автомобиль трогается с места. Пейзаж на окном медленно приходит в движение. Гермиона не чувствует, как начинает дрожать нижняя губа, она все смотрит на двух людей на пороге её родного дома, и ей кажется, что она сошла с ума. Рехнулась, совершенно спятила. Сайлас и Ребекка Грейнджер все смотрят ей вслед с тёплыми улыбками на устах, а в последний момент мама машет ей узкой ладонью, и автомобиль наконец скрывается за поворотом. Гермиона резко разворачивается на сидении, чтобы посмотреть в заднее стекло, но оно оказывается запотевшим, и вместо родителей Гермиона видит только озадаченное лицо Сэм. — Гермиона, — хмурит она аккуратные брови, — все хорошо?.. Грейнджер проводит по лицу ладонью, словно смахивая паутину, и нервно заводит за уши волосы, не отвечая на вопрос. Она усаживается ровно и морщится, глядя в какую-то точку перед собой. Быть этого не может. Не может этого быть. Рон молча ведёт машину, Сэм вопросов больше не задаёт. Автомобиль медленно едет вперёд, машин в жилом квартале почти нет. Дворники елозят по лобовому стеклу, сметая дождевые капли с монотонным постоянством. Гермиона слушает шум крови в ушах из-за бешено стучащего в груди сердца. — Опять красный, — впервые нарушает тишину Рон, осторожно надавив на педаль тормоза. Грейнджер не может успокоиться, все её существо взвинчено, нервы натянуты, как канат над пропастью. Карман куртки оттягивается из-за веса письма, перед глазами Гермионы стоит образ её родителей на пороге дома. Совершенно рехнулась, спятила. Гермиона вздрагивает, когда Рон жмёт на клаксон. — Давай уже, трогай, — негромко произносит он. — Зеленее не будет. Грейнджер поднимает безразличный взгляд вверх и дёргается, как от разряда тока. Прямо перед ними на пустынной дороге находится всего один водитель. Красные задние фонари его средства передвижения слепят в первую секунду, но это быстро проходит. Гермиона замечает знакомые очертания байка. Это мотоцикл Тако. Гермиона смотрит перед собой и не верит в то, что видит. Водитель опускает одну ногу на асфальт, чтобы удерживать равновесие. По чёрному шлему стекают дождевые капли, на кожаной куртке, плотно облегающей широкие плечи, виднеется яркая, нанесённая несмываемыми чернилами надпись. «FATHER» Гермиона чувствует моментальное головокружение, во рту пересыхает, язык не слушается, и без того неровное дыхание сбивается напрочь. Глаза Грейнджер расширяются, дрожь волной бежит по телу. Северус. О, Господи, это Северус! Все мысли исчезают на мгновение из головы, никого в целом мире больше не остаётся. Только она. И человек, который находится в двух метрах от неё. Ладонь тянется к ручке пассажирской двери. Сорваться. Сбежать. Сейчас. Она невольно направляет колени в сторону выхода, пальцы нервно сжимают ручку. Один рывок. Всего один. Рон замечает её метания и переводит взгляд вперёд, слегка прищурившись. Заприметив ту самую куртку и тёмные волосы, торчащие из-под шлема, он хмыкает, растягивая губы в улыбке. Гермиона резко дёргается, словно только сейчас вспоминает, что в машине находится не одна, и поворачивает голову, испуганно глядя на Рона своими огромными глазами, источающими такую невероятную энергию жизни, что волосы на руках сами собой встают дыбом. — Рон, я, — сипло. Уизли кивает вперёд. — Иди, — улыбается он. Грейнджер поражённо открывает рот, явно не ожидавшая этих слов. Горячая волна шока прокатывается вдоль тела. Однако Рон все также тепло улыбается, продолжая держать руки на руле. Сэм сидит посередине пассажирского сидения сзади, и улыбка у неё точно такая же. — Иди, — снова повторяет Рон. — Ты наконец сделала выбор. Гермиона судорожно вздыхает, во все глаза глядя на Рона. Уизли, в свою очередь, тепло улыбается. Это было сложно. Не организовать, а посмотреть на Гермиону с тяжёлым осознанием, что видит он её, возможно, в последний раз. После обнаруженных портретов Рон наконец понимает, с чем имеет дело. Недолго думая, он пишет письмо единственному человеку, которого знает в мире магглов, и отправляет большую бурую сову с наставлением: не возвращаться без ответа. Именно эту сову Северус обнаружил возле дома семьи Грейнджер, когда вернулся туда, подгоняемый счастливыми воспоминаниями, и ответ на письмо Рона писал до глубокой ночи вместе с посланием для Гермионы, которое оставил ей в почтовом ящике. В мире магглов о двойной жизни Гермионы знали трое: Северус, Джон и Сусанна. После краткой переписки между Роном и Северусом в мире волшебном число осведомлённых стало больше на одного. Знали четверо: Рон, Саманта, Джинни и Гарри. Команда мира волшебного собралась в палате Джинни пару недель назад, чтобы все обсудить и разработать план, благодаря которому Гермиона наконец сможет освободиться от рамок, которые собственноручно воздвигала вокруг себя на протяжении всей жизни. Как бы то ни было, баланс давался Грейнджер тяжело, и она все равно взваливала на свои плечи слишком большой груз ответственности за жизни других людей, которые были ей дороги. Она помогала своим близким из обоих миров, и теперь пришло время этим самым людям помочь ей. План разрабатывался усердно и кропотливо. Пока в мире магглов Северус с Джоном и Сусанной помогали Сайласу и Ребекке вновь вернуться к прежней жизни в родном доме, в мире волшебном Рон с Самантой и Джинни с Гарри продумывали, как помочь Гермионе перестать следовать своему придуманному плану, который они шутливо назвали: «С пометкой «Превосходно». Гарри договорился с Кингсли заранее по поводу должности Гермионы в качестве адвоката Визенгамота. Бруствер не глупый, не просто так не давал Грейнджер новых дел, а секретарше её специально подсовывал совсем тощие и неинтересные, чтобы Гермиона с лёгкой руки от них отказывалась. Джинни намеренно откладывала их встречу с Гермионой, переносила даты, чтобы Грейнджер задержалась как можно дольше в мире волшебном, ведь в противном случае Северус не успел бы сварить зелье для четы Грейнджер, и они не справились бы в короткий срок с подготовкой и их перемещением обратно в Лондон. Саманта предложила идею с продажей собственности. Рон отследил, когда семья из дома напротив уедет в отпуск, подгадал даты, а в качестве подставной пары потенциальных покупателей согласились поучаствовать Тоби и Люси — сотрудники Рона из «Сладкого Королевства». Никакой дом её семья не продавала. Сэм никогда в этом районе не жила, она вообще не из Лондона, а родители её живут в маленьком пригороде под названием Телфорд, что находится в нескольких милях от Бирмингема. Лишь в паре вещей все они оплошали: с адвокатом по недвижимости этим несуществующим, потому что не разбирается в этом никто толком, с фактом того, что Рон «не знал» об отсутствии Сэм на работе на следующий день да с автомобилем этим несчастным. Тойоту эту Тартар подогнал, сам исподтишка наблюдал из-за угла дома за Гермионой с доброй лукавой улыбкой, а легенду о наличии транспортного средства плохо продумал. Повезло всем: Гермиона так устала сопоставлять мелкие детали и нюансы на работе, что даже значения этим огрехам не придала. Сайлас и Ребекка обещали не выходить на крыльцо раньше времени и не выглядывать в окна, если Гермиона к заднему двору пойдёт. Слово своё сдержали. И Северус оказался на месте точно в срок. На байке Тако, чтобы Грейнджер узнала, и в кожанке Форка, чтобы его узнал Рон. Все это было сделано ради Гермионы. Человека, который по жизни что-то делал ради других. — Это не страшно, Гермиона, — мягко произносит Рон. — Это ведь жизнь, а она у каждого своя. Поэтому иди, — кивает он вперёд, — и проживай свою, а не подстраивайся под других. Гермиона чувствует, как по щекам бегут горячие слёзы. Они сделали это для неё. Все они, люди из обоих её миров, а она этого пока даже не знает. — Рон… — Иди, — посмеивается он, чувствуя горячую волну немыслимого счастья от того, что сейчас происходит, — иди и будь счастлива. Грейнджер всхлипывает и, потянувшись вперёд, обвивает руками его шею, оставляя на щеке пылкий, наполненный сестринской любовью поцелуй. Рон смущается да чувствует, как слёзы встают в глазах. — Пиши нам хоть иногда, — посмеиваясь, отшучивается Рон, — только по доброй воле, уж будь любезна. Гермиона смеётся сквозь слёзы и, утерев их дрожащими пальцами, поворачивается назад, протягивая руку и сжимая пальцы Сэм, которые покоятся на спинке её сидения. Саманта и сама едва слёзы сдерживает. Она и подумать раньше не могла, что сама Гермиона Грейнджер может стать ей другом. И что она не тот высокомерный и страшно далёкий от мира простых смертных человек, которого её богатое воображение изначально нарисовало. — Сэм, позаботься о нем, — шепчет она. Мисс Финли все понимает и кивает. Широкая и искренняя улыбка появляется на губах. — Обещаю. Гермиона мягко целует её в щеку и, последний раз посмотрев на них обоих, шумно выдыхает, хватаясь за ручку пассажирской двери и выскакивая под мелкий дождь, которого совершенно не чувствует. Водитель поворачивает голову, и Гермиона может поклясться, что даже через тёмный визор его шлема, усеянного каплями дождя, она видит его яркий, наполненный нежностью взгляд, от которого у неё подкашиваются ноги. Северус снимает с руля второй шлем и протягивает его Гермионе. Она надевает его и, зная, что руки совершенно ей не подвластны, приподнимает вверх голову. И Северус застёгивает ей ремешок. Он чуть двигается вперёд, освобождая тёплое сухое место. Гермиона садится позади него, перекинув ногу через байк, после чего обвивает широкую спину Северуса, сцепив руки в замок на его груди, и чувствует родное, сумасшедшее биение сердца. Грейнджер прижимается к нему всем телом и ощущает бешеный прилив сил, когда движок под ними ревёт, едва Северус даёт газу. Байк срывается с места, оставляя после себя облако сизого дыма. И уносит Гермиону Грейнджер в ту жизнь, которую она, наконец, выбрала.