Таких больше не делают

Южная зима, без единой снежинки, зато с ветром, пронизывающим до костей, сегодня особенно казалась Александре изощрённым издевательством. Вот так спешишь на задержание, а тут привычный мир даёт трещину. В жизни такого не было, чтобы у Широкова сломалась машина! Все машины ломаются, но не… Хотя и сам Валентин будто тоже надломился. Было видно, как же ему стыдно за пьяную выходку на свадьбе Марата и Лены. А хуже всего, что Саша знала: пуще того парень ненавидит себя не за сказанное. А за то, чего сказать не смог. И он, конечно, попытался, и как же это всё не вовремя, не хватало ей тут ещё разбитых сердец, когда время должно лететь, а оно стоит, и они увязли тут, в холодном липком киселе, и вообще у Саши в жизни творится какой-то раздрай, в котором ещё поди пойми, кто повинен. Заткнув Валентина, жёстким тоном и глупыми, неподходящими словами, Александра перевела дух и добавила: – Вот лучше бы у вас коньяк нашёлся! Но вы же такой правильный, сейчас таких уже и не делают… – Увы, не держу запасов, – лицо его всё ещё казалось застывшим после Сашиной отповеди, но во взгляде что-то дрогнуло. – У меня для вас, Александра Ивановна, есть только шоколадки. И… И я сам. Договаривая последние слова, он как-то вдруг оказался совсем рядом – и схватил Сашу в объятия. Она не успела ни вырваться, ни даже ахнуть, её разом бросило в жар, и это было единственно только и важно, желанно и правильно на собачьем холоде, что царил вокруг. И Александра просто вцепилась в Валентина, чтобы не упасть. Почти повисла на нём. И долго ещё не осознавала до конца, что они целуются. Когда наконец им пришлось перевести дух, она так и не смогла высказать ничего вроде «да как вы посмели и что вы вообще себе позволяете?!». Только: – Спасибо, согрел. И даже никакой попытки высвободиться. Но и ни намёка на шаг навстречу. – Может, в машину? – начал он несмело, заметно избегая обращений. – Я не… Ничего такого, но там хотя бы ветра нет. И правда, как и то, что ещё не остыла печка. Да, пять минут назад Александра и Валентин дружно хотели, чтобы их поскорее хоть кто-то заметил, помог бы. Оба боялись пропустить малейшее движение по шоссе. А теперь вот прятались, забившись в уголок на заднее сидение, и Широков притянул Сашу к себе на колени, потому что ну так же теплее… – Ты на что надеешься вообще? – отодвинуться невозможно, во всех смыслах никак, а вот заговорить она всё же смогла. – Да ни на что. Но Лена же развелась. – А… Да, возможно, на мне, в отличие от неё, написано, что мы на грани развода. И да, да, я знаю, может быть, ты единственный человек в мире, кто никогда меня не предаст. Вот только тебе явно нужен кто-то получше. Я же любить не умею, наверное. Во взгляде его плескался протест, но слов не находилось, он даже имя её договорить не мог. – Валь, – спешила она дальше, – ну честное слово, работа и ребёнок – это да, а с мужчинами мне вместе тесно, врозь скучно. Или позволить себя любить, или… Совершить глупость и навсегда всё запутать, вот это вот про меня. Хотя у меня есть Мишка, и мне грех жаловаться, но мы же с ним не в вакууме! Я не имею права путаться в мужчинах, что я сыну в итоге скажу?! Я не могу вот так взять и… – Да скажите уж прямо, что просто не хотите. – Самое ужасное, Валечка, что я хочу. Я бы правда хотела. Чтобы мой муж и отец моего ребёнка оба, дружно от меня отмотались и перестали испытывать меня на прочность тупыми тяжёлыми предметами. Морально, если что, не пугайся. Но тебя-то за что использовать и так подставлять, я ж сказала, что таких, как ты, уже не делают, тебя ради тебя самого я никогда… – Никогда не сможете полюбить. – Да. Боюсь, что так. Даже если я уйду с работы, а я в любом случае об этом думаю, даже если я всё утрясу – нельзя жить с человеком только потому что он тебя обожает. И нельзя… поддаваться слабости только потому что тебе холодно. Чем больше говоришь – тем сложнее потерять голову, только на это Александра и надеялась. И ещё на то, что он поверит: всё, что может у них быть, несерьёзно, не надо так. Она ведь и правда так думает. Она уже это проходила, она сходит с ума от желания просто потому что загнана в угол. И потому что это нехорошо. И надо бы вставать и выбираться на холод, и она даже попыталась, но шёпот: «Всё ещё мёрзнете?» – пригвоздил её к месту. Точнее, заставил расслабиться, растаять и ещё удобнее устроиться у него на коленях. На какую-то минуту.  – Прекрати, так нечестно, нас увидят… Да не смей ты руки распускать! – это уже громко, уже почти начальственным голосом, и всё-таки в нем пробивались панические нотки. – Правда, не надо, да мы дольше раздеваться будем, да я, в конце концов, могу забеременеть! С ума сошёл! И он её отпустил, сразу, резко, и она как смогла выбралась из машины. Хотя бы жар оставил не сразу, Александра, злая на себя и Широкова, мерила большими шагами отрезок шоссе, её потряхивало, но хотя бы должно было перестать хотеться. Физические нагрузки наше всё, и она не мужчина, чтобы зависеть… Краем глаза она заметила, что Валентин уже тоже снаружи. Так же, краем уха, услышала его неловкие, путаные извинения. И только одну фразу ясно: – Немножко бы подождали – были бы в раю без последствий! – Объяснять надо, что собираешься делать с женщиной! И разрешения спрашивать! – отрезала Кушнир и отвернулась. – Считаем, что этого всего никогда не было. …Скоро и правда стало не до этого, коллеги мимо них не проехали, работа закипела, а потом новое дело, и ещё другое, и ещё… И можно было говорить только по делу, и не встречаться лишний раз взглядами, и забыть про всякие посторонние эмоции, когда Широков предлагал Александре руку или придерживал дверь. А это он делал как дышал, что ж, пусть так. И накатывало только ночами. Когда рядом другой, законный, рядом – но не вместе. Даже если не на полу. Когда всё яснее, что они ещё не разбежались только потому что это надо объяснять родным, прежде всего ребёнку. Если разобраться, у Александры с Борисом всегда были идиотские отношения. «Надёжно, уютно и чтобы было» – верно только последнее. А виноваты, как всегда и бывает, оба. Он так боится её потерять – и бросает её одну, психанув, как школьник. Ей одной так плохо, что она ведётся на посторонних котов… ну ладно, жирно Иноземцеву быть во множественном числе. На одного кота, который умеет себя подать. А потом этот кот на пару с Борькой играют в тянитолкая, добывают, как кроликов из шляпы, каких-то девиц, тупо тоже чтобы были, что ли… Хотя ладно, девочки не виноваты, Нина хороший человек, и Даша тоже не самый плохой, а вот сама Саша не святая, и отмалчивается, и обижается. Но всё же не сравнить с тем, как стараются эти двое, дружно добивая чувства Александры к ним обоим. Даже чувство долга у неё уже на пределе. Даже… Господи прости, ну вот честно, в гробу она их видала. Обоих! В одном! Только так нельзя, конечно, и правильно она не подпустила Валентина ближе. Так, как есть, может, он ещё склеит своё сердце. Когда познаешь всё до конца, обычно разочаровываешься. Да, с одной стороны, в этом случае легче отпустить прошлое, у Саши так с Иноземцевым и произошло, повыла немножко в подушку, принимая в сознание Борькино настойчивое «пойми ты, с ним всё», а потом отпустило. Так и сейчас отпустит. Скоро, наверно, скоро. Может, для Валентина всё и правда останется прекрасным сном, особенно когда… Да. Капитан Широков внезапно перевёлся в Питер. Что ж, перспективы налицо, а в личном плане ему так, наверно, будет легче. Это она, Александра, воет только когда она поврозь с «объектом».