Прах первой птицы

Сердце моë — из алого шёлка,

душа моя — из синего шëлка,

а тело фиолетовым шëлком шито.

И нет талантливее портнихи той, что шила меня — гриша.

      Я ввалилась в трюм, грозно зашипев от боли. Наташа сидела в углу, в обнимку с какой-то цветочной вышивкой.       Наверху кричали и бесновались. Кто-то усердно дул в рог, оповещая об настигнувшей опасности.       Игла, извернувшаяся из-под пальцев Наташи, болталась под полотном на цветной нити.       — Что произошло? — дрогнувшим голосом спросила она. Надежды в её глазах я точно никогда не забуду.       — Кажется, по нам стреляли, — судно пошатнулось и я едва удержала равновесие, чтобы снова не завалиться на больную руку, — и пробили борт.       Целительница сглотнула, откладывая вышивку в сторону. Её взгляд прицепился к моей искалеченной конечности.       — Сядь напротив и сними верхнюю одежду. Я посмотрю. — она прекрасно понимала, что я пришла к ней именно за этим. Работа настолько вошла Наташе в привычку, что она исцеляла по причине и без. Сколько раз она успела помочь мне с момента отплытия?       Когда её изящные пальцы вправили на место вышедший сустав, я едва удержалась от вскрика. Вот где особенно ощущалась сила тоненькой целительницы.       Едва я смогла в полной мере пошевелить рукой, подорвалась с места.       — Куда ты?       — Нужно найти Ксантию. На случай, если мы надумаем тонуть, — недовольно пробормотала я. Целительница покачала головой.       — Будь осторожна.       У меня вырвалось насмешливое "мне придётся", когда я махнула женщине той рукой, с которой она возилась мгновениями ранее. Стоит постараться, чтобы не идти к Наташе снова, с какой-нибудь более серьёзной травмой.       Я поднялась к верхней палубе. Ксантия выгибала когти абордажных крюков, пока по ним на равкианское судно стекались грозные светловолосые мужчины в идентичной армейской форме. Ерсель меняла потоки воды, а море жадно поглощало людей и опрокидывало их лодки. Сигдха лично этих людей срывал с канатов, ветер безжалостно колыхал их тела.       — Где Уолли? — схватила я за плечо земенку. Ещё один измятый абордажный крюк полетел вниз, утаскивая за собой канат.       — Он побежал вниз, к крюйт-камере.       Я медленно выдохнула.       — Нам придётся спуститься вслед за ним.       — На кой чëрт? — помрачнела она.       — Нужно проверить, не продырявили ли нам корму, — прорычала я ей в лицо. — Из нас двоих прочница здесь ты, Ксантия.              Уолли со слова "корма", сошедшего с моих уст, смеялся бы как умалишённый. Он просто обожает эти дурацкие каламбуры.       Я крепко схватилась за руку Ксантии и потянула её за собой. Мы старались обходить моряков сцепившихся с чужаками, но отступить незамеченными у нас так и не вышло. Грузный мужчина замахнулся мечом, целясь наискосок от моего левого плеча. Я с визгом повалилась с ног, уходя от удара. Ксантия обо что-то споткнулась и перекатилась в сторону, лихорадочно ища, чем ответить захватчику. Вокруг не было ничего, кроме бочек с канатами.       На мгновение я вспомнила, скольких людей Изеулт потерял за последний год. Скоро мы окажемся среди них — мужчине было всë равно, кого из нас он убьёт первой.       — Dö, drüsje!— прошипел он гневно. Земенка почти сжалась в комок. Я растерянно смотрела на заляпанное кровью лезвие, а мысленно уже пожимала руку Суви на той стороне.       Сталь запела, повстречавшись с натëртой саблей Николая. Он часто дышал, а волосы его растрепались.       Мне даже показалось, что тонкое изогнутое лезвие сумело высечь искру из-под массивного меча. Брызнула кровь.       Я ощутила, что меня начинает мутить — пришлось как следует проморгаться, экстренно приводя себя в чувство.       — Хорошо сидим, девочки. Может, чаю? — стиснув зубы предложил он, стараясь отогнать от нас своего соперника. Ксантия встрепенулась и теперь сама потянула меня за руку, глазами умоляя встать на ноги. Я подорвалась, чувствуя, как от ужаса немеют пальцы рук.       Мелкими перебежками мы подбирались к Бизани. За нами хвостом прицепился очередной солдат-убийца, которого взять с собой вниз мы никак не могли. В трюме с Наташей сидело ещё с десяток гришей разных возрастов и не все они были приспособленными к бою.       Кто мог, тот охотно помогал команде. Остальных — тех, кто спрятался, — эти помощники обязаны были защитить. В Равке ведь именно это ценится больше всего? — защита ближнего.       — Он нас догонит! — жалобно пискнула я.       Ксантия с трудом вдохнула воздуха, разворачиваясь к рослому мужчине. Она с хлопком сомкнула ладони, вытягивая их перед собой, словно умелый пловец, прорезающий гладь воды. Дерево палубы под его ногами взрыло узкой полосой, словно доски нарочно переломили пополам. Такой фокус не мог заставить его остановиться или как-то навредить ему, но мужчина замешкался. Этого нам было достаточно.       Мы слетели по трапу в оружейную, захлопывая за собой люк.       Сверху послышался глухой удар. Затвор соскочил с креплений. Наш преследователь не планировал сдаваться так скоро.       Ксантия, испуганно вдохнув, потянула меня со ступеней трапа, взбираясь на моё место.       — Что ты делаешь? — вырвалось у меня. Я отскочила к стене, всматриваясь в её очертания. Земенка поспешно вела пальцами по периметру люка.       — Собираюсь заварить петли, — несмотря на учащённое дыхание, голос её звучал удивительно спокойно. Она сосредоточилась, укрепляя петли и ставшие хлипкими под натиском преследователя доски.       Дверца люка перестала дрожать. Меж досок пропали просветы, погружая нас с Ксантией в кромешную темноту. Я прикусила губу, а земенка, довольная результатом, усмехнулась.       Некоторое время мы провели в тишине, переводя дыхание.       — Почему мы не прошли через трюм? Не странно ли бегать от нападающего по всей палубе?       — Там Наташа с беженцами. Надеюсь, что она заперлась или забаррикадировалась изнутри, — прошелестела я, сглатывая. Бегать подолгу у меня никогда не выходило без последствий. Я больше не задыхалась, но под рëбрами до сих пор болезненно кололо.       Девушка вздохнула и я догадалась, что она и сама была бы не прочь посидеть в трюме.       В кромешной темноте мы побрели по помещению. Я наткнулась на бочонок и тихо зашипела. Пытаясь принять прежнее положение, рукой нашарила на нëм одинокую лампу.       — Ксантия! — минутная радость зазвенела в моëм голосе.       — Ну, чего? — вздохнула земенка.       — Я нашла лампу.       — Какую лампу?       Я принюхалась и тут же сморщилась.       — Масляную лампу. Как мне её зажечь? — шмыгнула я носом.       — У тебя на дне сумки пири́т без дела валяется. Неужели ты его не слышишь?       — Не слышу. — я принялась копаться в сумке.       — Он был создан руками фабрикаторов. Ради создания этой вещи прибегли к Малой науке, но ты и этого в ней не чувствуешь?       — Нет, — нахмурилась я.       Я алкхем, а не прочник!       Спасибо дорогому Суви за то, что он не сложил в свою сумку каждый кирпич Изеулта. Вот здорово было бы искать сейчас среди них нужный мне булыжник!       Я вытащила из-под кипы бумаг и разнообразных мешочков два обломка охолодевшего металла. Ксантия раздражëнно вздохнула, поднимаясь с очередной бочки и подходя ко мне.       — Пока ты зажжёшь лампу, мы потонем. — она открыла дверцу лампы и пару раз чиркнула камнем о камень. На стенах заплясали наши тени.       В тусклом свете мы рассмотрели длинный коридор, заставленный пушками. С минуту помолчали, прислушиваясь к обстановке и направились в конец оружейной. Я пригнулась к затворенному люку и потянула за металлическую кольцеобразную ручку.       Уоллес выравнился, готовый распустить какие-то своеобразные конструкции ради собственной защиты, но я возвела руки в знак капитуляции, а Ксантия посветила на нас масляной лампой.       — Что это? — она кивнула на руки Уоллеса, созывающие плотный воздушный поток возле пробоины.       — Да плевать уже. Столько пороха пропало. — парень цокнул, качая головой, — судно и без меня бы ко дну не пошло, а вот если нас захотят окончательно потопить — это пожалуйста. Если просушить порох, он ещё будет пригоден?       — Если намочить и высушить муку́, что с ней станет? — буркнула Ксантия.       Уолли задумчиво прикусил губу.       — Это ведь порох, а не мука.       Девушка скорчила безнадёжную гримасу:       — Вся суть в том, Уолли, что порох станет совершенно непригодным.       — Да ладно вам! В оружейной осталось немного пороха, в непредвиденных обстоятельствах мы сумеем дать отпор. Завязывайте это, — я убрала назад выбившиеся из хвоста пряди. — По крайней мере, в упор по нам палить не станут, пока на нашем судне находятся их люди.       — У меня начинают затекать руки, — взвыл фьерданец.       — До этого ты не слишком-то жаловался, герой. Держи дальше свою... Сферу. Мне вода не нужна. — передав мне лампу, девушка стала осматривать пробоину.       — Мне нравится придуманное тобой название, — довольно хохотнул парень.       — Где ядро? — мимоходом спросила земенка.       — Насквозь не прошло. До этого момента находилось в пробоине.       Как бы Ксантия его не убила за то, что он здесь сам успел похозяйничать.       — Обшивку я залатать не смогу.       — Почему? — я поднесла лампу ближе, освещая девушке поле для деятельности.       — А ты как думаешь? — она принялась "сращивать" трещины на древесине, начиная с самых мелких.       — Тебе не знаком материал?       — И это тоже. Я бы сказала, что обшивку сплавили из двух или трëх разных металлов. Не слишком совместимых. — она выдохнула, оставляя после себя лишь тонкую паутину царапин, — понять не могу, что за фабрикаторы такие среди них водятся... Посвети выше.       Я послушно осветила необходимый Ксантии участок трещины.       — Звучит, как халтура...       — Всë возможно. — не отвлекаясь бросила мне она.       В мои сапоги попала вода и я чувствовала, как промокают ноги. Ксантия, небольшая ростом, вовсе стояла в воде по икры.       — Фабрикаторы Равки либо гении, либо безнадёжные бездари... — пробормотала девушка.       Спустя время пробоину Ксантия всë-таки залатала. Единственным доказательством того, что она когда-то здесь была, служила роспись мелких трещин и полос на досках.       — А я всë думала, где ты пропадаешь... — на моих губах застыла усмешка, когда я взглянула на Уоллеса, выжимающего полы своего плаща.       — Команда моряков стала для меня настоящей отдушиной... Они здорово играют в карты и просто зловеще пьют.       — Меньшего от тебя никто и не ожидал, — вздохнула Ксантия.       Здорово повозившись с запечатанным прочницей люком, мы поднялись обратно на палубу. Уолли и Ксантия держали руки наготове, а я, вытащив из сумки жало, вооружилась им. Клинок поразительно удобно лëг в ладонь и по телу растеклось тепло. В этот момент я ощутила себя очередной предательницей Изеулта.       Бойня прекратилась. По палубе тут и там, в алых лужах распластались тела. Остальных, поверженных, но не погибших от рук команды, связали. Они сидели около резных перил под охраной Ивана и инферна Уайльда, присоединившегося к нам в Кеттердаме.       Мне стало гадко. Я обвела глазами большое и яркое пятно крови под своими ногами, мельком взглянула на брызги, осевшие полосой на моём полушубке. Оторочка слиплась в сосульки. Стиснув зубы я почувствовала, как меня пробивает на непрошенную панику. Зрелище, невольной наблюдательницей которого я оказалась, возвращало к изувеченным воспоминаниям. Нет, я не боялась крови. В ней не было ничего страшного. Страшными были люди, которые оставили её здесь, на дорогостоящем дереве судна.       Продрогшая Ерсэль пряталась за Николаем. Сам солдат возвышался над одним из поверженных захватчиков. Девушка исполняла роль переговорщика, каждый раз сьëживаясь, стоило мужчине немного поднять голос.       По особенно угрюмому виду самого мужчины, я предположила, что именно он и отвечал за это нападение. Возможно, в живых останется он один, с впечатлениями и инвалидностью на всю жизнь.       Заметив состояние девушки, Уоллес молча поравнялся с Николаем, намереваясь её подменить. Ерс вздохнула с облегчением и, кивнув шквальному, отошла на приличное расстояние от рычащего громадного солдата. Она не желала приближаться к поверженному. Форма, которую носили эти люди, навсегда отпечаталась в её памяти. У неё были причины бояться.       — Не помню её такой, — вздохнула Ксантия, ошеломлённая поведением Ерсэль.       — Ей так же страшно, как и тебе.       Я потопталась на месте, прикидывая, долго ли ещё протяну в вымокшей обуви и с замëрзшими ногами. Стерпев холод, я направилась к одиноко стоящей поодаль фьерданке. Осторожно коснулась её ледяных пальцев и она намертво вцепилась в мою руку, словно утопающая.       — Ненавижу это чувство... Ненавижу.       — Ерсэль, — позвала я, крепче сжимая её руку, — это не твоя вина.                    — Знаю. — она почти задохнулась.       Женщины во Фьерде очень набожны. И, несмотря на своеобразный нрав, к Ерсэль это тоже относилось. Ей всë давалось легко до тех пор, пока дело не касалось покинутой родины. Возможно, временами, она даже тосковала...       — Djel djeren je töp, — мужчина смотрел исключительно на Уоллеса, словно Николая здесь никогда и не было, — och från din drüsje också.       Парень сжал челюсти, ненависть плескалась во всех его скованных движениях, в руках, сжатых в кулаки и напряжённой спине. Уолли повëлся на провокацию и это заставило вторженца победно ухмыльнуться.       — Djel tog synd på mig. Han gav oss frihet, — прорычал он в лицо военному.       Николай положил руку на плечо Уоллеса, осторожно сжав. Парень гневно выдохнул, всë же отступая. Переговорщик из него получился куда менее серьёзный, нежели чем из перепуганной Ерс.       По лицу Николая было заметно, что он несколько недоволен сложившимися обстоятельствами. Солдат не планировал даже обращаться к поверженному, как и тот в свою очередь игнорировал равкианца. Он рассчитывал, что кто-то из фьерданцев окажет более серьёзное влияние, но с этим неозвученным планом так и не сложилось.       — Gå ut till dina och berätta för dem vad Ravka verkligen är värt, — подал голос Николай.       — Blir jag beställd av en ravkian hund nu?— стал хохотать мужчина.       На лице молодого солдата вдруг появилась улыбка, да такая, словно мужчина действительно сказал что-то смешное. Он звонко свистнул, и красавица Диана выбежала из-за ряда бочек. Она послушно села подле Николая.       Парень потрепал дворнягу по голове, глядя в глаза внезапно замолкнувшего захватчика. А потом нос сапога Николая пришёлся фьерданцу в живот. Тот согнулся, упав на четвереньки.       — Kommer hunden att bli ett lätt byte? — серьёзно спросил он. Фьерданец, задыхаясь, смотрел в пол заплывшими глазами.       Николай прижал его ладонь к палубе, наступив. В свете полуденного солнца блеснуло лезвие его армейской сабли. Солдат задëргался, зарычал.       Едва Николай замахнулся, раздался неприятный хруст. На палубе замолкли все, кроме лишённого пальцев фьерданца. Собака начала виться у его ног, скуля.       — Можно, — прошелестел парень, не глядя на неё.       Ерсель ринулась к перилам, перегибаясь через них с приступом тошноты.       Меня колотило от ужаса. Перед глазами стояла благородная дворняга с окровавленной мордой. И от чего-то мне казалось, что самому солдату подобное было не впервой. Скольким ещё людям он вот так перерубил пальцы?       — За борт его. — приказал Николай.