***
В дремотном бреду всплывали струйки природной магии, принявшие цветочную форму. Вересковое поле. Палладиум видел локоть, чуть смуглый от постоянной игры с солнцем. С опаской — вдруг исчезнет? — поднял глаза, проследил путь от предплечья к ключице. Обвёл очертания шеи и встретил губы, приподнятые в полуулыбке. Слишком робко мерцали светлячки вокруг. Маняще шуршала река, чарующе опадали сияющие ветви ивы; потому, должно быть, Палладиум вытянул руку, нежно коснулся подбородка Флоры и повернул к себе. Она не противилась. Несмотря на слепящий свет, он легко обратился в чувства. Не говоря ни слова, эльф погладил Флору по щеке, обхватил лицо ладонями. Трава колко защекотала согнутые колени; Палладиум склонился ближе, и дыхание девушки обожгло ложбинку над верхней губой. Веки опустились. Он тронул уголок её рта и приник к приоткрытым губам. Он целовал её мягко, невесомо, руками лаская лицо. Чуть отстраняясь и возвращаясь вновь, покрывал каждый миллиметр. Ладони Флоры поймали его запястья. Девушка прильнула к Палладиуму, и тот привлёк её к себе на грудь. Они опустились на траву, обнимая друг друга. Так пролетели секунды, сливаясь в минуты.***
Скоро тело встряхнула яростная боль. Она жадно вонзилась в каждый миллиметр. Эльф поминутно бился, метался, но не мог двинуться с места. Глаза распахнулись, впились в потолок. Палладиум жадно хватал ртом холодный воздух, хотя лёгкие рвало на части. Лихорадка отступила, кровь стихла — но никогда ещё эльф не был жертвой такой ненасытной агонии. Его не трясло — колотило, против воли подбрасывало в воздух. Пересохшее горло отчаянно сжалось. Он уже не вспоминал о Флоре; не мог даже молиться, чтобы терзания кончились. Золотистые луга Королевства эльфов наливаются неизменно, из года в год. Ранней осенью смеющиеся девицы собирают с земли поздние налитые яблоки, дети — зернистые колосья. Поутру выходят в поле, резвятся, купаются; к вечеру возвращаются в домики, с целыми охапками пшеницы в стёртых ручках. Стебли тонкие, но крепкие — гнутся, а не ломаются. В закатных лучах отливают охрой или бронзой — Мириам не раз говорила, что глазки у крохи Палладиума точно такие. Они переливались детством, щедро смеялись и лучисто улыбались... И теперь распахнулись, потухшие и обесцвеченные. На часах матери — четверть восьмого. Летнее время, так что все ещё, должно быть, спали. Никто пока не приходил раздвинуть шторы — окна были запечатаны наглухо, но сквозь ткань виднелись кляксы света. Палладиум заранее подобрался, изготовившись шевельнуть пальцем ноги. Но боли не последовало. Тогда он дёрнул щиколоткой — ничего! Попробовал сесть. Проще простого. В волнующем предвкушении Палладиум осмотрелся. От ручки тумбочки и до полированной поверхности шла крохотная полоска краски более тёмной, чем всё покрытие. Надо же, прежде он её не замечал. На столике поодаль теснились пробирки. Местами пустые, другие — полные эликсиров, кислых, как лимон. В одном из них эльф разглядел косяк игривых пузырьков. Чётко, ясно, до деталей. И тогда Палладиум встал. Пол удалился непривычно далеко; словно за ночь у эльфа выросли крылья, и он, пробуя их, взлетел совсем низко над землёй. Ходить оказалось почти оскорбительно просто. Палладиум самостоятельно открыл окно — впервые за пару лун. Ветерок из форточки сдул с комода листок рекомендаций от Авалона. Тот закружился, зашелестел и приземлился у ног эльфа. Согнувшись, чтобы поднять его, Палладиум заметил очертания своих же конечностей. Сердце жаляще затрепыхалось в груди. В два прыжка он пересёк комнату, оказался у крупного зеркала при входе. Задыхаясь, оглядел себя. И оцепенел...***
В полдень профессора собрались в гостиной, обсудить последние новости и поделиться готовыми планами уроков. Милая Дю Фор, качаясь в походке, разносила всем присутствующим чай под внимательно-лукавым взглядом Авалона. Уизгис приплясывал на столе и энергично силился втолковать что-то учителю танцев. Пришла даже Фарагонда. Без тетрадей и планов, захватив только приятную улыбку — искреннюю, не дежурную. Гризельда не скалилась, но украдкой вслушивалась в речь Уизгиса с надменным видом. Палладиум наблюдал за ними в дверную щель. Пальцы дрожали, удерживая ручку. Старая одежда оказалась слишком тянущей и узкой в плечах, так что эльф выудил из нижнего ящика комода пыльный свёрток с другой, салатовой. По наставлениям Уизгиса он обзавёлся парадным костюмом до приезда в Алфею, семьдесят лет назад; тогда купленный жилет сидел смешно, а брюки и рубашка — неоправданно мешковато. Теперь он хотел бы пожать маленькую ладошку себе прошлому и отдать должное за рассеянность в выборе комплекта. Итак, он у двери, мнётся и не решается выйти. Когда же набирается всё-таки смелости, сдерживая нервный смех от волнения, перед изумлёнными коллегами предстаёт мужчина. Самый настоящий. Рослый, превосходно сложенный. Широкие плечи гармонируют с крепкой грудью, точёные ноги скрыты плотной тканью брюк, уходящих в высокие сапоги. Волосы переняли истинно солнечный оттенок, отлив золота, и прямо скатываются ниже поясницы. Удлинился даже раздвоенный чуб, и Палладиум с ликованием уложил его назад. Взгляд профессора сохраняет прежнюю мягкость, застенчиво ловит перемену в присутствующих. Только не падает, как раньше, в пол — но приветливо, с тихой радостью, улыбается в ответ на любой новый шокированный вздох. Некоторое время все молчали. Вскоре тишину нарушил короткий всхлип растроганной Дю Фор. Палладиум ступил к ней, опустился на корточки возле её стула и ненастойчиво заглянул в глаза. — Профессор, вы стали таким красавцем. Потом ему на шею бросился Уизгис. Сердечно пожал руку Авалон. Ласково обняла Фарагонда. Остальные ограничились словами облегчения, поздравления — и вернулись к привычным темам. В тот же вечер Палладиум вышел на улицу в компании двух друзей и почувствовал волны счастья в окрестных растениях, деревьях и зарослях. Он прогуливался в тени постриженных аллей, с тоской и гордостью смотрел на перестроенную и затянутую тканью башню. Догорал август. Скоро с каникул, вынужденно продлённых до трёх месяцев, должны были вернуться студентки. А значит...***
— Лови! Лови! — Нельзя, цветочек. Ты повредишь ей крылышки. — Она вырастит новые! Под ворохом спутанных волос загорелое личико Миели выглядело умиляюще; глазёнки бегали наивно, с лукавцем. Длинное патьице взметалось, стоило девочке подпрыгнуть, и оборки обнажали босые пяточки, зелёные от травы. Флора невольно улыбнулась, наблюдая за излюбленным занятием сестры. Малютка называла это охотой, и целью её было поймать первую бабочку, что попадётся на глаза с рассветом. Схватить в кулёк из собственных пальцев, рассмотреть и перенести туда, где цветы были самыми яркими. Фея проводила ускользнувшую жертву сочувствующим взглядом. Её вдруг кольнула острая жалость к Миели. Она поманила девочку к себе и приобняла подрагивающие плечики. — Смотри. Один неловкий пасс — и с ладони Флоры вспорхнул десяток неосязаемых бабочек. Зелёное свечение озарило восторженную улыбку Миели, слилось со звонким смехом. Флора подхватила её на руки и поцеловала в макушку; а она, оказавшись выше, потянулась к волшебным очертаниям насекомых, что сами летели к ней в пальчики. — Ты научишь меня так же? — вновь оказавшись на земле, запищала Миели, настойчиво дёргая Флору за ленту на платье. — Научишь, да? — Ну конечно, милая. Только всему своё время. — Жду-жду, когда оно придёт, а то ты пообещала! Ещё не обученная волшебству, малышка распространяла силу, родную Флоре. Оттого привязанность их основывалась не только на сестринской теплоте; в отличие от соседских девчонок, ссорились они редко и беззлобно. По возвращении из Алфеи же Флора не отпускала сестрёнку от себя ни на минуту. Она с изумлением ощутила трепещущее обожание ко всему, всему вокруг. Улыбка матери из обыденной превратилась в особенную. Ужасная привычка отца бросать оранжереи открытыми нараспашку показалась простой беспечностью, которая влекла к нему только сильнее. И теперь, бережно расчёсывая волосы Миели, собирая ей венки и магией замедляя увядание, Флора хотела танцевать. Мечта стать сильнейшей в волшебном мире сменилась новой — вернуться в школу. В воображении Алфея окружалась чувственным ореолом из всего светлого и радостного, что доводилось испытать девушке. И не нужно было славы — Стелла и Блум рождены для возглавления карнавальных шествий и венцов, не Флора. Она выпрямилась: спелая вишенка задела кончик носа. Глаза Миели восхищённо загорелись. Сорвав ягодку, фея отдала её сестре. Год был урожайным. Маленькая кухня в доме пропиталась запахом пирогов и свежего хлеба, а на переднике матери то и дело возникали разноцветные крапинки от капель сока. Они легко убирались магией, но без них передник — не тот. Флора собиралась в школу с восторгом едва не большим, чем перед поступлением на первый курс. Теперь она хотела и запрещала себе надеяться: её там ждали. И вот настал день отъезда. В руках что-то неустанно колотилось, разгоняя кровь. Флора ждала Текну: связавшись с ней накануне, та пообещала перехватить её с Линфеи и вместе добраться до Магикса. На участке луга возле обросшего плющом домика собралась компания ребят. Длинными летними вечерами девушка читала им вслух или показывала вслплески живописной фигурной магии, отчего быстро завладела их вниманием и сердцами. Когда сама не уходила в мысли о неуклюже галантном эльфе, она становилась для них воплощением сказки, рисовала пыльцой события, описанные на страницах. — Вернёшься. — Флора опустила глаза и наткнулась на серьёзную чумазую физиономию соседского мальчишки. Она улыбнулась и погладила его по клокастой голове. — Обязательно. — Мы будем ждать! В небо взвилось несколько пар ладошек — совсем крохотных, хозяев которых она, уже спящих, часто относила к родителям, и побольше. Девушка не сумела сдержать добродушной усмешки, шагнула было вперёд, надеясь обнять каждого, но вовремя заметила сбоку сиреневое сияние. Неподалёку примостилась её улыбающаяся подруга. Флора подарила ребятам по цветку, созданному магией, на прощание. Трансформировалась и бросилась в объятия Текны.***
Алфея сияла так же ярко, как помнила Флора. Солнечный свет бился в любимые окна, ветвился мириадами радуг. В окне директорского кабинета девушка заметила Фарагонду, Уизгиса и — бегло — незнакомую вспышку салатового, но не придала этому значения. Главными оставались тёплые руки Винкс, по очереди обвивавшие её шею, и бесчисленные, одинаково бесплодные попытки выловить силуэт Палладиума в общей массе. Флоре поручили украсить банкетный зал к празднику, что в этом году заменит приветственный бал. Она трепетно увила цветами окна и мебель, расписала колонны нежным узором плюща; работая, ловила себя на том, что дрожит, переживает и постоянно косится на вход — вдруг зайдёт? Но эльф не появлялся. В коридорах и среди профессоров не замечалось и намёка на его присутствие. — Почему такая хмурая? — поинтересовалась Стелла, бесцеремонно подхватив её локоть. — Расслабься, мы сегодня в центре внимания. Флора сжала её кисть судорожно, до боли. И солгала: — Этого я и боюсь. — Хочешь, выберу тебе такое платье, что на тебя никто не посмотрит? Результат гарантирую. Сто процентов — поможет! Заглянув в глаза подруги, девушка осознала, что не способна на неё злиться. Стелла говорила искренне, поддерживала на свой неповторимый лад. Подавшись вперёд, Флора уткнулась ей в плечо и негромко рассмеялась. Хохотать хотелось на удивление много. Фея, должно быть, просто лучилась счастьем. Стелла мягко отстранила её от себя. — Ты мне не нравишься, — лукаво заметила она. — Обычно так себя не ведёшь. Скажи-ка, а не... Тут Флора поспешила перевести тему: подруга напустила загадочный вид, прямо-таки кричащий о необходимости быть откровенной. А то было последним, на что она надеялась. Сказать по правде, временами фею томило желание поделиться волнениями с кем-нибудь понимающим. Быть может, позволь она себе выплакать это увлечение на плече преданной слушательницы, всё встало бы на свои места. Не встало бы, тут же поняла она; но переносилось бы легче. Бедняжка Стелла. Она отдала бы всё на свете, чтобы быть первой, кому осмелится довериться Флора. Палладиума не было ни на торжественной части, ни на банкете. Девушка мучилась, терялась в догадках; а потом, когда Винкс расхватали прилетевшие специалисты, подумала, что это к лучшему. Ей нельзя думать о профессоре под таким углом; и вообще, она в Алфее потому только, что любит учиться. Компанию Флоре составил шёпот деревьев и кроткая песня ветра. Пахло свежестью, хвоей, скошенной травой. Некоторое время мысли метались в голове с беспрядочностью, с какой, бывает, роятся у сумасшедших. Потом всё смолкло, и Флора погрязла в тоске. Ненадолго. Её сменила резкая тошнота. Деревья не бормотали, выражая страх и озабоченность — они попросту вопили, предостерегая. Какой бы ни была опасность, Флора чувствовала, что она невелика: вибрация касалась папоротников только местами, прерывисто, будто кто-то шёл. Однако природу что-то встревожило. И едва она успела позвать подруг, как на руки ей рухнула девушка. Худощавая, истощённая и мертвенно бледная, путница походила на тень. Красивые глаза её затуманились плёнкой бессилия, кудрявые волосы колтунами сбились на плечах, а стройное тело испещрили царапины и ссадины. Возле раненной лежало пухлое создание, напоминающее маленькую фею. Оно жалобно пищало, металось в болезненном полусне. Блум осторожно подняла его на руки. — У неё своя пикси. Привычным жестом Текна включила пронзительно зелёный сканер, что-то сосредоточенно вбила. Флора не слышала её слов. Она смотрела в лицо незнакомки и дивилась внезапному притоку нежности — чему-то большему, чем жалость и обеспокоенность. Муза прощупала колебания пульса на запястье девушки. — Жива. — Знаю, — мягко откликнулась Флора: дыхание путницы то и дело омывало её плечо. — Что будем делать? Стелла, до сих пор хранившая молчание, вмешалась. Её голос срывался и звенел. — Нужно в Алфею.***
Было темно. Шершавая мокрая тряпка холодила руки. В тишине, нарушаемой отдалёнными хлопками дверей, шелестела вода. Флора отёрла горячий лоб несчастной, смочила шею. — Переверни её чуть набок, — от недостатка сна голос Стеллы походил на бормотание. Подруга старательно освобождала тёмно-русые волосы незнакомки от колтунов, выпутывала из них веточки и сухие листья. Со вздохом Флора подчинилась, и миниатюрная расчёска тут же неровно заползала по прядям. Стелла жалостливо сморщилась. — Вот это грива. Она просто несправедливо неухоженная! — Я приготовлю кондиционер. — И на мою долю немножко, ладно? — поймав усталый взгляд Флоры, девушка умоляюще сложила ладони на груди. — Ну! В прошлый раз у тебя так хорошо получилось. Без твоего вклада я бы в жизни не стала мисс Магикс! Хотя, конечно, стала бы... Но не такой, как сейчас! — Косметика из моих растений плохо на тебя влияет, — беспощадно отрезала Флора и вновь опустила ладонь в тазик. — Опять будешь пропускать уроки профессора Палладиума. Стелла миролюбиво ей подмигнула и изящно отбросила очередную колючку через плечо. — Скажешь тоже. Он как сквозь землю провалился! Четыре дня уже прошло, а его всё нет. Флора изобразила невозмутимость, но невольно сжала неподвижные пальцы незнакомки — кажется, чересчур сильно. Последняя тихо застонала во сне и дёрнула рукой. — Значит, прогуляешь занятия мадам Дю Фор. — Заявила Флора, как надеялась, сухо. — Милочка, она не сообщает совершенно ничего нового! — Это не значит, что можно не ходить! Локтем она ощутила, как подруга затряслась в нарочитой вспышке бешенства. — Бог ты мой, говоришь, как настоящий ботан! Их осадил длинный скрип железной двери лазарета. Флора даже не обернулась — этот звук давно не внушал надежды. Потому она нисколько не разочаровалась, уловив знакомое шевеление цвета шафрана. — Привет, Блум, — лучезарно улыбнулась Стелла, скрывая сонные морщинки под глазами. — Текна! Как, вы все не спите? Муза! Последняя по-турецки плюхнулась прямо на пол, у ног Флоры. Голова с растрёпанными хвостиками устроилась у неё на коленях. — Не-а. Не получается. — Уизгис уже недоволен Блум, — бесцветно доложила Текна. Она осталась стоять над койкой, задумчиво скрестив руки. — При таком режиме эта участь ожидает нас всех. — Что ты вообще называешь режимом? — захныкала Стелла. — Я не помню уже, что чувствует человек, когда спит! — Извини, но это только твой выбор. — Стала бы ты растачивать такую красоту. Она же просто симпатяжка! Флора поёжилась, когда девушка умилённо сжала смуглую щёку спящей. Заметив её реакцию, Текна предостерегающе положила ладонь Стелле на плечо. — Осторожнее. Если включишь её раньше времени, она может сломаться. Лазарет стал вторым общежитием многих Винкс. Стелла проводила в нём часы. Сперва она выбирала пижамку посимпатичнее и безжалостно натягивала комплекты на незнакомку, которая только беспокойно сопела и была не в состоянии выразить своего мнения; следом — заботилась о сохранности её сухой кожи и обломавшихся ногтей; а теперь — приводила в порядок волосы. Флора с содроганием ловила сбивчивое дыхание девушки, то и дело измеряла температуру и сбавляла по мере необходимости. Текна и Муза кое-как взялись за учёбу. Блум же коротала дни в библотеке. Её занимали диковинные пикси. В прошлом году Палладиум затронул этих феечек на одном из уроков природной магии. Профессор привёл их скрытое поселение как доказательство существования таких чар, которые способны маскировать применившего среди природы. Если бы могла, Флора выведала бы у него многое и теперь. Но его не было. Девушка стеснялась спросить о нём у Уизгиса или Дю Фор, хотя раньше часто видела их вместе в коридорах. Всё, что ей оставалось — изводить себя бессмысленными догадками, и с этой задачей она справлялась как никто превосходно. Подруги просидели в лазарете до рассвета. Ненадолго Флора забылась сном в объятиях Блум; а когда открыла глаза, тут же встретилась взглядом с незнакомкой — растерянной и напуганной, но удивительно родной.***
Палладиум и сам не мог до конца объяснить спонтанное решение сопроводить Авалона на Чёрное Грязевое Болото за сутки до начала учёбы. Может быть, повёлся на заверения нового профессора Алфеи о том, что там вывелся редкий вид подвижного плюща. А может, опасливо оттягивал встречу с Флорой. Как она воспримет кричащие изменения в его облике? Показываясь коллегам, эльф тонул в робкой гордости. А потом стал отсчитывать дни до наступления осени и по-настоящему трепетать. Во всяком случае, он обнаружил себя на болоте. Повсюду сновали с непредсказуемой сноровкой комары. Коварно танцевал тихус-плототятус. Зеленели кочки и тускло блестела мутная поверхность воды. Сперва всё шло слишком гладко. Новый приятель почти без труда различал виды растений и не стеснялся обращаться к Палладиуму за помощью. А прошлой ночью он исчез. Отправился за хворостом в подлесок, указанный эльфом, и не вернулся. Палладиум трижды обошёл всю чащу, отчаянно прислушивался к безмятежному молчанию растений, но попытки отыскать Авалона были безуспешны. Тот не подал знака, не отправил весточки. Только примятые растения медленно разгибались на островке, где он лежал, мрачно изучая первые звёзды. Так продолжалось до утра; когда же небо на востоке налилось блеклым персиковым, и где-то вдалеке затрещала заблудшая птица, навстречу эльфу спокойно вышел Авалон. Иссиня-чёрный плащ кутал угловатые плечи и скрывал скулистое лицо. — Не лучше ли нам отправиться в Алфею? — вместо приветствия вопросил он. Уставший, загнанный, недоумевающий Палладиум молча уставился на него, тщетно пытаясь отыскать в чертах объяснение продолжительной отлучке. Но профессор словно закаменел. Только тёмные глаза странно, недобро сверкнули. Оклемался эльф только тогда, когда приятель, не дождавшись отклика, повернулся и широко зашагал в направлении школы. — Мы же ещё даже плюща не нашли. К чему такая спешка? Авалон остановился. Не оборачиваясь, адресовал ему встречный вопрос: — Студентки прибыли пять дней назад, профессор. Думаете, хорошо, что я ещё не знаком с ними? — Ладно. Идите, я соберу вещи. Палладиум помедлил. Он ожидал, что отзывчивый коллега учтиво предложит ему свою помощь и улыбнётся, как прежде, ярко, с задорным прищуром. Но он лишь бросил стальное «прекрасно» и действительно ушёл. Долго раздумывать и перерывать в голове причины внезапной перемены в поведении Авалона эльф не стал. Скоро самым важным и единственным волнующим оказался сам факт его приближения к Флоре. Она на месте. Совсем недалеко...