Магия природы

      «Некогда жили на свете прародители. Это были творцы сущих, певцы, ткачи и маги; звались они Альвами. Ночь в их королевстве сменялась днём, — и сами они были непостоянны. Как на любое волшебное существо во вселенной, как на тебя, дорогой читатель — магия наложила на них свой отпечаток. Альвы впитали её покорно и склонились перед неведомым могуществом. Так разомкнулись их длинные ряды.       Далеко, за границей небес, — где звёзды слепяще сияют в полдень — вьётся невесомая тропа. И разветвляется она надвое. Образует две дороги, два пути; первый, окаймлённый кучевыми облаками, ведёт в яркую долину. Её озаряет солнце, и магия здесь веет одной лишь добротой. Альвы, свернувшие туда, так и нареклись — Светлые.       Светлые славились великодушием, наивностью и лучистыми улыбками. Они встречали нежные рассветы песнями, стройным хором, а завершали день чинным магическим шествием.       Иная лощина, куда ведёт небесная тропа, залита мраком. Её стихия — туман, время — вечная полночь. И Альвы, попавшие туда, быстро освоились в подземных лабиринтах, подчинили себе непокорную тьму и пепел. Так и звало их магическое измерение — Тёмные.       Альвы разных мастей и судеб жили в раздоре под одной луной, на разный лад преподносили одни и те же сказания. Время шло, помутнилась память. Стали Светлые для Тёмных домыслом, а Тёмные — для светлых.       Как и семь сотен лет назад, царство Альвов лежит вдали от Магикса. Однако теперь всё иначе: где прежде пестрели луга, заросшие дроком, вознеслись города; холмы заселили музы и нимфы; тишину подземелий вспорол грохот автобусов. Альвы вышли из укрытий, подчинились общей суете, зажили бок о бок с феями и чародеями.       Тёмные по-прежнему предпочитают уютный сумрак слепящему блеску. С наступлением ночи их деревушки оживают; снуют повсюду острые колпачки, мигают лукавые глазки. Волшебные существа прозвали их гномами — и они приняли сей знак внимания с благодарностью. Уж больно грубо, холодно звучало прежнее имя.       Светлые же остались на обжитых полях, далеко от крупных городов — в пустынном уголке Магического измерения. Лучи светила не отреклись от своих подопечных. Точно подсолнухи, острые ушки их вытянулись навстречу солнцу, а глаза привыкли к постоянному прищуру.       Светлые стали именоваться эльфами. Немногие встречали их на своём пути; а кому доводилось — тех настигала одна участь. Это грациозные существа неземной красоты и обаяния. Каждый их жест полон изящества, с каким не сумеет тягаться прекраснейшая из фей. Они сияют, как тысячи звёзд, их поступь легка — древний танец. Одеяния зелёные, как орляк, свежий стебель. И не могут они не пленить путника, попавшего ненароком в их мир.»       Ласково тёплая рука поглаживала узкое плечико мальчика. Тот ёрзал и ёжился, кутался в салатовый пиджачок и со второй страницы позабыл, о чём читала мама. Его вниманием завладела буйная игра пылинок.       — А зачем рисовать карты? — спросил он невпопад.       Мама, красавица-эльфида, обратила на него взор, им перенятый — шоколадный, мерцающий. В изломе губ читалась укоризна. Коротышка испуганно сник.       — Нам важно знать, где мы находимся, глупыш, — отвечала она с нежностью. — Я вот сейчас дома, в классной комнате. А ты в каких облаках витаешь?       Маленький эльф задумался; да так напряжённо сжали подбородок пальчики, что мама насилу сдержала смех. Наконец он указал на тучку, что виднелась в окошке.       — Там.       — Ну вот. Так я и думала.       — Это плохо, мама?       — О, вовсе нет, — не то сказала, не то пропела эльфида — так высок был её голос. — Но нужно уметь сосредоточиться. Иногда. Понимаешь, о чём я?       Малыш вслушивался в речь, похожую на урчание породистой кошки, смотрел в лицо матери — и не разбирал слов. Острая линия скул подёрнулась дымкой подступающей дремоты. Он широко зевнул и опустил веки, уронив голову ей на колени.       Тихо эльфида затянула колыбельную. Заглянувший в окно ветерок подхватил её песню, закружил и понёс — далеко, туда, откуда не видны уже домики города эльфов.       Разбудил Палладиума яркий свет, беспощадно ударивший в глаза.       Медленно он приподнялся на локтях, взглянул на часы, много лет назад подаренные матерью. Половина седьмого.       На то, чтобы сообразить, где он находится, ушло около трёх секунд; следом грудь затопило волнующее предвкушение. Эльф обнаружил себя на мягкой койке дешёвой гостиницы, что ютилась на окраине Магикса. Далеко гудели порхающие автобусы, пищали сенсоры, хлопали колдовские всполохи.       Палладиум вскочил, заметался по комнатке, как беспокойный полтергейст. В спешке дорожная сумка наполнилась вещами. С горем пополам и магией впридачу оказались уложены длинные волосы.       Не прошло и трёх минут, как молодой эльф возвышался над столиком, где расположил часы, увитые декоративным плющом. Пальцы осторожно скользнули по грубому стеблю. Бережно, будто смахивая пыль, отёрли цветочный циферблат. Магия Мириам отточила узор до идеала, любовно вывела каждый лепесток и прожилку.       Из груди вырвался судорожный вздох. В последний раз оглядев безупречно отполированное стёклышко часов, Палладиум убрал и их. Сумка захлопнулась, повинуясь ловкому пассу. Эльф вышел в коридор и спустился в холл. Впереди его ждал остаток пути к школе, мечту работать в которой он с трепетом вынашивал не один десяток лет; всё, что ему оставалось — оглядывать улочки с рассеянностью взволнованного и ждать.

***

      Его рождение не было желанным и ожидаемым. С его появлением на свет никого не поздравляли, никто не получал вестей о его здоровье. Первым, что ему довелось увидеть, было бесконечное, беззвёздное небо. Тогда крошечной головы не посещало ни единой мысли, и потому он кое-как вертел ей, без целей и надежд.       Но главная надежда его сидела здесь же. Мириам укрывала его от холода; она была его защитой от дождей и пугающих зверят с огромными глазищами. В одиночестве эльфида проделала долгий путь, чтобы сберечь дитя. Быть может, это что-то да значит?       На лбу младенца — ещё редкий раздвоенный чуб. Малыш громко чихал всякий раз, когда тот спадал ниже, к носу. Мириам разглядывала остренькие черты и видела в них след отца — та же хрупкая аристократичность, сумасшедшая улыбка и наивное сияние цепких глазёнок. Она усмехнулась, вспомнив первую встречу с Агапиосом.       Он принадлежал к древнему роду; представители его обладали особым даром. Любой эльф способен чутко откликаться на зов природы. Каждая вибрация почвы, веяние ветерка значат для них во стократ больше, чем для любого искусного чародея. Однако единицы могут влиять на состояние природы. Предки Агапиоса сумели не просто слиться с ней в единую сущность. Они вознеслись и остались, не теряя связи, независимым созданием. Буря не усмирит их непокорного нрава, штиль не расслабит, а ночная тьма не заставит пугливо юркнуть в укрытие.       Мириам не могла кичиться происхождением. Её родители, любящие и верные друг другу, всё же оставались обыкновенными эльфами без связей и богатства. Отец содержал небольшую швейную лавочку, при какой матушка работала шляпницей. Их знали и любили все в округе. Мир схлопнулся у них до точки. Они забыли о существовании иных, королей высшего общества.       Покладистая, как отец, Мириам всё же стремилась к большему. В юности она успела перечитать все философские сборники родителей и соседей. Занялась историей. Помнила дату каждого побоища эльфов и гномов. Ревностно постигала травологию — и нашла в ней себя. Деревня берегла эльфийку как сокровище, но забыла, что она пташка. А у любой участницы вольной братии рано или поздно прорезаются крылья.       По объявлению она решила устроиться цветочницей в богатый дом. Почти дворец, он восходил к небу, высокомерно взирал на её беззаботную долину с гранитного выступа. Глядя на него, Мириам чувствовала, как захватывает дух. Раз за разом она мчалась на окраину поселения, скрывалась на старой коряге и наблюдала. Ей льстила возможность зайти в него полноправной работницей — о большем не смела и помыслить.       Народу — не протолкнуться. Повсюду сновали знатные особы в пышных изумрудных платьях, кавалеры в салатовом и лакеи — в болотно-зелёном. С каким восторгом Мириам впервые повязала тёмный передничек!       С её появлением коридоры распустились. Бутоны обратились цветами, болото во дворе — живописным озерцом. И без того ухоженные сады засияли. Щедро Мириам вкладывала в растения ту толику магической энергии, которой обладала; и такое великодушие не могло не привлечь внимание юного мага, благородного эльфа, наследника особняка. Он вызвал Мириам на приём.       Несложно надумать, что произошло дальше. Волосы Агапиоса светлые, до колен — золотистый атлас. Глаза выразительные, зелёные. Походка полна горделивого изящества, речь — аристократической сдержанности. Он стал ухаживать за простушкой-цветочницей с нарочитой небрежностью. Земляне бы не задумываясь отрезали — Дон Жуан. Но Мириам была эльфидой, едва знавшей мужчин. Истинная пташка, она клюнула на его приманку. Несколько месяцев спустя обнаружила, что носит под сердцем незаконного наследника редчайшего дара. Сила юного эльфа могла привлечь опаснейших авантюристов; рассчитывать на покровительство Агапиоса молодая мать не могла — он охладел к ней после первой же ночи. Узнав, кто отец ребёнка, её могли покарать, а то и вовсе — казнить, но что за важность? Дитя бы немедленно забрали, и... Нежное сердце замирало при одной мысли о том, что могло бы с ним случиться!       Мириам не подалась в родную деревню — в случае раскрытия правды, поставила бы семью под удар. Могла ли она предположить, что несколькими годами ранее прощалась с ней навсегда?       Так, под выдуманным именем, она отправилась в Запретный город.       Не прошло и полувека, как эльфида встретила того, кому без сомнений отдала своё сердце. Она вверила ему себя с той полнотой, о какой и грезить не мог прекрасный Агапиос. Его звали Протолеон. Положением он был равен её родителям. По нраву — мягок и деятелен. Некогда он был учителем в Алфее; оттуда сохранил дружбу с Уизгисом — авторитетом, профессионалом в магии.       Изучив способности юного Палладиума, новый возлюбленный Мириам признал их неправдоподобно выдающимися для ребёнка его положения. Несчастной эльфиде оставалось лишь признаться супругу в происхождении сына. С тех пор Палладиум взрослел птенцом в клетке.       С ровесниками ему играть возбранялось, использовать магию разрешалось лишь в особых случаях. Сила крепла и росла в нём, набухала, как вольнолюбивый цветок. Со временем ему становилось всё сложнее сдерживать её — тогда бывший профессор стал заниматься с ним. Внимание соседей привлекали вспышки света и отблески магии небывалой мощи.       Неужели, то и дело вопрошал подростком Палладиум, мне придётся прятаться вечно?       О нет, отвечал тот, кого эльф привык считать отцом. Отправляйся в Магикс, устраивайся профессором в школу волшебниц. Там твой дар будут ценить, а не пытаться похоронить заживо.       Алфея стала самой заветной мечтой Палладиума. Решимость крепла по мере того, как оттачивались и совершенствовались способности.       На родине их было попросту некуда направить. От крови Мириам он не был и вполовину так силён, как любой знатный эльф, эдакий лорд, который может назвать имена своих родственников едва не до древних и которому нет дела до обучения девиц; но был слишком могущественен для своих соседей — лавочников, магов и торговцев. Жители окрестных домов принадлежали природе, как беззаветно верные слуги.       О, Палладиум любил природу. Он восхищался кроткой Мириам и алыми закатами, что предвещали ветер. Не переставал дивиться всей хрупкости лесов при их внешней неприступности. И каким бы многообещающим чародеем ни был этот юный эльф, он всегда считал себя частью природы. Её ребёнком. Может, понимающим слушателем — но никак не слугой.       От начала пути амбициозного Палладиума отделяла семья. Протолеон взял с него клятву — уехав однажды, дав о себе знать в Алфее и Магиксе, не возвращаться вновь.       — Ты ведь не едешь? — суетилась матушка каждый раз, когда он, счастливый, приходил с очередной успешной тренировки.       И он отвечал с неизменно мягкой улыбкой:       — Не теперь.       В груди эльфа теплилась нежность. Он с готовностью позабыл первые годы скитаний. Даже прекратил задавать вопросы о настоящем отце. Слишком крепко он был привязан ко всему, что видел и чувствовал каждый день. Цветущий облик Мириам, румянец на белой щеке — оттенок распустившейся розы. Рослая фигура её супруга. Их переулок, прямо-таки сказочный городок, где все друг друга знают.       Минуло девяносто лет. Палладиум был юн и счастлив. При всех отличительных чертах и его мир в конце концов сузился. Какая Алфея?       Однако конец настигает всё. Мириам жила с чувством приближения рока. Благодарила верховных нимф за новый день, прожитый сыном в гармонии — а на закате, скрываясь от темноты, предавалась тоске.       — Не поверите, что случилось!       Голос Протолеона застал Палладиума врасплох. Он корпел над рецептами зелий, как мог внимательно складывал ингредиенты, рассчитывал реакции — но сбился со счёта, когда с хлопком отворилась дверь.       — В чём дело, дорогой? — всполошилась Мириам. Та вплетала цветы в косу и уронила на пол маленькую орхидею.       — Уизгис, — только и прибавил Протолеон.       — Содержательно, — улыбнулся Палладиум. — Это тот учитель в Алфее, о котором ты рассказывал? Какие-то новости?       — Он едет сюда!       Мириам с сыном обменялись изумлёнными взглядами.       — Постой, что?       — Я звал его в гости лет четыреста назад, — виновато скривился эльф. — Ну, он и собрался.       Мириам миролюбиво хихикнула.       — И когда нам его ожидать?       — Через пару часов.       Мать и сын снова уставились друг на друга в глубоком недоумении.       — Магия перемещения? — осведомился Палладиум.       — Вроде того, — эльф быстро пересёк гостиную, склонился над Мириам и поцеловал её в щёку. — Мы успеем всё приготовить. Он не любит роскоши, так что его вполне устроит любая свободная комнатка, и...       Он запнулся и смолк: позади, с расстояния коридора, с оглушительным треском разбилось круглое оконце. Взоры всех присутствующих устремились туда. В комнату влетела ушастая птица. Подмигнув испуганной Мириам огромным глазом, она кругом облетела помещение и мягко приземлилась на рабочий столик Палладиума — с того момента пользоваться им стало невероятным. Птица невозмутимо крякнула. Уселась на перевёрнутой ножке стола, забросила лапу на лапу. И засвистела...       — Силы небесные, — выдохнула Мириам.       Мгновение — и перед сбитой с толку троицей стоял лепрекон. Лукавая улыбка до ушей, растрёпанный ворох волос, съехавшая набок шляпа, которая, к слову, возникла из воздуха — всё выдавало в госте проказника.       — Добрый вечер!       Первым оклемался Протолеон.       — Уизгис! — низко воскликнул он. — Рад видеть тебя.       Коротышка метнулся вперёд и неуклюже обвил ручками его щиколотки.       — Приятно, что не забываешь.       Молчание. Палладиум и Мириам робко переминались с ноги на ногу.       — Ну-с, — нашёлся лепрекон и махнул в их сторону. — Представь нас.       Протолеон в смущении оправил нефритовый галстук.       — Н-да, точно. Это моя жена и... мой сын.       Палладиум взглянул на эльфа с благодарностью. Он был неправ, когда писал в первом дневнике, что не знает имени своего отца.       Уизгис отвесил им поклон. Широкая улыбка разъехалась едва не до остреньких ушей.        — О вас, красавица Мириам, наслышан, наслышан.       Профессор галантно поцеловал эльфиде руку, увитую цветочными украшениями. Не успела она и молвить слово благодарности, как лепрекон очутился возле Палладиума — теперь он энергично тряс его ладонь. Заячьи зубы задумчиво куснули бескровную губу.       — А о вас — ни капельки.       — Не приходилось рассказывать, — с сухой поспешностью вмешался Протолеон. — Ты не голоден? Дорога, наверное, заняла много времени.       Лепрекон ехидно рассмеялся, сдёрнул с головы шляпу; перевернул её и уселся сверху, как на парящий треугольный стул. Палладиум украдкой рассматривал его. Суетливость повадки будто кричала о наличии у него десятков сотен неотложных дел. Изменчивая мордашка, и молодой эльф ничуть в том не сомневался, была способна посерьёзнеть мгновенно, по щелчку. Но всё же профессор, подчинивший себе не одну дисциплину, был последним, кого напоминал низенький чародей.       Тот, между тем, позволил себе возразить отцу Палладиума.       — От Алфеи до Магикса путь недолог. А там — портал, ух! — он кувырнулся в воздухе. — И я здесь.       Протолеон прохладно улыбнулся. От Мириам волнами исходило напряжение.       — Где же ваши вещи? — поинтересовалась она тихонько. — Позвольте мне расположить вас. Вы вольны оставаться, сколько пожелаете.       — Как же вы добры! Благодарю вас. Я отправил чемоданчик в коридор второго этажа — вы, надеюсь, не возражаете?       Каждый, кто имел несчастье быть свидетелем этой сцены, мог подтвердить: ни одна душа не тянула Палладиума за язык. Однако рот он открыл.       — Вы заставили предмет переместиться вперёд вас?       — Именно так.       — Это очень сильная магия.       Мириам побледнела. Протолеон покраснел. Сам Палладиум осознал, что сделал, секундой позже; и неизвестно, каким цветом залилось его лицо. Уизгис же ликовал. Активно он затряс головой, подпрыгивая на шляпе-стуле.       — Ошибаетесь, проще простого. Но, гляжу, вы разбираетесь? Или идёте к этому? Не угодно ли продемонстрировать?       Случилось страшнейшее, но гром не грянул. Небо за разбитым окном оставалось предательски лазурным. Палладиум адресовал Протолеону извиняющийся взгляд, только этим, казалось, сделал только хуже. Сквозь дымку подступившей дурноты молодой эльф ощутил, как Мириам вцепилась ему в запястье.       Палладиум понял, что пытались донести испуганные глаза матери. Если профессор Уизгис начнёт экзаменовать его, всякая маскировка лишится смысла. Станет ясно, что он... А кто он? Что преступного сотворил настоящий отец Палладиума, раз Мириам так отчаянно скрывает его имя? В самом деле!       Но если это важно для неё, для её сына — тоже. Палладиум готов был расплавиться от стыда.       Протолеон чудом сохранил хладнокровие.       — К чему так скоро, Уизгис? Отдохни.       — Воля твоя, я вовсе не устал!       Лепрекон обратился кроликом и юркнул в летающую шляпу. Оттуда гулко донеслась возня, кряхтение; наконец импровизированный стул повернулся, как положено, острым концом вверх. Из него выпал и плюхнулся на пол карлик Уизгис, в истинном облике.       — Ну, идём, что ли?       — Возьми перерыв от уроков, приятель, — попытался парировать Протолеон. — Каникулы ведь.       — Не-а.       Профессор усосался в щель между приоткрытой дверцей и проёмом.       Мириам вытянулась, точно собираясь сказать что-то ему вдогонку, но так и обмякла в руках мужа.       — Я прошу прощения, — окликнул Уизгиса Палладиум. — У нас есть комната для занятий магией. Пойдёмте туда. Ни к чему наводить шум среди бела дня — по соседству отдыхают дети.       Лепрекон выслушал его с видом полного решимости поступить по-своему.       — Чепуха. Что они, волшебства, что ли, не видели? Может, кто-то из них даже захочет взять с вас пример и начать учиться колдовать. Да эта глубинка просто канет в небытие без мастерских рук!       Палладиум изготовился отбить и эту атаку. Раз ситуацию не спасти, можно значительно убавить урон.       С бешено бьющимся сердцем он шагнул было во двор, затеять спор. Однако из-за здания напротив выступила элегантная тень. Молодой эльф застыл. Судя по вытянувшемуся лицу Уизгиса, тот ожидал появления незнакомки не больше его.       — Соглашусь с последним высказыванием, — угрожающе прожурчал женский голос. — Продемонстрируйте нам своё могущество, господин Палладиум... Докажите, что достойны звания господина, которое незаконно носите.       Родители в миг очутились у него за спиной — и наткнулись на обворожительно коварную ухмылку. Совершенно одна, перед ними стояла стройная эльфида. Величавая выправка изящно выделялась дорогим платьем. Она была облачена в благородный изумрудный — Палладиум невольно согнулся в поклоне. Перед ним предстала настоящая аристократка. С опозданием, но дошёл до него смысл её слов. Страшная догадка жалом вонзилась меж рёбер. Плавно эльф развернулся.       Всем своим видом Мириам выражала неподдельный ужас. Ладони Протолеона поддерживали её за талию, но и их сокрушала мелкая дрожь.       — С кем имею честь беседовать? — сурово осведомился Уизгис.       — Аканта. Старшая дочь господина Агапиоса.       — Что привело вас сюда?       — Его светлость утверждает, что имеет незаконного ребёнка. Я возглавила поиск и с лёгкостью вышла на него.       Эмоциональный Уизгис оставался непроницаем. В голосе его звенела сталь.       — Посмею заявить, что вы ошибаетесь, госпожа. Перед вами лепрекон, — механическим жестом он ткнул себе в грудь указательным пальцем. — И семейство эльфа Протолеона— жена и сын. Мы не скрываем наследников его светлости.       Аканта грациозно откинула голову назад и разошлась в язвительном хохоте.       — Наследников! — расстановочно повторила она. — Ну, ещё чего. Разумеется, их среди вас нет. Есть общественно опасный хранитель древней магии. И он сегодня же отбудет со мной в дом его светлости, где будут приняты необходимые меры для его устранения.       Благодаря матери, Палладиум был безупречно осведомлён в иерархическом строе эльфийского общества. Особая магия позволяла Высшим держать Низших, как Мириам, в узде. Ограниченное владение ею снижало риск возгорания переворотов и светских интриг. Её распространение в королевстве было недопустимым, оно ставило знать под удар. Сомнения разлетелись в мириады щепок, и Палладиум как мог спокойно воспринял навалившуюся реальность: он нежеланный отпрыск Высшего, полукровка; его дар неугоден вершине иерархии, и теперь его хотят казнить.       Словно прочитав его мысли, бледная Мириам выпала вперёд.       — Не трогайте моего сына! — прорыдала она. — Прошу вас, не надо! Возьмите меня!       Пустая, бессмысленная мольба. И всё же Палладиум содрогнулся, как от удара.       Аканта удостоила Мириам взглядом, сквозящим неистовым презрением.       — Взять, — только и бросила эльфида.       Взор размылся, растушевался. Палладиум заметил, как из-за того же здания напротив вышли эльфы — почти монументальные, в болотных костюмах. Мысли судорожно замелькали вариантами спасения. Когда полный уверенности Уизгис оказался рядом, Палладиум осознал, что им пришло в голову одно решение.       Стражи — или кем они приходились Аканте? — перешли на бег.       Не до конца сознавая, что делает, Палладиум сложил руки в отчаянный пасс. Нападающих отбросило ослепительным сгустком магии. И, пока её светлость соображала ответную атаку, Уизгис проворно бросился к его семье и с помощью Протолеона отправил всю компанию в никуда.       Магическое перемещение или трансгрессия. Юный эльф скоро распознал это чувство. Бесшумное столкновение с пространством произошло неудачно: корпус полоснуло болью. Он застыл в судорожной попытке сделать глоток воздуха, и в тот момент невесомость резко сменилась потоком ветра чудовищной силы. Его пронесло над сверкающей поверхностью незнакомой речушки и выбросило на мягкий мох.       Палладиум вскочил, огляделся ломано, на грани истерики. Но тут же на него обрушилось облегчение. Мириам была здесь; словно обученная, она ловко сгруппировалась во время полёта, так что падение принесло ей лишь пару ушибов. Их взгляды пересеклись. От матери ощутимой пульсацией разошлось отчаяние.       Не оглядываясь на Протолеона и Уизгиса, она подползла к сыну и бросилась ему на шею. Палладиум чувствовал, как она дрожит. Он слышал сдавленные рыдания; но всё, что ему оставалось — утешающе обнять её. Теперь его станут искать и однажды найдут, даже если ценой этому будет гармония всего королевства. И тогда уже ничто не спасёт ни его, ни семью, которая открыто бросила вызов Высшим. Он признал истину с непонятной отрешённостью.       Твёрдая рука Уизгиса легла ему на плечо.       — Вам нужно бежать.       — Ничего другого нам не остаётся, — бесцветным голосом подтвердила Мириам.       Палладиума парализовал ужас. Холодок током прошёлся по хребту.       — Нет! — горячо запротестовал он. — Может быть, у вас с Протолеоном есть шанс вернуться к нормальной жизни. Обоснуйтесь где-нибудь, где у знати этого круга нет глаз и ушей. Я пойду один.       — У них везде есть связи, — горько возразил Протолеон.       — Но жизнь в бегах — не для вас. Я не могу подвергать вас такой опасности.       Мириам отстранилась, выпуталась из объятий сына и сморгнула слёзы. Лицо эльфиды дышало уверенностью — но хрупкой, обречённой.       — Я знаю, что это. Сама когда-то бежала с тобой. И мы с Протолеоном были готовы, что рано или поздно такое случится.       Отец не отрицал. Он внимательно глядел на старого приятеля.       — Уизгис, — сказал он наконец, — вам здесь оставаться нельзя.       Лепрекон понуро снял шляпу и скомкал её двумя маленькими ладонями.       — Я уйду. Но сперва попрошу вашего сына отойти со мной. На пару слов.       Он указал на внушительный цветущий холмик. Природу ничуть не тронул случившийся раскол; солнце с неизменной щедростью питало лилии и редкие магические виды растений. В более непринуждённой обстановке, без давления со стороны преследователей, Палладиум ни за что не согласился бы пройти мимо этого чарующего места. Однако гнёт никуда не исчез. Эльф равнодушно двинулся вперёд, обогнул холм и выжидающе обернулся к профессору.       — Вы знаете заклинание перемещения?       — Да, — осторожно кивнул Палладиум. — Но оно отнимает немало энергии.       — К сожалению, вам, вероятно, придётся использовать его чаще обыкновенного. Сколько раз приходилось до этого, всего-навсего?       — Только во время тренировок.       — И?       — Было сложно координироваться весь оставшийся день.       — Неудивительно, — задумчиво пробормотал лепрекон и вяло пнул ближайший камешек. — Что ж, готовьтесь к точно таким же последствиям, только умноженным на постоянный страх и усталость. Если вы отвергнете моё предложение, это неизбежно.       Эльф отступил в растерянности. Когда он попросил пояснений, в груди нарастало волнение. Уизгис покачал головой, и жест этот выражал смесь непреклонной собранности и сочувствия.       — Я готов предоставить вам убежище в Алфее. Под мою ответственность. Ваша магия достаточно сильна для преподавания — она превосходит умения некоторых опытных фей. Вам нужно будет освоить навык самого обучения, подхода к ученицам, и тогда... Думаю, у вас появятся все шансы выжить, — он замолчал и виновато воззрился на собеседника.       Палладиум отвечал ему, но голос внезапно отказался повиноваться, надломился, зазвучал тихо.       — Но мои родные?       — Ваша мать не годится в преподаватели, — напомнил мягко Уизгис. — Я бы предложил Протолеону, но вижу, что он останется с ней в любом случае.       Палладиум стиснул зубы. Алфея вдруг показалась ему самым корыстным местом на планетах. Мириам не могла рассчитывать на безопасность под её крылом потому только, что наделена недостаточной магией!       В следующее мгновение, однако, он сник и устыдился порыву детской наивности. Речь шла о сильнейшем учебном заведении. Такая школа попросту не могла позволить себе вольности в виде содержания слабых — или ими давно бы полнились коридоры. А можно ли подвергнуть здание с сотнями невинных девушек опасности нападения, если их решат искать и за пределами королевства?       Лепрекон молча ждал ответа. Казалось, он целиком проникся внутренней борьбой молодого эльфа; вот только не было никакой борьбы. Палладиум и не думал колебаться.       — Благодарю вас, — вынес он твёрдо, — но я остаюсь.       Уизгис не выглядел удивлённым.       — Вы уверены?       — Абсолютно.       — В таком случае, я вас покину.       С этими словами он заковылял в направлении Протолеона и Мириам. Оцепеневший Палладиум слышал сбивчивые напутствия матери. Раздалось звонкое рукопожатие. Эльф двинулся следом спустя минуту. Выйдя на полянку, увидел лишь вспышку света, сопровождаемую хлопоком. Когда лучи рассеялись, коротышки уже не было.       С того дня начались скитания. Мириам знала, чего ожидать, но не подозревала, чем всё в действительности обернётся. Уже через несколько недель беспрерывного кочевания с места на место эльфиду было не узнать: прекрасное лицо осунулось, под глазами и на щеках выступили следы бессонницы. Палладиум и Протолеон взяли за негласное правило оберегать её, но она вполне могла постоять за себя сама. Только усталость сказывалась на хрупком теле куда явнее, чем на сыне и супруге.       Они поменялись ролями. Из покорного ученика Палладиум превратился в учителя. Матушка хорошо владела растениями. Она могла зачаровать любой цветок, однако на фоне бедствий эти способности открывались ничтожно малыми. Палладиум силился выучить её простейшим заклинаниям защиты, Протолеон взялся за Иллюзию — его главное мастерство. Со временем Мириам освоила часть упражнений. Как волшебное существо, она легко впитывала магию и пропускала её через себя, обращая в природную.       Тёк день за днём, неделя за неделей. Минули луны. А они не разлучались. Новые места оглядывали с вызывающим любопытством; словно готовые спорить с каждым, кто осмелится заявить, что переселения им не в радость.       Так смотрели они вперёд, с открытым сердцем — отец, мать и сын.

***

      Семеро плыли по гладкой песчаной тропинке. Ни одна пара сапог не оставляла следов, длинные юбки мелькали в тёмном воздухе. Ночь была глубока и бесшумна. Тишины не нарушал ни один из путников.       Завидев шевеление в зарослях боярышника, главарь взмахом руки остановил последователей. Те переглянулись, но не проронили ни слова.       Если согнуться и хорошенько вглядеться в брешь меж стеблей, можно было уловить отблеск разноцветной пыльцы. Землянин посчитал бы, что свет излучают странные светлячки. Главарь решил, что это крошки пикси. И то, и другое было заблуждением.       И семеро поняли это, когда одна из последовательниц пошевелила листву посохом. Кусты задёргались, раздался недовольный писк. На дорожку выкатился гном. Он смерил путников взглядом уязвлённого и нескладно запричитал на непонятном им языке.       Главарь щёлкнул пальцами, и гном взмыл в воздух. Теперь их лица были на одном уровне. Семеро сумели разглядеть морщинистую физиономию, круглый фонарик в руках и рваную одежду. Пойманный тщетно брыкался и кричал по-своему.       Дама с посохом гулко что-то прошептала. Гном чихнул, тряхнул головой, словно отгоняя морок, и сказал:       — Что надо?       — Невежливо, — другая дама, без посоха, возвела глаза к небу.       — Я спрашиваю, что надо? Мы работали!       Путница выступила вперёд, вознамеревшись поставить грубияна на место. Но главарь жестом удержал её и заговорил сам.       — Скажите, не посещала ли тьма этих краёв?       Гном аж перестал вырываться. Он открыл было усатый рот, но поперхнулся и затрясся то ли в кашле, то ли в припадке безумного смеха.       — Какая тьма, ты? — прокаркал гном. — Кхх-к! Сейчас ночь, и естественно, что темно! Откуда вы все свалились? Кх-к.       Семеро зашептались. Из толпы раздался голос:       — Всё с ними ясно. Отпусти его, Орител. Земля эльфов не отравлена.