Сначала было слово

Дашин живот рос — и Алиса стыдила и корила себя за такое сравнение, но вот то описание, что приходило ей на ум: — как растет ком снега, который дети катают когда лепят снежную бабу. Проблемки, недомолвки и прочие, как сказал бы один почивший классик, недотыкомки, наслаивались одна на одну и образовывали пропасть между ними, которую и подчеркивало выпирающее брюхо мачехи. В лучшие дни Алиса думала, что Даша во многом права: девушка была невнимательна, непунктуальна и скрытна, из-за чего будущей матери было сложно склеить некрепкую семью в единый механизм, направленный на создание здоровой среды для младенца. Но девушка презирала желание Даши отполировать все на свете шестерёнки и заставить их крутиться, как ей надо. Алиса просто не могла ничего с собой поделать. На фоне переживаний за ней окончательно закрепилась её вредная привычка. Алиса стала за собой замечать, что никотиновый вейп уже не проникает в дыхательные пути как успокоительное. Но пар подтягивает новое, совершенно отрицательное душевное состояние до привычного, чуть более сносного. Ей приходилось затягиваться перед уроками и после них. А когда класс писал пробник по математике, она позволила себе дымить втихую на перемене. Вскоре и это опостоянилось, и девушка стала частым гостем туалета на четвёртом этаже. Ее воображение рисовало ей сценарий, где пожарная сигнализация срабатывает, и с помощью чудес криминалистики школьный завуч находит её и выводит на ковёр перед всей школой. Но кара настигла ее в виде Даши, а не завуча. Однажды Алиса хотела подымить в подъезде, думая, что мачеха как всегда дома. Уже затягиваясь, она из-за пресловутых наушников, которые теперь не снимала, не услышала скрипа подъездной двери. А когда Алиса узнала в крепкой круглой фигуре в бежевом плаще свою мачеху, «женщину отца», было поздно прятать ручку. — Ты можешь дать нам спокойно жить и построить, наконец, семью? — пытливо поинтересовался отец. — Из огня да в полымя, всё носишься, создаёшь из воздуха какие-то тупые проблемы, теперь ещё вот эта дрянь! Алиса молчала. Она, сцепив зубы, дала себе слово не поддаваться желанию себя отстаивать. Во-первых, потому, что её оправдания дадут и Даше и папе возможность зацепиться за удочку аргументов и размотать их, уничтожив в пух и прах. А во-вторых, у Алисы не было никаких аргументов. — Кто тебя вообще подсадил на это? — Сама. — И как у тебя хватило мозгов втягивать в себя эту дрянь? — рассердился папа и в доказательство весомости своих слов выкинул девайс в мусорную корзину. — Всё, Алиса, ты вытрепала мне все нервы, я надеялся, что ты взрослая, но с тобой надо как с маленькой. Я теперь это понимаю. Ты. Теперь. На карантине. Из дома в школу, из школы — сразу домой. Зла на тебя не хватает. Отчеканив каждое слово, он вышел из кухни, а Алиса слушала свой громкий пульс. Её график, впрочем, ничем не отличался от карантина, но ей всё равно было обидно, что её как собаку сажают на короткий поводок. Девушка исправно носила выданный ей Зельцером гаджет, благо, что физкультура с новым витком осенних холодов проходила в помещении, и Алисе не пришлось идти на открытую конфронтацию. Она отсчитывала дни до следующей встречи с психиатром. Иногда она размышляла о своём вынужденном поступке, и в ушах эхом звучало "дело вселенского масштаба". Не могло все быть так кинематографически серьёзно, скорее всего, Вениамин Витальевич приукрасил. Алиса изо всех сил старалась убедить себя, что его выражение - лишь фигура речи, и изо всех сил игнорировала нарушенное ей "обещаю". К тому же, если не учитывать, что шёпот стал громче на том пресловутом уроке физкультуры, с ней не случилось ничего страшного. "Пока что не случилось" - добавляла трагически совесть. Где-то в октябре девушка стала краем глаза замечать красивого молодого человека лет двадцати пяти. Он стоял на автобусной остановке в одно и то же время всё чаще и чаще, одетый в длиный чёрный плащ, с чёрными как изнасилованное сказками вороново крыло волосами, и глаза у него тоже были чёрные, но не от изобилия пигмента, а от бездонной пустоты. Падкая на красоту Алиса заметила его сразу же и подумала, что незнакомец будет даже красивее Мишки. Однажды парень улыбнулся ей, и на его щеках появились ямочки. Она не ответила взаимностью, но чуть шею не свернула, вглядываясь в тонкие, аристократичные черты его лица, думая, что незнакомец похож на западного европейца. В результате она поскользнулась и чуть не упала на мокрый асфальт. Смущённая, Алиса поймала равновесие и направилась прочь с места событий как можно быстрее. Её неуклюжесть наверное уже никому не бросалась в глаза. Окружающие привыкли. А вот такие девочки как Аня плывут по пасмурным осенним улицам прекрасными лебедями, и если им улыбаются, они кокетливо улыбаются в ответ. Но никак не наносят себе увечья, впечатываясь в деревья или плюхаясь на пятую точку. Уже стоя у школы, Алиса повторила свой ежедневный ритуал. Она порылась в рюкзаке в поисках вейпа и, разумеется, не нашла его. Обычно она садилась на крыльцо ближайшего ко входу в задний двор подъезда и задумывалась: подойдёт ли Мишка к ней сегодня, как это уже случилось дважды? Удастся ли ей украсть несколько фраз и пять минут с ним? Те выходные, на которых они договорились встретиться, пришли и минули, и новые дни накатывали как волны прибоя. Смутное терзание зародилось в ее душе. Алиса вспомнила, что, вообще-то, она наказана, и в течение неопределённого срока ей никак не удастся попасть в святая святых своего объекта обожания. Обычно Алиса под аккомпанемент тяжёлого рока и внутренних самобичеваний втягивала никотиновый пар, деля минуты не затяжки. Но теперь она была вынуждена изменить привычке и пойти в школу без завтрака для нервной системы. А это значило, что она весь день будет как клоун на пружине, а под конец слетит с катушек и заплачет из-за какой-нибудь ерунды. Впрочем, кое-что перебило её волнения. Когда девушка шагала по выложенной плиткой аллее, её нагнал сам Мишка и сказал: — Как насчёт сегодня? Девушка, не веря своим ушам, резко обернулась. Его вопрос унес припев. Он, высокий и плечистый, шагал теперь рядом, и Алиса боялась спугнуть фортуну слишком громкими шагами, поэтому старалась идти неслышно, насколько это позволяли её тяжёлые ботинки. Алиса сначала подумала, что не расслышала его из-за музыки, и вопросительно посмотрела на собеседника. Он как ни в чем не бывало повторил: — Сегодня как насчёт, говорю? Алиса не смогла выдержать долгого зрительного контакта, и отвела взгляд. В голове зароились воспоминания об отцовском наказе и предписании, что в четыре часа дня она должна была быть дома как штык. Но как можно было отыскать фразу для отказа? Ведь если Алиса даст заднюю, то Мишка во второй раз может и не подойти. — Можно и сегодня. — буркнула она. — Слушай, а почему ты действительно постоянно в этих наушниках? Или… Тебе их правда прописал психиатр? — Психолог. Он сказал, что музыка успокаивает мою нервную систему. — нашлась Алиса. — Я… Я загоняюсь из-за поступления. — Так тебе же их папа подарил. — Ну, да. Психолог прописал, а папа подарил. — Бывает. — глубокомысленно кивнул Мишка и добавил: — Ну тогда сегодня? После уроков поговорим тогда. Я живу вон в том доме. Последний этаж. Только обязательно, не сливайся, пожалуйста, раз назвалась груздем. Он показал на новый квартирный комплекс за старой пятиэтажкой, окна которого выходили на проспект. Ступеньки перед входом во внутренний дворик здания школы покрыла тонкая корка льда, и девушка повернулась боком, чтобы не плюхнуться прямо на мягкое место. Но Мишка так галантно взял ее под руку, что она просто изумилась его ловкости. — Спасибо. — Ну ладно тогда, увидимся. Мне надо ещё доделать английский. «И что это было?» Кровь яростно кипела в венах, а ее щеки были, наверное, красными как если бы она измазала их свекольным соком. Сквозь куртку она ощущала ожог от Мишиной ладони, и это ощущение сохранилось на последующие часы. Весь учебный день трепет в животе то нарастал, то спадал, а ожидание превратило каждую секунду в минуту. Алисе на самом деле казалось, что время удлинилось в шестьдесят раз. Что касается папы и Даши, то девушка подключила изворотливость и придумала какую-то достоверную ложь, что ей, мол, нужно срочно переписать двойку. Допустим, по английскому. А на перемене она настучала текстовое сообщение и нажала на «отправить». Было очень подозрительно, что в первый же день вынужденного карантина Алиса по чистой случайности получила неудовлетворительную оценку по предмету, который знала неплохо. В горле что-то екнуло: какой черт дернул ее написать «английский»? Надо было написать «физика», или «геометрия», тогда ее день прошёл бы как на мази. Голубая галочка мгновенно удвоилась, хотя обычно папа не сразу отвечал на сообщения, и отступать было некуда. «Хорошо» — ответил он, хотя Алиса знала, что по приходу домой он устроит ей допрос с фонариком в лицо, поэтому ей придётся отполировать свою историю до конца дня так, чтобы она блестела от чистоты подробностей. По мере приближения стрелки к отметке «три» на циферблате часов, Алиса заволновалась. Она никак не могла вспомнить, что Мишка ей сказал. Каждое его слово было выжжено отпечатком на коре головного мозга ещё три-четыре часа назад, но теперь как девушка ни пыталась догнать обрывки его предложений, они улетучивались, оставляя ей скудные воспоминания. Она даже не подумала, что обычно после уроков Миша с Аней вместе идут к нему домой, так что каким именно боком Алиса впишется в этот звучный дуэт? Или, она неправильно поняла Мишку, и присутствие Ани при их занятиях подразумевалось с самого начала? Наверное, так и было. А через ровно час тридцать минут их занятий Алиса уйдёт, а они с Аней останутся наедине, будто все это время девушка была временным испытанием их лебединой верности. Но что тогда означало то, что Мишка так недвусмысленно помог Алисе спуститься по лестнице? Да ничего это не означало. Он просто был хорошо воспитан. За этим же он одолжил ей свой пиджак. Вспомнилась привычка учителей литературы разбирать любой, даже самый замызганный и скучный текст на молекулы, но иногда синие занавески — это просто синие занавески. Как в том бородатом анекдоте. Мишка к ней не подошёл. Хотя обещал. Обещал ли? Она не помнила. Он завертелся в интересном обществе своих друзей и своей девушки, отвлечённый коловоротом чьих-то, а возможно и его собственных, ярких историй. Какой тут русский — важность бесконечных пробников меркла в сравнении с настоящей жизнью. Алиса хотела было пойти домой, но столкнулась со сразу двумя проблемами. Во-первых, она уже отпросилась переписывать двойку, за которую уже прослушает нотацию. Во-вторых, она уже пообещала Мишке, что не слиняет, и теперь не имела морального права ставить ему таких подлых подножек. Это бы наклеило на неё ярлык кидалова. К тому же, он ясно дал понять, в каком доме живет. Вполне возможно, что он ждал от неё не то что смелости, но какой-то инициативы. В конце-концов, у Алисы были руки и ноги, она могла и сама появиться там, где ей ясно дали понять, что ее сегодня ждут. А если не ждут? Кажется, он сказал, что они после уроков ещё поговорят про какие-то детали, всё-таки у Миши были и Аня, и друзья, и тренировки. Он сформулировал своё приглашение достаточно неясно, а глупая Алиса как всегда не уточнила конкретные детали. В решающий для неё момент, когда она переобувалась в уличные сапоги в надежде встретить Мишку у входа и проявить активность — в этом нет ничего стыдного и странного, уговаривала себя она — девушка поняла, что совсем запуталась в дилемме его ожиданий и своего понимания его ожиданий. Но Мишка так и не появился в раздевалке. Алиса клялась себе, что после химии она не сводила с него фокус. А он взял и растворился. Когда она вошла в раздевалку, он то ли свернул в сторону мужских туалетов, то ли — в сторону столовой. В любом случае, он должен был прийти за курткой. Висело несколько серых курток, но какая из них была Мишиной она не помнила и с упавшим сердцем подумала, что, наверное, никакая. Но ведь не мог же он дотянуться до своей куртки не входя в раздевалку, и выйти в рубашке и брюках на нулевой холод тоже не смог бы. Прошло десять минут, пятнадцать. Потом двадцать. Минуло полчаса, а Алиса все сидела в раздевалке, вешалки постепенно пустели, и тут в маленькое помещение походкой царицы вошла Воронцова Ксюша и сказала: — О, Кравцова. Ты что здесь сидишь как на паперти? Ждёшь кого? — Где Миша? — не подумав, выпалила она, и тут же испугалась своей прямоты, потому что неприятная и грубая Ксюша могла очень быстро поднять ее на смех. Но этого не произошло. Одноклассница скривилась и оглядела Алису с головы до пят, как неприятное лично ей явление, из-за чего девушку захлестнула волны злости и стыда за свои длинные конечности, жидкие волосы и невзрачную бледность. — Кравцова… Зачем тебе Миша? — Ксюша усмехнулась и, не дожидаясь ответа, схватила модную кожаную куртку и вышла из раздевалки так и не ответив на зависший в спёртом воздухе вопрос. Когда стрелки показали три часа сорок минут, Алиса вышла, наконец, в пустое лобби, но там конечно никого не оказалось. Охранник лениво что-то писал в журнале. Алиса сказала: — Извините. — он недовольно уставился на раздражитель в лице девушки. — Вы не видели парня такого высокого?.. — Спесивцева, что ли? — усмехаясь, уточнил орхранник. — Ушёл минут сорок назад. — Как — ушёл? Охранник пожал плечами и уткнулся в журнал, а Алисе ничего не оставалось кроме как надеть наушники и выйти из школы. Мишка снова ускользнул от неё, как ускользал всегда. Сначала она ощутила острую панику, но холодный воздух освежил ей голову, как если бы она нырнула в ледяной бассейн после монотонного дня. Мишка попросил её сдержать данное ему слово и позаниматься с ним, так? Так. Он сказал ей, где живёт. Так? Правильно. Значит, он ждёт, что она поступит по-взрослому и сама дойдёт до многоэтажки. Ей же не нужно сопровождение? Верно. Алиса дошла до здания довольно быстро, а у единственного подъезда вдруг застыла. Она знала этаж, но не знала квартиру. Как обычно она вспоминала о деталях в самый последний момент, когда игнорировать их было невозможно. Уже было три-пятьдесят, и на телефон пришло текстовое сообщение от вездесущей Даши: «когда ты будешь дома?» Девушка быстро и не без раздражения написала, что учительница только вернулась, и поэтому дома Алиса будет через полтора часа, про себя производя математические рассчёты. Если она сейчас же начнёт заниматься с Мишей — или в ближайшие пять минут — то это подарит ей целый час и десять минут времени с ним. Оставалось только выйти на горячую линию непосредственно с виновником затеи. Зубы стучали от едкого мороза, пробирающего до костей. Алиса быстро сообразила, что вообще-то Мишка числится у неё друзьях в социальных сетях. Она сняла перчатку и окоченевшим пальцем принялась набирать ему первое за несколько лет совместной учёбы сообщение. «По-прежнему русский сегодня?» — настучав это, она тут же стёрла предложение и задумалась. Как-то оно глупо звучит, наверное, нужно начать с приветствия, а не с навязывания своего общества. «Привет. Русский состоится или не сегодня?» — но Алисе нужно было именно сегодня, потому что если она уйдёт сейчас, то больше не отведёт чуткое родительское внимание, а зная решимость папы её карантин мог продлиться очень, очень долго. «Привет. Ты хочешь сегодня пройти через пару вариантов?» — Алиса повторила это несколько раз про себя и задумалась. Чем больше раз она читала сообщение, тем сильнее ей казалось, что слова друг к другу стоят под углом. Но так можно было вечно стоять на холоде и исправлять своё косноязычие, а ценные минуты шли. Девушка зажмурилась и отправила сообщение. Миша не был онлайн. А может он вообще не был дома. Почему она решила, что он дома? Она же знала, что он носится в водовороте событий и вообще не всегда ночует у себя, так что вероятность, что Мишка не забылся в суете и не утёк от неё вновь, была минимальна. Но надо было помнить, что Алиса сыграла ва-банк когда написала сообщение сначала отцу, а теперь уже и Даше. Она почти схватилась за голову: зачем она только что написала сообщение Даше, не сверив свои планы с планами Мишки? Поступи она рационально, то могла бы пойти домой, в отопляемое батареями помещение, а так она проиграла все свои партии. Если Мишка не ответит в ближайшие десять минут, то нужно было, наверное, возвращаться в школу или тянуть время, спрятавшись в подъезде. Острое желание затянуться маячило на горизонте сознания, и Алиса проглотила слюну. Надо было отвлечься. Она переминалась с ноги на ногу и не сводила глаз с подъездной двери, а иногда прерывала свой дозор лишь на секунду, чтобы взглянуть на экран телефона. И вдруг сбоку от Мишкиной фотографии мигнула зелёная лампочка, а потом напротив сообщения появились две галочки. Алиса застыла, ожидая ответа. А чтобы было не так волнительно, она закрыла глаза. Открыв их, она не нашла никакого ответного сообщения. Девушка отсчитала шестьдесят секунд, но и тогда строка под её вопросом белела зыбкой пустотой. Алиса отсчитала ещё шестьдесят секунд, потом — ещё раз, сообщения так и не последовало. Экран телефона неожиданно почернел и больше она не смогла его включить — сел от низкой температуры. Теперь было совершенно непонятно, как она должна была следить за временем. Скорее всего, загаданные ей десять минут прошли, и Алиса устала полустоять, усадив копчик на кружевную ограду детской площадки. Девушка решила идти домой и как-нибудь объяснить Даше, что переписала двойку гораздо раньше, чем планировала. Не переться же обратно в школу. И тут дверь подъезда распахнулась, а из недр здания вышли две фигуры, в которых Алиса узнала Аню и Мишу. Как глупо это ни звучало, Алиса тут же поняла всю неправильность своих расчетов: надо было дождаться, когда Мишка сам к ней подойдёт и сам её пригласит, как случалось это всякий раз до этого неприятного, вывернутого наизнанку столкновения с чьей-то частной жизнью, а теперь она своей поспешностью вторглась в личное пространство сразу двух людей. Девушка подхватила портфель и захотела как можно скорее уйти, чтобы её фиаско остался невидимым как и она сама, но было поздно. Аня её увидела и узнала. — Алиса. Ты что здесь делаешь? Мишка резко обернулся, но девушка не решилась посмотреть ему в глаза. Она надеялась, что он встанет на распутье этой ситуации между Аней и Алисой и всё прояснит, размотав клубок тянущейся с сентября истории, да ещё и объяснит сложившееся недоразумение. Но вместо этого, Мишка молчал, а Алиса так и не подняла взгляд ни на него, ни на Аню, предпочитая разговаривать с припорошенным первым хрупким снегом тротуаром. Он либо забыл об их договорённости, либо Алиса поняла договорённость превратно, но теперь она сама себя подвела под монастырь и была вынуждена объясняться: — Р-русский, пробник. Миша хотел пройти пробник. С-сегодня. Алиса подняла взгляд. Аня была без макияжа, но её правильные кукольные черты лица отсутствие штукатурки только подчёркивало. Во голубых глазах Миши перекатывались колючие кубики льда, и Алиса чуть не отпрянула от пронзительной, как шприцевая игла, злости на его лице. Ей стало вдвойне, втройне холодно, словно её голую, но в транслирующих рок наушниках, вывели на этот двор на обозрение всем жителям квартала. Аня вопросительно посмотрела на Мишку, и его выражение лица тут же сменилось на недоумённое, а потом он ровным голосом произнёс: — Я буду предельно честен, — он сделал паузу, выдохнул облачко воздуха, которое тут же растаяло. — Я понятия не имею о чём она говорит. Вся зима этого года будет, наверное, такой же как и Мишка — сухой, бесснежной и безжалостной.