Pihaššašiš

Маленький дом викария окружал настоящий розарий. Круглый год, благодаря мягкому и теплому климату штата, многочисленные розы в этом маленьком саду цвели и благоухали. Работа в саду была настоящим отдохновением для тела, разума и души, и Афродита предавался своему хобби всякую свободную от иных забот минуту. А забот тех было немало: во-первых, святой отец недавно женился, и пылкая страсть, приведшая его к алтарю с озорной рыжеволосой девчонкой, которая еще только недавно, казалось бы, бегала к нему на исповеди, еще не успела угаснуть, и благословленные Господом супружеские поцелуи и объятия доставляли им обоим немало радости. К тому же, в последнее время мадам Сэйка, так звали супругу викария, чувствовала себя не совсем здоровой, и они оба тихо надеялись на то, что, возможно, скоро станут родителями. Во-вторых, никто не отменял забот о пастве. Город, хоть и столица провинции, по всеобщим меркам был невелик, и долгое время церковь, в которой трудился Афродита, была единственной. Два года назад на противоположной стороне начали возводить и вторую, и он, было, уже обрадовался, что найдется кто-то, кто разделит с ним это бремя, но строительство отчего-то застопорилось, а потом и вовсе затихло. В-третьих, викарий не оставлял своими заботами и детский приют, который посещал два раза в месяц и общался с сиротами. Он искренне любил эти моменты и порой сожалел, что не может уделять им больше времени. Не тогда, когда ему не могут выделить толкового помощника. В-четвертых, помимо всех прочих забот, была у него и еще одна, о которой он не мог сказать никому, даже жене. Афродита окинул свой розарий сожалеющим взглядом, но прямо сейчас у него не было никакой возможности заняться садоводством. Время, будь оно неладно, поджимает. Часы в маленькой гостиной пробили два. – Милый, ты куда-то собрался? Жена выглянула из кухни, озадаченная. Обычно в это время они садились за обеденный стол, и она заканчивала последние приготовления к трапезе. Он залюбовался молодой женщиной, тем, как белела косынка в ее легких огненных кудрях, и какими занятными бантами она повязала завязки своего фартука. Он улыбнулся и, поднеся указательный палец ко рту, сказал: – Это секрет, хорошо? – ее глаза вспыхнули любопытством, она закивала. – Мой друг, Маниголдо, прибывает сегодня в Город на поезде. И мне нужно его встретить. Сэйка бросила быстрый взгляд назад, в гостиную, где на почетном месте висела сияющая золотой чешуей маска. – Он же никогда не покидает своего дома! – страшным шепотом сказала она, беззвучно ахнула, осененная какой-то идеей: – Инкогнито! Он уезжал из Города инкогнито! Афродита тихонько посмеялся и, коротко поцеловав завороженную мистической историей появления и исчезновения эксцентричного художника жену в щеку, поспешил покинуть дом, пока она не озадачила его еще дюжиной вопросов. Из дома донесся вскрик, хлопнула дверь и застучали легкие шаги по лестнице, удаляясь. Наверняка побежала к своему тайнику, в котором хранила свою тайную рукопись. Он как-то совершенно случайно наткнулся на нее, но, конечно же, только посмотрел на обложку толстой тетради, внутрь не заглядывая. Стоит немного подождать, и однажды наверняка она даст почитать. – Добрый день, святой отец, – знакомый кэбмен уже ждал его. Норовистая лошадка по кличке Звездочка нетерпеливо переступала копытами, всем своим видом показывая, что только дайте волю – домчит со скоростью света. – И тебе добрый, Джабу, – поздоровался Афродита, усаживаясь в коляску. – На вокзал, будь так добр. Кэбмен взмахнул вожжами, и лошадь резво взялась с места. – Встречаете кого-то? – Да, мой друг приезжает. – Подождать вас? – деловито поинтересовался Джабу, не отрываясь от дороги. Афродита подумал, потом с сожалением отказался. – Нет, не стоит. Думаю, мы заглянем куда-нибудь отметить его возвращение, – довольно расчетливо сказал он, успев ухватить широкую улыбку на лице извозчика. Да, даже священники не чужды мирских радостей. Пусть его пустую голову занимает эта мысль, нежели вопросы, кто этот таинственный друг и откуда он прибыл. Вокзал был невелик и занимал одно из самых красивых зданий Города. Конечно, его фасад был немного поврежден во время войны, а ни у одного мэра руки так и не доходили до реставрации, всегда находились какие-то другие дела. Но даже в таком виде здание смотрелось удивительно гармонично и неизменно радовало глаз как горожан, так и приезжих. Распрощавшись с Джабу у главного входа, Афродита одернул длиннополый пиджак, поправил убранные в хвост длинные волосы и неспешно направился к платформам. До прибытия поезда оставалось несколько минут, он уже мог видеть длинную черную полосу, ползущую вдалеке. Он как раз дошел до платформ, когда поезд, сбавляя скорость, подошел к вокзалу, и теперь они шли вровень – Афродита по перрону и поезд по рельсам двигались с одинаковой скоростью. Вот поезд замедлился, громко лязгнули тормозные колодки, завизжали, запели резко остановившиеся колеса, еще по инерции скользящие по рельсам, и, резко дернувшись, поезд остановился. Афродита прибавил шагу, торопясь к четвертому вагону, но немного не успел. Из вагона на перрон выпал помятый саквояж, следом выскочил и хозяин – викарий смахнул слезы, выступившие при виде худой долговязой фигуры друга. Пока он предавался воспоминаниям, Маниголдо помог другому человеку спустить вещи, а потом вытащил из вагона ребенка. Подхваченный им подмышки малыш запищал от страха и удовольствия, когда Маниголдо пару раз подкинул его в воздухе, прежде чем поставить на землю. – Вижу, ты по-прежнему любишь детей, – с доброй насмешкой сказал Афродита, подходя ближе. Маниголдо вздрогнул и быстро развернулся. Выражение его лица заставило викария сделать шажочек назад, в опаске, но вот оно сгладилось, и старый друг расплылся в акульей ухмылке: – Дита! – и воодушевленно сграбастал его в железные объятия. – Маниголдо, – Афродита стоически вытерпел приветствие, но потом вежливо, но непреклонно высвободился. У его ног лежал одинокий, слегка помятый саквояж. – Это все твои вещи? Маниголдо наклонился, легко подхватывая чемодан, и развернулся. – До встречи, Доко, – попрощался он со своим попутчиком, невысоким дружелюбным китайцем. Афродита с удивлением узнал в нем городского аптекаря. – Бывай, Рюхо, – потрепал по голове малыша. Афродита едва успел обменяться приветственными взглядами с господином аптекарем, который составлял такие удивительные травяные смеси для утоления головной боли, но Маниголдо уже приобнял его за плечи своей ручищей и повлек прочь. – Давай сначала ко мне, там поговорим, а потом… с женой познакомишь? У меня, правда, нет подарка к свадьбе, но… – Глупости не говори, – холодно оборвал его Афродита. – И давай, поменьше выделяйся. Ты – инкогнито покидал Город в поисках вдохновения, а теперь спешишь домой, чтобы не портить репутацию затворника и чудака. Десмаск, вот теперь это был точно он, а не созданный им для отвода глаз образ эксцентричного художника и обаятельного хама Маниголдо, жестко усмехнулся. – Отрастил зубки, я смотрю? – Просто раньше я их не показывал, – в тон ему отозвался викарий. Если бы кто-то задался целью отыскать дом и мастерскую знаменитого на весь мир резчика масок, то он бы еще долго блуждал, потому что разобраться в хитросплетениях городских закоулков мог только тот, кто родился здесь или прожил по крайней мере полжизни. Ни у Десмаска, ни, тем более, Афродиты, к сожалению, не было ни того, ни другого. Но первый имел прямо-таки звериное чутье и отлично ориентировался на местности, запоминая дорогу чуть ли не с первого раза, а к услугам второго было достаточно добровольных проводников – городская детвора обожала своего доброго викария. Дом Маниголдо – Десмаска – скрывался в небольшом тупичке на окраине рабочего квартала. Если не знать, куда идти, можно было в легкую пропустить нужный поворот, а потом и вовсе заблудиться. Дом встретил их обшарпанными стенами, местами обвалившаяся штукатурка которых обнажала рыжий кирпич, окна нижнего этажа были закрыты ставнями, верхнего – темнели провалами в иное измерение. Афродита извлек из внутреннего кармана ключ и передал его хозяину дома. Ключ легко провернулся в замке, щелкнула собачка. Дверь открылась наружу, хорошо смазанные петли даже не скрипнули, и Десмаск, как будто не было этих долгих лет отсутствия, снова перешагнул порог. Пока он осматривался, пытаясь разглядеть обстановку в темноте, Афродита по памяти нащупал переключатель и щелкнул им. На стенах загорелись газовые лампы. – Да тут все как и было, – даже слегка разочарованно сказал Десмаск. Обернулся, обвиняюще тыкнув пальцем в друга. – А я думал, ты устроишь здесь тайный притон, будешь водить девочек, курить травку и читать им Святое Писание. – Уйми свою больную фантазию, – был ему ответ. Десмаск хохотнул, оставил саквояж в прихожей и пошел в обход. Везде он включал освещение и долго рассматривал обстановку. Дом выглядел жилым. Для любого постороннего, если бы тот попал сюда, стало бы яснее ясного – хозяин вот буквально только что вышел по делам, наверное, разминулись. В гостиной на столе и диване были разложены книги. Он поднял одну: резьба по дереву, тайны старых мастеров, еще довоенное издание. Помнится, именно с этой книги все и началось. Он тогда только переехал и разбирал завалы старья, доставшиеся от прежних хозяев. Немногочисленные книги решил сперва просмотреть, прежде чем выбросить или продать, но заели дела, закрутился, и в результате руки до книг так сразу и не дошли. Одним длинным вечером, который он, как и всегда, коротал в одиночестве, он просто взял с полки первую попавшуюся книгу полистать. И – пропал. С пожелтевших страниц на него смотрели разнообразные маски – смеющиеся и плачущие, злые и веселые. Маски греческие, римские, китайские, африканские, индейские. Автор щедро делился правдивыми историями и откровенными домыслами и делал это столь талантливо, что неведомый прежде мир захватил читателя с головой, и Десмаск оторвался от книги только тогда, когда прочел всю ее, от корки до корки. От долгого сидения в одном положении тело его затекло, он, осторожно потягиваясь, глянул в окно, за которым занимался новый день, и внезапно понял, что читал всю ночь напролет. Он с невольным уважением посмотрел на книжку – и взялся перечитывать. После третьего раза он откопал в кладовке инструменты, видимо, принадлежавшие когда-то хозяину дома, несколько старых заготовок и принялся за дело. Через месяц каторжного труда он вырезал свою первую маску. Бережно вернув книгу на полку, как сделал бы обязательно Афродита, чьими руками и создавалось регулярно впечатление обжитости, Десмаск уверенно нашел взглядом на стене свою первую работу и усмехнулся. Она демонически скалилась криво вырезанным провалом рта и хмурилась раскосыми вытянутыми прорезями глаз, в центральной части лба в маску был встроен красный стеклянный шестигранник, слегка выпуклый, а с обеих сторон ее обрамляли восемь острых отростков, похожих на паучьи лапки. У маски было собственное имя. Десмаск сам вырезал его с обратной стороны, и ему не нужно было снимать ее со стены, что увидеть: слегка грубоватая надпись, делая которую, он занозил два пальца и потом страдал от нагноения, гласила «Акубенс»*. Он сам не помнил, откуда взял это странное слово, но все то время, что он работал над маской, оно прочно сидело у него в голове, как заноза. И только когда последняя буква была вырезана, его отпустило. В гостиную вошел Афродита. – Я там чайник поставил, – он махнул рукой в сторону кухни. – Чай? Пфе. Давай выпьем чего покрепче, за встречу. – Я откажусь, пожалуй. Ты ведь не забыл, что нам нужно обсудить кое-какие дела? И лучше всего на трезвую голову. Десмаск в ужасе воззрился на друга. – Эй, Дита, неужели женитьба так меняет человека? – пораженно вскричал он. – До такой степени, что мужчина может отказаться выпить со старым другом за встречу! – Одно дело – выпить за встречу. Это можно и попозже. Сперва – дела, – непоколебимо заявил викарий и удалился на кухню. Десмаск захлопнул дверцы потайного погребца, в котором заманчиво поблескивали несколько бутылок, и двинулся следом. Пришлось пить чай. К счастью, тот чай, что заваривал Афродита, выходил куда лучше, чем Десмаску приходилось пить в последнее время. Сунув нос в чашку, он полной грудью вдохнул ароматы мяты и малины и практически смирился с отсутствием алкоголя. – Эй, слышал про бар «У Одноглазых»? Афродита глянул на него поверх чашки. – Да. – И как? – Неплохой. А ты о нем откуда знаешь? Десмаск подул на чай, наблюдая, как по поверхности побежала легкая рябь. – Доко посоветовал. – А, господин аптекарь. – Ты его знаешь? Афродита вздохнул. – Десмаск, это довольно маленький город. Здесь все друг друга так или иначе знают, а особенно единственных на весь город священника и аптекаря. Прекрати заговаривать мне зубы. Выкладывай. Когда Дита начинал говорить подобным требовательным тоном, у него даже голос менялся – в нем появлялись резкие, режущие слух нотки, от которых начинала болеть голова. Десмаск выставил перед собой руку и успокаивающе произнес. – Хорошо-хорошо. – Он помолчал и выпалил: – Мне состряпали легенду, что я маньяк, который режет лица своим жертвам и делает маски, чтобы запихнуть меня в колонию, и я нашел бы там тех ублюдков, которые виноваты в смерти Елены! Викарий нахмурился. – И я все это время искал их и резал маски. Резал и искал, – Десмаск отставил чашку в сторону и странным взглядом посмотрел на свои открытые ладони. – Нашел, втерся в доверие. Ну а дальше ты знаешь. Лазоревые, как море в ясную погоду, глаза викария сверкнули понимающе: – О господи, – выдохнул он, – ты связался с правительством? Ты – сумасшедший, я всегда это знал! Может быть, тебе не жаль себя, но ты не думал, что Елена бы не одобрила такое?! – Я сделал это ради нее! – заорал в ответ Десмаск и со всей дури жахнул ребром ладони по столу, забыв совсем про зажатую в пальцах чашку. Зазвенели, брызнув в стороны, осколки, мужчины молча уставились на них. Потом Дита вздохнул тяжело, поднялся из-за стола и засуетился вокруг, осмотрев сперва руку, чудом оставшуюся целой, потом смел осколки в тряпку и налил чай в новую чашку. Десмаск смотрел на поверхность чая, но вместо своего отражения видел Елену. Она улыбалась, и на ее бледных щеках цвел чахоточный румянец. Болезнь и должна была убить ее, но не скоро. Они думали, что у них достаточно времени, а на деле оказалось, что его не осталось совсем. – Четыре года, Дита. Четыре гребаных года… – он с силой обрушил кулак на ни в чем неповинный стол, но, сколоченный из дубовых досок, он не шелохнулся. – Зато, – он криво усмехнулся, – я теперь умею делать маски австралийских аборигенов. Афродита не принял его шутливого тона. – И что теперь? Послушай, ты – мой друг, и я надеюсь, что знаю тебя достаточно для того, чтобы быть уверенным – ты, конечно, тот еще ублюдок (и это еще мягко сказано), но не убийца и не сумасшедший. Уж в людях я разбираюсь, работа такая. Но теперь, когда ты покинул колонию, что теперь будет с твоей жизнью и твоей репутацией? Десмаск глотнул чаю, как будто пытаясь запить от нахлынувших вдруг воспоминаний. – Все будет в порядке. Я сделал то, что от меня требовалось, и с моей жизнью и с моей репутацией ничего не случится. Куда уж хуже-то? – И что же это? Если ты, конечно, можешь мне сказать. Он улыбнулся, смакуя мысль о том, что скоро все те ублюдки заплатят по счетам: – Имя главаря Мародеров. *Акубенс - альфа Рака