***
Мама высадила меня у школьных ворот, а сама поехала в круглосуточный супермаркет за продуктами к сегодняшнему столу. Я предупредил её о том, что задержусь. Она попросила вернуться домой не позже восьми часов. До звонка на первый урок оставались считанные минуты. По коридору старшей школы вяло плелись ученики. Кто-то спорил о шансах «Гризли» на проход в следующий этап турнира, а кто-то засовывал язык в глотку моей бывшей девушки, будто хотел её сожрать. Я обошёл их сбоку, надеясь избежать внимания к себе. — Дастин! — тоненьким голоском прозвучало позади меня. Услышав своё имя, я непроизвольно закатил глаза. — Привет, Бритни... С её плеча свисала рука парня, одетого в синюю куртку с надписью «Гризли» во всю грудь. Кажется, его зовут Стивен. В прошлом сезоне он показал ужасную игру. Бритни что-то шепнула ему на ухо и аккуратно выскользнула из объятий. Мы вместе пошли по коридору. Она решила спросить меня о смерти тренера Питерсона: — Думаешь, это сделал зверь? — Думаю, да. — А ты знал, что он был охотником? — Ружьё сейчас купить проще простого. В Монтане каждый второй охотник. — Но у него нашли не только ружья, а ещё и динамитные шашки, самодельные капканы и… — Бритни! Почему ты не спросишь об этом у своего парня? Он точно знает о тренере Питерсоне больше моего. — Спрашивала, — обиженно произнесла она. — Стивен не хочет об этом говорить. Мы остановились у шкафчиков, чтобы взять учебники по математике. Коридор быстро опустел, а из-за угла стало доноситься цоканье шпилек, свойственное туфлям миссис Мосс. Это действительно была она. В привычном для себя состоянии: шла вальяжной походкой, слегка покачиваясь из стороны в сторону. Бритни проводила её взглядом со словами: — Бедная Миссис Мосс. Я удивлённо посмотрел на Бритни и повторил её слова с вопросительной интонацией: — Бедная Миссис Мосс? — Ну да. У неё развод в следующем месяце. Будут делить имущество. — Развод? — Ты что, живёшь в дремучем лесу? Её муж, мудак, изменил ей с какой-то малолеткой. Все давно уже в курсе, кроме тебя… Бритни Спаркс обожает сплетни. Она буквально живёт ими. Как только мы вошли в кабинет — тут же раздался звонок. Миссис Мосс писала на доске новую тему. Я сел за ближайшую свободную парту, а Бритни растворилась в толпе кокетливых подружек, оживлённо обсуждающих что-то у окна. Спустя две минуты все сами расселись по местам. Миссис Мосс, потирая из-за головной боли виски, велела открыть учебники на сорок девятой странице и выписать все определения из математического анализа. Определений там было не мало. В середине урока к нам наведался директор. В учебное время он редко покидает свой кабинет, разве что, для обеденного перерыва. Сегодня у него был иной повод. После коротенькой пламенной речи посвящённой кончине тренера Питерсона, он, положив руку на сердце, попросил учеников быть более бдительными за приделами школы. Вдруг я заметил у себя в тетради пятно света. Я поднял голову и сразу же определил его источник. Солнечные лучи отражал серебряный перстень директора. Он плотно облегал его указательный палец, а по центру виднелась какая-то гравировка. Нас разделяло несколько футов, так что разглядеть я её не смог. На перемене я встретил Джеки. Он, собственно, как и Чарли, продолжает делать вид, будто меня не существует. Недавно я попытался им объяснить, что променять «мусор» на «книги» было не моей идеей, но они не захотели меня слушать. Уроки сегодня проходили непривычно спокойно, не вызывая отторжения. Мистер Райт не докапывался до меня со своими излюбленными расспросами о нравственности человека, а учителя старой закалки впервые за долгое время не смотрели на меня как на прокажённого. Смерть Фрэнка Питерсона по-настоящему взбудоражила всю школу. Последним уроком была химия. После парочки прогулов я окончательно перестал понимать все эти формулы. Даже то, что знал раньше, каким-то образом стёрлось из памяти. У меня чуть мозги не вытекли, когда нас заставили переписывать вчерашний тест. По дороге в библиотеку я заметил одинокий силуэт на трибуне стадиона. Светлые волосы и синяя куртка выдали Боба Хендерсона. «Гризли» остались без тренера, а его профессиональная спортивная карьера теперь под большим вопросом. Мы с мистером Митчеллом наконец-то разобрались со всей бумажной волокитой и рассортировали книги по стеллажам и полкам, на которых большинство из них простоят нетронутыми до следующей инвентаризации. С понедельника библиотека заработает в привычном для школы режиме. Книги ученикам будет выдавать новый библиотекарь, а мои обязанности ограничатся поддержанием порядка и ежедневным протиранием полов, с обязательным поднятием всех тридцати восьми стульев.***
Аллен-стрит утопает в зелени, пусть и не такой яркой, как в начале лета. Особенно в глаза бросается старый кирпичный дом в конце улицы. Из ряда однотипных жилых домов, только его стены обвиты плющом до самой крыши. Раньше я этого не замечал, хотя, если бы Эмили жила на другой улице, то никогда бы и не заметил. Я перешёл дорогу и замедлил шаг, нервно рассматривая каждую вмятинку под ногами, а в груди словно отбойный молоток. Я подумал: «А можно ли это назвать свиданием?» «Наверное» — ответил я самому себе, дойдя до порога её дома. Сердце бешено стучало, но я собрал волю в кулак и потянул за дверную ручку. Трухлявая лестница привела меня к коридору с множеством дверей. В самом коридоре окон не было, его слабо освещала единственная работающая лампочка на потолке, а подтёки и трещины на выцветших зелёных стенах заставляли усомниться в желании зайти внутрь. Я стёр пот со лба и направился к свету. Мне стало интересно, как именно я должен понять, в какой квартире живёт Эмили, ведь все двери выглядят абсолютно одинаково. На большинстве из них даже нет номеров, лишь следы от отвалившихся цифр. В конце коридора, на стене, я заметил выцарапанную чем-то острым дату «25.11.76», а чуть дальше «25.12.76», «21.10.77» и ещё множество других похожих дат. Больше всего выделялось перечёркнутое вдоль и поперёк «ЛЕТО 1986». Я сразу понял, чьи это иероглифы. Этот симпатичный пещерный человек обитает, должно быть, в квартире под номером «19», ведь следы ведут именно сюда. Тишину прервали три неуверенных стука в дверь. — Кто там ещё? — прозвучало по ту сторону. Дверь слегка приоткрылась, до упора цепочки, а из образовавшейся пятидюймовой щели выглянуло сморщенное лицо пожилой женщины. — Кто вы? — спросила она хриплым голосом. — Эмили… здесь живёт? — Молодой человек, для начала вам следует представиться. — Я Дастин. Ищу Эмили. Так вы её знаете? Старушка захлопнула дверь прямо перед моим носом, но к счастью, для того чтобы отвести щеколду и открыть её полностью. Она предстала передо мной в белом халате, старческом белом халате, под которым ничего больше не было. Я резко отвел от неё взгляд. — А с тобой что? — спросила она, поднеся платок ко рту. — Я вас не понимаю. Старушка прокашляла около десяти секунд и наконец продолжила: — Ну как же… Ты ведь из её клуба? Не успел я ничего ответить, как в дверном проёме появилась Эмили. Она попросила, чтобы я подождал её у лестницы. К счастью, долго ждать не пришлось. Спуститься вниз не оказалось для неё чем-то запредельно сложным, даже несмотря на ужасающее состояние лестницы. Как она сама сказала: «Главное почувствовать ступеньку всей подошвой, чтобы смело наступать на следующую». Выйдя на улицу, при солнечном свете я в полной мере смог разглядеть её невероятной красоты цветочный сарафан и лакированные чёрные босоножки, под цвет сарафану. А из растрёпанных белых волос у неё торчали солнцезащитные очки, которые она ещё не успела надеть. Засмотревшись на это бледное личико, я случайно заметил, как алые губы зашевелились: — Куда пойдём? Я бросил взгляд на фонарный столб справа от Эмили, на нём висела свежая афиша: «К ВАМ ПРИЕХАЛ БРОДЯЧИЙ ЦИРК ДАНДЕЛИОН». — Хочешь горячего попкорна? Эмили посмотрела на меня удивлёнными глазами, похожими на два блюдца с молоком. В нашем городишке не так много мест, где можно весело провести свободный вечер, но вокруг циркового шатра обычно выставляют ярмарочные палатки, в которых с малой долей вероятности можно выиграть приз, поразив все пять пивных бутылок из пневматической винтовки с косым прицелом, ну, или другим дурацким способом. А менее искушенному зрителю по вкусу придётся поджаренный арахис, пончики во фритюре, сахарная вата или мой любимый карамельный попкорн. — За меня говорит урчащий живот, но я бы хотел объесться всякой дряни из ярмарочных палаток. — Если там есть картофель-фри, то я с тобой. — Уверен, что он там есть. Эмили нащупала мою руку и обхватила её своим локтем. Мы пошли по Аллен-стрит как молодая супружеская пара. — Почему ты ходишь без трости? — Я пока не готова смириться с инвалидностью. — Понятно. Но с тростью тебе будет намного проще ориентироваться в пространстве, ты ведь это знаешь. — Сегодня ты будешь моим ориентиром. — Как скажешь. Мы спустились вниз по улице. В небеса вдруг ударили лучи света от прожекторов, а на горизонте замерцали огоньки. — А кто была эта пожилая женщина? — Моя бабушка. Мама попросила её присматривать за мной, когда она на работе. Будто я сама не справлюсь… — Твоя бабушка подумала, что я из какого-то клуба. О чём шла речь? — Я не знаю… — Ладно. Через десять минут мы были уже на полпути к полосатому красно-белому шатру, верхушка которого выглядывала из-за деревьев городского парка. — Где ты учишься? — В школе Артура Франклина. Это мой последний учебный год. — У вас вроде бы недавно библиотека сгорела? — С тех пор почти четыре месяца прошло. — Да уж… После аварии бывает, что я теряюсь во времени. — Прекрасно тебя понимаю. — А где ты живёшь? — В Стилсе. Это в двадцати минутах езды от города. — Пригород, значит. — Ага. Теперь моя очередь. Что это за каракули на стене? — Ах это… Когда мне было шесть лет мои родители развелись. Я решила остаться с папой, и вскоре мы перебрались в Биллингс к его сестре, моей крёстной. Пустили там корни. С мамой я виделась редко, чаще всего в праздничные дни. Сложно описать, что я к ней тогда чувствовала, но отношения у нас совсем не ладились. Время, проведённое с ней, тянулось как нуга из холодильника. Когда она не видела, я вытаскивала гвоздь из дверной рамы и выходила в коридор, чтобы запечатлеть эти дни как худшие в жизни. От этого мне становилось легче. До наших ушей стала доносится цирковая музыка. А те самые огоньки на горизонте превратились в обыкновенные гирлянды. Первым в нос ударил сладостный аромат картофеля-фри. — Нам сюда, — сказал я Эмили, пытаясь направить нас двоих к нужной палатке. Очередь перед нами разошлась только спустя семь минут, и я наконец смог заказать два картофеля-фри. — Полить чесночным соусом? — спросил продавец. — Не нужно, — воскликнула Эмили. Взяв с собой еду, мы ушли подальше от громкой музыки и удобно расположились на безлюдной платформе сломанного аттракциона. — Значит ты… — заговорил я с набитым ртом, — не любишь чесночный соус? Эмили поднесла салфетку к губам и стёрла с них весь жир. — Я не хочу, чтобы наш первый поцелуй ассоциировался у меня с запахом чеснока. Пережёванная картошка чуть не вылетела из моего рта: я подавился и закашлялся. Услышав это, Эмили засмеялась. — Я пошутила! Она засмеялась ещё сильнее, когда я ради шутки выкрикнул: — Ты смерти моей хочешь? Переведя дыхание, я присоединился к этому истерическому смеху. Мы были похожи на двух счастливых идиотов. После этого момента вся наша дальнейшая беседа складывалась таким образом, словно мы знакомы уже тысячу лет. Час пролетел как один миг. Я с неподдельным интересом слушал о детстве Эмили, проведённом в Биллингсе, о её мечте поступить в хороший университет и переехать в большой, или как она сказала «живой» город. Слушал о её жизни и делился с ней некоторыми эпизодами из своей. За этот час с лишним я с переменным успехом чувствовал себя то взбудораженным, как ребёнок перед Рождеством, то воодушевлённым, как после прочтения увлекательной книги. Мой живот снова заурчал, напомнив мне о существовании карамельного попкорна. — Пойдём к палаткам? Ещё чего-нибудь возьмём. — Давай я лучше подожду тебя здесь? — Ладно. Я быстро. Эмили откинулась назад и легла на платформу, подложив правую руку себе под голову. — Жду. В сравнении с другими палатками, очередь за попкорном выстроилась совсем небольшая: пять человек, включая меня. Но молодой парнишка на выдаче едва справлялся со своими обязанностями. А когда мужик позади меня выкрикнул: «Пошевеливайся, рыжий!», из его рук попадала вся мелочь, которую он полминуты выгребал из фартука. Внезапно флюгер на крыше соседней палатки завертелся как бешеный, издавая противный скрип. Чтобы спрятаться от поднявшейся из-за ветра пыли, я натянул футболку на нижнюю часть лица и прикрыл глаза рукой. Боковым зрением я заметил человеческий силуэт размером с бейсбольную биту. Это был маленький мальчик. Рядом с ним болтался красный гелиевый шарик, привязанный к ленточке, что, в свою очередь, была намотана на его запястье. В отличие от бегающих вокруг людей, пытающихся спрятаться от порывов ветра, он неподвижно стоял на одном и том же месте c запрокинутой назад головой. «Не лучший момент для любования звездами» — подумал я. Но его губы зашевелились. Он определенно с кем-то разговаривал, и судя по расположению головы, с кем-то очень высоким. Собеседник мальчика находился вне моего поля зрения, за белой тканью, нацепленной на металлический каркас. Ветер то и дело пытался сорвать эту ткань с расшатанных крепежей. Я сделал шаг вправо, но этого оказалось недостаточно. Я отошёл ещё на пару шагов от изначального места, но моё плечо вдруг одернул тот хамоватый мужик. — Ты берёшь или как? Неуклюжий продавец задал мне тот же вопрос, только намного более робким голосом: — Вы собираетесь сделать заказ? — Да, только… Вспомнить за чем я пришёл сюда, получилось не сразу. — Большое ведёрко карамельного попкорна и… банку колы, пожалуйста. Ветер стих также быстро, как и появился. Я положил на прилавок один доллар и сорок пять центов, прижал ведёрко к груди и схватил жестяную банку. С каждым шагом, отдаляющим меня от ярмарочных палаток я оглядывался всё чаще. В какой-то момент я смог увидеть то место, где стоял мальчик с красным гелиевым шариком, намотанным на запястье, чтобы наверняка его не потерять. Но мальчик там больше не стоял. А неподалёку, над всеми этими искусственными огоньками, посреди настоящего звёздного неба, свободно, словно в невесомости, вверх поднялся красный шарик. — Зевак тут бродит не мало, — заговорил я сам с собой, по пути к Эмили. — Шарик мог выскочить из руки любого ребёнка. Тот мальчик, должно быть, ушёл под шатёр вместе с родителями, а я накручиваю себя как дурак. Эмили, подобно трупу, лежала в том же месте и в той же позе, что и десять минут назад. Разница была лишь в том, что её тело окутало облако дыма, а изо рта торчала сигарета. — Я уже и забыл, что ты куришь. Она никак не отреагировала на мои слова, а во рту продолжала тлеть сигарета, постепенно становясь пеплом. Если бы цветочный сарафан не шевелился в области её груди, то можно было подумать, что она мертва. Ведёрко попкорна и банку колы я отставил в сторону. Правую руку она держала под головой, а левую между грудью и животом. Из едва сжатого кулака торчала серебристая зажигалка. Та самая, что послужила главной причиной нашего знакомства. — Знаешь, — снова заговорил я, — никогда не встречал девушек с бензиновой зажигалкой. На бледном лице появилась улыбка. — Эта зажигалка принадлежала одному очень близкому мне человеку. Недолго думая, я решил спросить: — Твой отец… — …Погиб, — она сжала зажигалку в кулаке с такой силой, что ладонь сначала покраснела, а затем побелела, — в той аварии. Я был уверен, что из затуманенных глаз вот-вот польются слёзы. Но этого не произошло. Она сделала глубокий вдох, расслабила руку и выдохнула облако дыма. — Взял что-нибудь попить? — Взял. Я открыл банку колы, и та брызнула мне на одежду. — Держи. Эмили вытащила руку из-под головы и затушила сигарету о платформу, на которой мы находились. Приподнявшись, она села на колени и спрятала зажигалку в небольшой кармашек своего сарафана, а взамен вытащила завёрнутую в бумажный свёрток синюю таблетку и запила её колой. Я молча наблюдал за ней, оттирая пятна с футболки. Тишину разбавляла цирковая музыка, просачивающаяся сквозь брезентовые стены шатра. Эмили села поудобней, оперевшись спиной о ржавую балку. — Знаешь, — заговорил я робким голосом, — в день нашего знакомства я не мог оторвать от тебя глаз. — У меня было что-то между зубов? — Нет. И вовсе я не об этом. — А о чём же? — заинтересованно спросила она, подавляя улыбку изо всех сил. — Ты ведь поняла. Алые губы расплылись в лучезарной улыбке. — Мне не подвластны чужие мысли, Дастин. — Ты не похожа на девушек, с которыми мне доводилось общаться. Мне очень хорошо с тобой, как будто… Эмили дотронулась моей руки кончиками пальцев и стала вскарабкиваться ими вверх, пока не добралась до покрасневшей от волнения щеки. — Слушай, Дастин. — Что? — шепотом спросил я, рассматривая черты её бледного усталого лица. — А какого цвета у тебя глаза? — Зелёного. — Как и у меня когда-то. — Ну… да. Она убрала руку с щеки и выставила её вперёд. — Поделишься одним? — Я бы с радостью. Из затуманенных глаз полились слёзы, но сама она осталась невозмутимой. — Чудес ведь не бывает, Дастин. Мне тоже очень хорошо с тобой, но… — Но что? — Но я даже не могу увидеть твоего лица! Даже своего не могу! Я надеялась, что всё будет как раньше, но это невозможно! Невозможно! Невозможно… Я обнял её не раздумывая. Прижал к груди и стал прислушиваться к её неровному дыханию и милым всхлипываниям. Я заранее знал, что этот день навсегда отпечатается в моих воспоминаниях. Над лесным массивом в нескольких милях от нас сверкнула молния, а над городом по-прежнему сияло звёздное небо. Лёгким движением она освободилась от объятий. — Спасибо, — произнесла она, сопя носом. — Да ладно тебе. Эмили начала вытирать слёзы с лица и поправлять волосы. — Чёрт… — возмутился я своей памятью. — Что-то не так? — уже совершенно спокойным голосом поинтересовалась она. — Сегодня приезжает мой отец. Я не виделся с ним почти две недели и пообещал маме вернуться не позже восьми. — А сейчас сколько времени? Я взглянул на свои часы. — Половина восьмого. Придерживаясь за ржавую балку, Эмили встала на ноги. — Тогда нам следует поторопиться. — Если опоздаю, то ничего страшного не произойдёт. — Но ты не опоздаешь! Я отдал попкорн мимо проходящим детям, мальчику и девочке, их мама заставила обоих сказать «спасибо», и мы с Эмили отправились к её дому. Довольно быстро мы добрались до Аллен-стрит, у нас ушло примерно пятнадцать минут. За это время мы рассказывали обо всём, что приходило в голову, вплоть до первых отношений. В моём случае это была Бритни Спаркс, а первым парнем Эмили был сын механика её покойного отца, но им тогда было по одиннадцать лет, так что она усомнилась в том, можно ли это назвать отношениями. Несмотря на поток взаимных откровений, о некоторых эпизодах из жизни я решил пока не рассказывать, оставив их до лучших времён. Мы остановились у порога её дома. Я хотел проводить её до квартиры, но она наотрез отказалась. — Тебе нужно спешить. — Да, но… Эмили схватила мою голову обеими руками. — Поцелуй меня. Я ощутил биение двух взволнованных сердец. Наши веки одновременно опустились, а губы соприкоснулись. Это было похоже на сказочный сон. — Мы увидимся завтра? — с трепетом в голосе спросил я. Вместо ответа она крепко меня обняла и ступила на порог. — Я позвоню тебе, как приеду! Эмили молча вошла внутрь и закрыла за собой дверь. — Хм… Ещё раз взглянув на часы, я окончательно убедился в том, что никак не успеваю к обещанному времени. В лучшем случае я отделаюсь двадцатиминутным опозданием. В восемь часов двадцать две минуты я вышел на автобусной остановке, названной в честь крохотного поселения, состоящего всего из трёх улиц. В основном здесь живут старики и многодетные семьи. А на грунтовой дороге, пересекающей эти улицы, постоянно играют дети. Местные жители уезжают на работу рано утром и возвращаются только поздно вечером. В дневное время эта дорога служит площадкой для игры в бейсбол. Не встретив по пути домой ни единой живой души, я не сильно этому удивился, ведь солнце давно спряталось за горизонт, а фонарей вдоль грунтовой дороги, вопреки неоднократным обещаниям мэра, так и не появилось. Луна кое-как освещала мне путь, но и её заволокли тучи. Миссис Шварцман неподвижно стояла на веранде своего усаженного цветами дома. Мы не были знакомы с ней лично и никогда не здоровались при встрече, но уверен, она тоже знает кто я, вернее, чей я сын. Её взгляд был к чему-то прикован, пока она не увидела меня. Она закрыла рот рукой, как это делают от испуга, а её глаза заблестели под неестественно жёлтым светом уличной лампы. Проходя мимо других домов, я наблюдал схожие картины, что посеяло внутри меня панику. Я ускорил шаг. Напротив нашего дома столпились соседи, а на месте, где обычно паркуется отец, стояла полицейская машина. Толпа что-то бурно обсуждала, но заприметив меня тут же стихла. Дрожащими руками я повернул дверную ручку и вошёл внутрь. За кухонным столом сидел помощник шерифа Микки Донован, он что-то записывал в блокнот. Я случайно уронил ключи, и он это услышал. — Дастин! Микки поднёс рацию ко рту и зажал кнопку. — Шериф, её сын здесь. Со второго этажа спустилась мама вся в слезах, а следом за ней шериф Косби. Она подбежала ко мне и обняла так сильно, как никогда не обнимала. — Сынок, с тобой всё в порядке? — сквозь слёзы произнесла она. — Да… всё в порядке, — смог выдавить я из себя. Внутренние органы будто сжались от страха. Мне срочно нужно было услышать хоть какое-то объяснение происходящего. Я посмотрел на заплаканное мамино лицо, а затем на шерифа Косби, перебирающего в руках свою ковбойскую шляпу. — Шериф Косби, что случилось? Он не торопился отвечать на мой вопрос, лишь нахмурил брови. Но, видимо, оценив мамино состояние решил, что должен сказать что-то вместо неё. — Когда твой отец был за рулём… — шериф тяжело вздохнул, — у него случился сердечный приступ. Гилберт Хендерсон взял управление на себя, но до больницы вовремя довести не успел. Мне очень жаль, парень. Твой отец умер.