Неожиданный подарок врага

Как мне удаётся пробираться незамеченной в каюту проклятого капитана, не ведаю. Откуда появилась такая изворотливость в моём теле, с грацией кошки огибающим любые препятствия палубы, кишащей устрашающими на вид членами экипажа? Я сражалась с многими пиратами, такими же, как я, но все они были людьми, а не… монстрами. Команда Джонса внешне не была отвратительнее живых мертвецов, коих мне удавалось видеть не так давно, однако при одном взоре на их тела и лица, заросшие морскими растениями, становилось неприятно так, что аж передёргивало. А потом передёргивало ещё раз, когда в голову приходило осознание того, что они обречены быть привязанными к этому судну навсегда. Передёрнуло в третий раз, когда я поняла, что есть риск разделить их участь, если меня поймают. Всё было достаточно подозрительно складно. Почему они продолжали заниматься своими обязанностями и ни разу не заметили боковым зрением мелькающую среди бочек фигуру? Может, они притворялись? И как только я окажусь в шаге от капитанской каюты, они мгновенно подберутся со спины и больно схватят за плечи. Хах, я слишком наивно думаю! Они приставят к моей шее острый клинок шпаги и либо оставят глубокий шрам до конца дней, либо убьют тут же, перерезав мою глотку. Но скорее будет первый вариант – я же женщина. Спорю на миллион пиастров – к ним ещё никогда не заваливался на борт противоположный пол. Из-за своих дум я совсем не заметила, как моя ладонь машинально накрыла ручку двери, за которой были покои Дейви Джонса. Я достигла цели, и моя кожа всё ещё не чувствует холод оружия. Ошеломительно и… дьяволы, Инес… ты действуешь слишком импульсивно для столь опасного задания. То есть, я готова прям так завалиться внутрь, совсем не думая о том, что там может быть мой главный враг? Но пути назад уже не имелось, увы. Если я стану красться обратно, меня точно заметят. Либо умышленно, либо случайно. Чёрт! Сама себе же вырыла могилу! Пока я раздумывала над тем, каковы дальше мои деяния, я разумно прижалась к стенке и села на корты за очередной загораживающей меня бочкой. Что намерена я делать? Искать ключ в ящиках? Это слишком доступный способ хранения того, что, наверное, оберегает жизнь Джонсу. У меня мало времени на то, чтобы изучить обстановку, в которой я окажусь. Мало времени на размышления позже о том, какой закоулок кажется подходящим для укрытия артефакта. Какая-то громоздкая тень скрыла меня от лучей нещадно жалящего солнца. Я придала этому значение лишь спустя несколько секунд и сглотнула от страха. Моя голова медленно поднялась, и мои испуганные глаза столкнулись с осьминогообразным человеком, который, ухмыляясь, смотрел, в свою очередь, на меня. Хитрый прищур узких глаз, мерзкие, шевелящиеся щупальца, служащие заменой густой бороды, ужасающие клешни вместо человеческих рук и капитанская треуголка, заросшая ракушками – надо мною возвышался сам Дейви Джонс. Я будто окаменела и не могла перестать взирать на противника. Но мгновением позже я не спеша повернула вбок макушку, дабы узреть с обречением, что все взгляды были обращены ко мне и эта чёртова бочка оказалась плохой оградой. Может, они замечали меня и раньше, а теперь настала возможность с издёвкой посмотреть в мою сторону, либо меня заметили только потому, что рядом со мною стоял их главный, которого все боялись до трясущихся поджилок. Команда Голландца пыталась выглядеть отчуждённо, но от них источался страх, причина которого была от меня на расстоянии жалких сантиметров. Когда он успел выйти из своей каюты? Почему мой зоркий глаз не смог этого заметить и заставить разум что-то предпринять? — Знакомые черты лица… – голос Джонса заставил меня вздрогнуть. — И я сразу могу сказать, чей ты отпрыск… воробушка младшая. Последние слова окончательно выбили у меня из-под ног мысленную почву. Что во мне выдавало отца? Неужто я так с ним схожа внешне? Раньше бы меня, возможно, взяла гордость за свои кровные связи, но сейчас для меня это было ох как некстати… Отрицать поздно – я слышала об остром уме этого ходячего осьминога. Мне придётся сознаться, что я дочь Джека. Поймана с поличным. Так глупо поймана… — Твой папаша предоставил тебя мне в качестве заглаживания своей вины? Он не хочет выполнять свою часть уговора и решил поступить, как всегда, весьма подло? Как это свойственно для Воробья. – Я поднялась на ноги, также не отрывая спину от деревянной стены и не отрывая глаз от Джонса. — Но мне очень нравится эта его выходка, – липкое, склизкое щупальце легло на мою щёку и я с трудом заставила себя сдержать от того, чтобы сбросить со своего лица эту мерзость. Если я сделаю сие, меня либо прикончат тут же, либо я обойдусь простым смешком и меня назовут нахальной девицей. Терпеть на своей нежной коже эти присоски становилось всё менее выносимым, но я не хотела показаться грозе Чёрного моря трусихой. Он должен видеть во мне ту, с кем нужно сражаться, а не ту, которой легко можно помыкать. — Если бы только ты могла передать Джеку, как ничтожны его попытки спасти свою шкуру за счёт собственной дочери… Ему придётся служить мне. Воробью не скрыться – я найду его. — Вы не отпустите меня, верно? – так и прорезался мой голос с пробудившейся в нём толикой храбрости. — Какой прок вам от меня? Женщина на корабле к беде. А я чувствую, что на вашем судне их ни разу не было. Оттого вы и слывёте опасным врагом, потому что вам не ведомы неудачи. — Лесть навряд-ли спасёт тебя, воробушка, но я так понимаю, что отец выслал тебя ко мне, потому что его так и постигли ненастья? Теперь он хочет отомстить мне простым суеверием? – напускная серьёзность, с которой говорил сейчас Джонс, сменилась раскатистым смехом, что оказался заразным для всех остальных. — Ты на долю секунды показалась мне умной, но видимо, я ошибся, – продолжил Джонс, вернув на лицо холодную, леденящую душу насмешливость. — Я вижу, ты и сама относишь себя к морским разбойникам, так где же смысл этих твоих никчёмных оправданий, дабы себя как-то защитить? — Вы плохо знаете меня… – процедила я со злобой сквозь тесно сжатые зубы. — Нет. Я уже достаточно хорошо вижу тебя насквозь и могу сделать свой следующий вопрос риторическим, – Джонс достал из-за пазухи трубку и, зажёг её, после чего пафосно закурил. Он наклонился ко мне чуть ли не вплотную, выдыхая в лицо дым, от которого я сморщила нос и свела брови к переносице, параллельно размахивая его прочь рукою. — Ты боишься смерти? — Пираты не боятся её. Они встречаются с нею лицом к лицу почти каждый день и готовы принять её гордо, как желанного гостя, – парирую я, придавая голосу как можно больше бесстрашия. — Я спрашиваю про тебя, воробушка, а не про других. Впрочем, раз ты не хочешь отвечать, я отвечу за тебя, – он снова заставил меня чуть ли не задыхаться от табачного дыма, направленного в моё лицо. — Ты боишься умереть, но не просто умереть, а умереть глупо, – он отодвинулся от меня, сделав шаг назад и гордо выпрямив спину. — Может, ты не сильно умна, но смелости у тебя, хоть отбавляй. Не многие рискнут явиться на мой Голландец. Ты столь же безрассудна, как и Джек. Думаешь, что способна вокруг пальца обвести меня, но сделаешь сие только с собой. И что тебя сюда так заманило? — Я не стану раскрывать вам свои карты. Это глупо! — Глупо было являться на мой корабль и считать, что ты не будешь замечена. Вдруг Джонс с яростным выражением лица посмотрел назад, и узрел вдалеке нашу Жемчужину. Я сглотнула от страха, потому что могла поклясться, что видела у борта корабля отца, смотрящего в подзорную трубу. Я не успела оправиться от шока, как вдруг меня потрясло новое удивление, похлеще всего пережитого за последнюю минуту. Что-то скользкое резко обхватило моё тонкое запястье, и я тут же оказалась перед носом родителя. Я была на родном судне… рядом стоял Джонс. Напротив мой папа, а экипаж Голландца, переместившийся с нами, удерживал Гиббса, Раджетти, Пинтела и парочку других матросов, крепко прижимая к себе мёртвой хваткой. Как столь мгновенно мы попали на Жемчужину, находящуюся от нас на таком расстоянии? Радовало только одно. Тут не было Лиззи, Уилла и… Гектора. Возможно, они сидели в своих каютах. Слава морским богам… я не хотела бы, чтобы они попали в поле зрения Джонса. Особенно Барбосса… несмотря на злость, которая заставила меня пойти на столь опрометчивый поступок, я переживала за него, потому что… любила. Джонс оставил меня стоять в стороне, пока он, хромая, направлялся к отцу хищным шагом, как на лёгкую добычу. Казалось, что никому сейчас не было до меня дела. Все пары ошарашенных глаз устремлены на Капитана Голландца. Зачем он потащил меня с собой? Какой же тупой вопрос… он хочет подразнить своего врага. — Пора уже заплатить, Джек. Ты был Капитаном Жемчужины тринадцать лет. Каков назначенный срок? – начал отнюдь недоброжелательную беседу Джонс. — Знаешь ли, я плавал два года, и команда учинила бунт, – нелепо отшучиваясь, ответил отец. — Значит ты плохой Капитан, но Капитан, как ни крути, или ты не величал себя все эти годы Капитаном Джеком Воробьём? – реплика противника подняла злорадный смех его команды. — Я заплатил, прислал тебе на службу душу, она ведь здесь, – эти слова подкосили мои ноги, и я ещё больше затряслась от негодования, когда отец даже не удосужился посмотреть в мою сторону и говорил обо мне, как о разменной монете. Говорил так, словно тут меня нет. — Нет уж, одна душа другой не стоит. — Ага, значит в принципе предложение устраивает, осталось сойтись в цене, – второй удар пришёлся на моё сердце. Как мог так говорить мой родной отец, когда дело касалось моей дальнейшей судьбы? — В цене? – Джонс комично шлёпнул губами, и сие отчего то позабавило меня, заставив издать тихий смешок. Нервный срыв подходил не спеша, но верно. — Сколько тебе надо душ взамен моей души? – продолжал отец столь беспечным тоном, что мне захотелось вцепиться в его шею, задушить и отречься от кровных связей с ним. — Пришли сотню душ... через три дня, – пояснил вкрадчивым голосом Джонс, и указанные сроки ужаснули меня, не взирая на переполняемый к родителю гнев. Это почти невозможно… Джонс рехнулся… — Да ты золото! Верни дочурку и я за ними, – папа направился ко мне, намереваясь, видимо, прижать к своей груди защитными объятьями и во мне загорелась прежняя дочерняя любовь. Не всё было потеряно. Как могла я так подумать об отце? Я уже было протянула руки, но на родителя начал наступать уродец Джонса, шипя, как змея, заставляя вернуться обратно. — Я её заберу в качестве задатка, останется всего девяносто девять, – произнёс Капитан Голландца. — Слыхал про Инес? – вдруг выдаёт отец, и я недоумённо приподнимаю одну бровь. Что он пытается сказать? — Она смелая, привлекательно дерзкая и поёт что надо! Четырёх стоит! Ну троих с половиной, – я скрестила руки на груди, разум вспыхнул новой вспышкой злости. Всё же для отца я мало что значу. — Я не упоминал, что она... ещё влюблена... может даже жениться намерена! – он снова мельком смотрит на меня, в то время как я мысленно благодарила, что рядом не было Гектора. К чему вообще этот унизительный спектакль про любовь, чуждую Джонсу, у которого нет сердца. Нет в любом плане. — Разлучить её с ним это в половину не так жестоко, как разрешить им связать себя узами брака. Но меня подивило то, какие эмоции вдруг появились во взоре Джонса, внезапно обращённым в пустоту. Печаль, даже горечь. Очень глубокая горечь. На какую его больную точку вдруг смог надавить мой папаша? Разве Джонс… всё же способен на чувства? Разве Джонс… когда-то любил? Но прежний холод вперемешку с издёвкой вернулся к своему хозяину, и Капитан Голландца обратился к родителю с прежним предупреждающим тоном: — Я беру её. Девяносто девять душ достань. Объясни-ка, птаха, ты с этим сможешь жить? Ты обрекаешь другого человека на вечные оковы, а сам будешь веселиться, гулять и пить? Всё вокруг как будто замерло. По крайней мере для меня. Будто замерли волны, будто я не слышала шум воды, только гулкое биение собственного сердца. Я не ощущала дуновение ветра и словно замерли вокруг все. Это был личный момент истины. Только он мог решить, буду ли я и дальше считать себя дочерью Джека. — Да, это по мне, – я прекратила слышать даже свой сердечный ритм после этих громких и беспечных слов. Мир рухнул. В голове замелькали воспоминания о том, как в малые годы я мечтала найти отца, как стала ради него пиратом, как я нашла его, как чудесно иногда проводила с ним время за выпивкой… — Скрепим кровью... в смысле водой? – пытаясь всё обратить в заведомо проигрышную шутку, Джек протянул Джонсу руку для клятвенного рукопожатия, которое Джонс принял. — Три дня, понял? – произнёс противник, после чего развернулся ко мне, и, ухватившись уже за моё запястье, снова магическим образом перенёс обратно на Голландец.