I keep my heart Under the floor boards Deep in the dark Far away from yours. A panic starts In a little box When you're at my door.
Всё началось, Лора думает, в первое полнолуние, когда озверевший и превратившийся в громадную волкоподобную хрень Макс выцарапал ей глаз когтями. Когда она исследовала полицейский участок. Когда на следующее утро проснулась от ощущения чужого нежного поглаживания по щеке. Хотя нет. Не тогда. Вероятно, всё началось несколько раньше, когда они с Максом пришли к обоюдному решению подружиться с Трэвисом. — Назвать причины, почему это невозможно? Трэвис стоит перед ней, держа в руке их подносы, и лицо у него такое, будто бы Макс ему не «скорешиться» предложил, а, например… Лора тихо цыкает, мысленно одёргивая себя. Нет. Те непотребства, о которых она подумала, очень слабо вяжутся с образом закрытого, нелюдимого, неразговорчивого, но притом слишком правильного шерифа, потому просто нет. Да и вообще. С чего она подобные вещи в отношении него представляет? Непорядок. — Ну давай, назови, — издевательски говорит она. — Неподчинение, проникновение, опасная езда, вторжение в дом, сопротивление аресту, угроза дикой природе, — отвечает Трэвис, странно делая акцент именно на последнем словосочетании, так как что-что, а природе они доставили проблем меньше, чем кому-либо, и демонстративно загибает пальцы. Он смотрит на Лору, а ей смеяться хочется с выражения на его лице. Трэвис чувствует просыпающуюся внутри злобу, когда видит в глазах напротив искорки веселья. Он тут в серьёзность пытается, а ей хоть бы что. Недовольство и злость только сильнее скребут острыми когтями где-то под рёбрами. Лора вызывает в нём эмоции слишком яркие и слишком быстро. Неправильно быстро. Такого не было… Давно. Очень давно. — И выдумывание прозвищ, — добавляет Трэвис в конце, желая поставить жирную точку. Ну, тут на пожизненное, дядь. Лора хочет сказать именно так, но вовремя одёргивает себя, не собираясь усугублять и без того уже усугублённое, вместо этого говоря лишь: — Да, но помимо… Её раздражённо перебивают: — Хватит. — Ну мы же… мы же можем что-то с этим сделать? — Лору начинает это откровенно забавлять. В принципе, игра под названием «выведи Трэвиса из себя» ей всегда очень нравилась, и сейчас она как никогда близка к рекорду, но… может быть, попробовать подобраться с другой стороны? — Почему мы трое вечно собачимся? Трэвис смотрит на неё в упор, не моргая; кажется, он обдумывает её предложение или ищет в нём что-то… намёк на ложь? Его осеняет. — О, я всё понял. Лора приподнимает бровь. Да ну? — Не выйдет. Думаете, что мы станем друзьями и я позволю вам уйти отсюда? — Трэвис пытается придать своему голосу как можно больше серьёзности и сохранить самообладание. Самообладание. Собранность. Спокойствие. Его внутренние барьеры и установки скалятся посаженным на цепь зверем и стоят неприступной средневековой крепостью, Лора видит это в жестах, замечает во взглядах, слышит в словах, и её сводит с ума желание разрушить это, разобрать до фундамента и глубже, стереть в пыль и оставить после себя лишь гору бесполезного хлама. — Как бы не так. Ничего ты не понял, Трэвис Хэкетт.***
Когда после обеда он приходит, чтобы в очередной раз отвести их в душ, Лора неотрывно смотрит на его усталое безэмоциональное лицо. Это её раздражает. Он её раздражает. Слишком закрытый, слишком холодный, слишком неправильно правильный… Да, именно так, и тут совсем нет стилистической ошибки. Такого не бывает в жизни, думает Лора, это всё напускное, это маска, призванная скрывать настоящее. Трэвис угрюмо командует ей подойти и вытянуть руки, чтобы он надел на неё наручники, и Лора впервые ловит себя на мысли, что сейчас ей как-то и не хочется ему докучать. Он вызывает… сочувствие? Она глубоко вздыхает. Подобное с ней впервые. Лишь голос навязчиво шепчет где-то в голове: «Разрушить маску, разбить на кусочки, сломать…» Лора чуть мотает головой, прогоняя его. Видимо, месяц в тюрьме без выхода на улицу, солнечного света и общества нормальных, разговорчивых, одетых в гражданское людей выполняет своё явно лучше, чем она пытается отсюда выбраться. С другой стороны… от нечего делать можно ещё и не таким увлечься. Так она, по крайней мере, себя успокаивает. Макс, вон, вообще качаться удумал, отжимается теперь, приседает, на пресс упражнения делает. Пыхтит каждый день там, за стенкой, жалуется на боли в мышцах и — наверняка с деловым и очень умным видом — рассуждает о спорте. Ни разу за год отношений она не замечала за ним ни желания кардинально заняться собой, ни даже малейшего стремления к чуть большей физической активности, чем того требовала их размеренная повседневность, а тут о как. Так что её увлечение на его фоне уж точно не выглядит каким-то странным. — Мне как-то лень. Может, попозже? Чёрт, не удержалась. Ну не стоило же. Лора говорит это, скорее, по привычке и старательно не обращает на Трэвиса внимания, разглядывая стены и потолок. Невероятно интересное занятие. Трэвис закатывает глаза, предпочитая оставить очередную её выходку без должной реакции. — Когда я говорю — ты делаешь. — Заезженное до невозможности, но свою функцию выполняет исправно, и Лора поднимает на него взгляд. Ну всё, хватит. — Ладно, — говорит она, подходит к решётке и вытягивает руки. Трэвис как раз думает о том, что она как-то очень странно быстро сдалась. И стоит ему только попытаться застегнуть наручники на её запястьях, Лора резко одёргивает их, повинуясь секунду назад осенившей её идее. И как это ей в голову раньше-то не пришло? Гениальная же мысль. Трэвис пару мгновений… неподвижно стоит. Лоре кажется, он выглядит так, будто загружает в свою голову новое программное обеспечение или, может быть, обновляет устаревшее, и она не сдерживает смешка. Ладно, человек явно устал, а она тут ерундой занимается, вот нет, чтоб просто быть послушной заключённой и чётко выполнять поставленные поручения, всем же от этого только легче будет. Но… Нет, это слишком просто и не в её стиле. В таком случае она явно будет кем угодно, да только не собой. — Давай, всё, прекращай этот детский сад. Трэвис говорит, наручники призывно звякают в его ладонях, Лора улыбается и снова, стоит только ему попытаться застегнуть их на её запястьях, убирает руки. Она делает так ещё и смеётся, повторяя в третий раз. Какое интересное новое развлечение. — Сколько тебе лет? — спрашивает Трэвис. Он хочет, чтобы его голос звучал строго и с явным раздражением, но почему-то его всё равно пробивает на улыбку. Ведь это же просто шутка. — А ты как думаешь, сколько мне лет? Повисает неловкое молчание. В итоге Лора всё-таки даёт отвести себя в ванную. Мыться, когда буквально в нескольких шагах кто-то стоит, вначале было некомфортно и очень странно, хоть в душевой кабине и удосужились сделать пластмассовую перегородку, создающую вполне себе сносную защиту от брызг, но притом какую-то очень дешёвую иллюзию невидимости. Самая простая прозрачная пластмасска не прикрывала ровным счётом ничего и никак. Но прошёл месяц, и Лора привыкла. Да и Трэвис за всё это время ни разу не посмотрел на неё как-то не так. Ни тебе похабных взглядов, ни оценивающих, он и на грудь не обращал внимания. Даже не пытался. Вот это, конечно, выдержка. Макс, когда мылся, вроде бы тоже на что-то не то в поведении Трэвиса не жаловался, так что это делало их времяпрепровождение в тюрьме ещё лучше. Ну, настолько лучше, насколько это выражение вообще уместно. Закончив, Лора наскоро вытирается и надевает свою одежду. Щёлкают наручники, и Трэвис выводит её из душевой. Они идут по направлению к камерам, как вдруг включается висящая на его плече рация, слышны сначала небольшие помехи, а потом в эфир пробивается-таки голос Криса. «Ти, приём. Ответь, Ти. Срочно тащи сюда свою задницу. У меня есть для тебя дело». Будь Лора повёрнута к Трэвису передом, она бы увидела явное раздражение и недовольство, исказившее его усталое лицо, но её слух улавливает лишь едва различимый чужой обречённый вздох. Не одна она тут его выводит из себя, и если Лора делает это в шутку и прикола ради, то кто-то занимается этим всерьёз. Трэвис несильно пихает её в плечо, вынуждая пойти быстрее, доводит до камеры и заталкивает внутрь. «Ти, я же сказал: срочно». — Что случилось? — спрашивает наконец он, расстёгивая наручники и освобождая чужие запястья, затем выходит из камеры и суетливо перебирает ключи в связке, стараясь найти среди множества нужный. «Мне нужна помощь». Ключи звенят, Трэвис мысленно плюёт на всё, уходит, и до вечера больше не происходит ничего интересного. Лишь с приходом темноты он приносит им ужин и воду, забирает подносы, когда они заканчивают, и также бесшумно исчезает где-то в конце коридора. Лора лежит на кровати какое-то время, а потом встаёт с неё. Спать не хочется от слова совсем, она тихо зовёт Макса, надеясь хоть с ним поговорить, чтобы отвлечься, но в ответ слышит только чужое громкое посапывание. И как у него вообще получается идеально соблюдать режим? Лора проходится по камере один раз, затем ещё раз и ещё, в конце концов останавливаясь у двери и решаясь опереться о неё плечом. Решётка, тихо поскрипывая, открывается под напором чужого веса, и Лора, едва не упав, в удивлении отскакивает в сторону. Очень неожиданно. События принимают интересный оборот. Лора, постояв с полминуты, всё же выходит из камеры. Если она упустит такой шанс, она сама себя никогда не простит. Она медленно и тихо идёт по первому этажу. Свет, что вполне ожидаемо, выключен, и двигаться приходится практически наощупь. Как-то явно больше пространства, чем она себе представляла, когда придумывала планы побега. Ладно, зато что-то изучит и запомнит. Лора видит светящийся указатель в сторону лестницы и решает подняться наверх. Её внимание привлекает яркая полоска света где-то вдалеке, она идёт по длинному тёмному коридору на втором этаже в эту сторону и осторожно приоткрывает дверь. Лора знает, кого всенепременно увидит там. Раздаётся характерный скрип со стороны входа, и Трэвис поднимает взгляд. — Что ты тут делаешь? — спрашивает он, не совсем понимая, как и почему она оказывается посреди ночи здесь, в его кабинете, он же точно, совершенно точно запирал решётку после обеда и душа. Ведь правда? Они смотрят друг на друга несколько долгих мгновений, а затем Лора всё же входит внутрь, прикрывая за собой дверь. И до Трэвиса постепенно начинает доходить. — Вообще-то, это ты решётку не закрыл, — говорит Лора, оглядываясь, неспешно проходит до небольшого диванчика, стоящего напротив стола, и опускается на него. — Милый кабинет. Чёртова рация. Чёртов Крис. Чёртов Крис, которому понадобилось именно в тот момент напрячь его очередной ерундой, которую сейчас они оба уже и не вспомнят, но которая совсем не могла подождать буквально пяти минут, чтобы он не забыл сделать то, что должен был. Конечно. Трэвис инстинктивно тянет ладонь ко лбу, чтобы закрыть лицо в характерной манере, но останавливается на полпути. Вдох-выдох. Он прикрывает на пару секунд глаза, стараясь сохранить самообладание и вернуть себе ту маску абсолютной незаинтересованности и отстранённости, которая, как он чувствует, уже вся пошла глубокими трещинами. Того и гляди, совсем развалится и разобьётся на ещё более мелкие осколки, падая на пол. В целом, он может скрутить Лоре руки и вернуть её в камеру. Он может надеть на неё наручники, чтобы обезопасить себя. Или опять приковать к стулу. Но… Это шумно, долго, и надо вставать с кресла, отрываясь от заполнения бумажек, в которых он только-только хоть что-то начал понимать. Если он отвлечётся, то опять потеряет смысловую нить и проведёт за работой гораздо больше времени, чем изначально планировал. Ко всему прочему, ему действительно надо закончить всё сегодня, он и так просрочил всё, что только можно было, откладывая и откладывая отчёт на «завтра». Больше — нельзя. Пускай уж сидит так. — И ты не сбежала?.. — то ли вопрос, то ли утверждение; Лора мотает головой, отвечая ему: — Нет. Куда она от своего этого, думает Трэвис. Даже от одного сочетания букв становится противно, ему не хочется ещё и произносить это имя целиком, пусть и только у себя в голове. Где-то глубоко-глубоко внутри щерится в недовольствии эго. Он подавляет его, снова погружаясь в работу. Ежемесячные отчёты требуется писать даже шерифу такого маленького и совершенно непримечательного городка, как Норт-Килл, в котором если что-то и происходит, то это «что-то» на уровне «пара пацанов школьного возраста стянули из супермаркета дешманских жвачек на доллар». Обычно всегда как-то так. Ну, кроме оборотней в полнолуние, разумеется, однако об этом там, наверху, знать необязательно. Нужно ещё упомянуть про лагерь, но с ним тоже никогда нет проблем. Не было, по крайней мере, до ночи двадцать четвёртого июня, и причина пошатнувшейся стабильности сейчас сидит на диване напротив него. Но об этом он тоже не напишет. Лора смотрит на стены, разглядывает потолок, окна и пейзаж тёмного леса за ними, переводит взгляд на фигуру перед собой. — Ты же ведь специально не закрыл решётку. Почему? — наконец-то подаёт голос она после длительного молчания, в упор продолжая смотреть на совсем не обращающего на неё внимания Трэвиса. Если бы взглядом можно было по-настоящему жечь, у него во лбу наверняка красовалась бы дыра. — Я сижу просто так тут уже полчаса, ты не замечаешь меня и занимаешься какими-то бумажками. Тебе нужен был наблюдатель? Пусть лучше думает, что это его такой коварный план, а не обыкновенная оплошность. — Тебе нужно, чтобы кто-то говорил на фоне? Как телевизор, когда включаешь его и идёшь по своим делам. Трэвис молчит, продолжая заполнять отчёты. Он уже почти закончил, осталось совсем чуть-чуть, нет, чтоб Лоре ещё пять минут посидеть молча, кому-то или чему-то надо было обязательно дёрнуть её за язык. Если из-за неё он напортачит в таблице, которую так старательно расчерчивал последние минут десять, он кинет ей в лоб ручку. Потому мимо, последнее её предположение его точно не интересует. — Или… — Нет, — наконец говорит Трэвис, перебивая её, и откладывает заполненные бумаги на угол стола. Неужели он всё закончил. И даже не испортил ни листа. — Мне показалось, ты впал в кому. — Лора взглядом встречается с его, стойко выдерживает, а после снова задаёт вопрос, скрестив руки на груди: — Тогда что? С чего она вообще сегодня такая разговорчивая? То молчит сутками, то не заткнуть. Трэвис, честно говоря, не знает, что ей можно и нужно на это ответить. Он сидит и смотрит куда-то сквозь неё, придумывая отговорку, но на ум — определённо, по закону подлости — никак ничего не приходит. Лора посмеивается, трактуя его молчание и уход в себя по-своему. — Ладно, я поняла, ты не хочешь раскрывать свой план, — говорит, пожимая плечами. — Тогда чем займёмся? А вот это уже вопрос получше, думает Трэвис. Ему, изначально вообще ничего подобного не планировавшему, сложно вот так споро выдать нечто такое, что и звучало бы нормально и логично и в то же время было бы действительно интересно, раз они, видимо, планируют провести тут всю ночь. В голову опять навязчиво просится мысль о том, чтобы силой вернуть Лору в камеру, но он отметает её. Нет, он пока не готов признавать своё поражение. К тому же… — Могу предложить «скрэббл»,— говорит Трэвис то, что первое из адекватного приходит на ум, и открывает средний ящик стола, где, как он помнит, должна была заваляться коробка с игровыми принадлежностями. Кажется, ещё очень давно её принёс сюда Калеб, увлекающийся в детстве всякими разными интеллектуальными играми. Он то ли от сестры зачем-то прятал и потом забыл, то ли хотел дяде вечер скрасить. N-ное количество лет спустя последнее, видимо, удастся. Лора фыркает. Явно удивлена и не ожидала. Но раз так… — А я не против, — говорит через пару мгновений, встаёт с дивана и передвигает стул, стоящий сбоку от стола, так, чтобы теперь она сидела напротив Трэвиса. И это звучит как вызов. Нет, серьёзно, это всяко лучше, чем просто так лежать на жёсткой кровати и смотреть в обшарпанный потолок, в сотый раз считая трещины от нечего делать и потому что сон всё никак не идёт. Лоре кажется, что, приди она в строительный магазин, она всенепременно узнает оттенок этой дешёвой краски во всём многообразии ассортимента, потому что потолок действительно уже изучен ею вдоль и поперёк. Как и стены. Как и окно. И участки коррозии на решётках. Трэвис тем временем разворачивает и раскладывает поле, трясёт мешочек с буквами и высыпает его содержимое рядом, переворачивая все фишки пустой стороной, чтобы не было понятно, какая буква на какой изображена. Они по очереди открывают по одной. «А1» и «С2». Лора ходит первая. Она берёт семь случайных фишек, открывает их, и они практически сразу же складываются в слово. Игра начнётся с интересного. Она выкладывает их на середину поля. «решётка» Трэвис усмехается, раскладывая свои фишки после неё. Они переглядываются. «открытие» «ночь» «тюрьма» «воля, разрушение, верёвка, освобождение» Составленные слова мерно заполняют игровое поле, и стрелка на висящих над входом часах переваливает за четыре утра, когда они доигрывают партию. На улице в это время уже как раз начинает светать, Лора смотрит за окно, зевает и потягивает руки вверх, разминая подуставшую спину. В целом ей даже понравилось. Она ощущает приятную удовлетворённость и впервые за пару недель отчётливое, даже сильное желание пойти спать. Надо же, и бессонница отступила. Настольные игры в полицейском участке творят настоящие чудеса. — Что ж, а ты неплохо играешь, — говорит Трэвис, подсчитывая их очки. — Триста пятьдесят пять против трёхсот шестидесяти двух. Почти догнала меня. — В следующую ночь будет реванш? — спрашивает Лора, помогая ему собрать все фишки с поля и убрать их в мешочек. Нет, ну она должна попробовать обыграть его, к тому же шансы неплохие, да и Трэвис впервые за всё время выглядит довольным, потому должен согласиться. Он тихо смеётся. — Давай хотя бы через день. Такой расклад Лору тоже устроит. — Отлично. Она уходит из кабинета, спускается по лестнице, игнорируя несильное желание побродить по участку ещё, и возвращается в свою камеру. Заходит внутрь и тихо-тихо, стараясь не разбудить скрипящей решёткой заворочавшегося Макса, закрывает её за собой. Как порядочная и очень даже послушная заключённая. Трэвис же в это время, убрав игру обратно в ящик, встаёт из-за стола и подходит к окну. За лесом всё ярче и ярче становится рассветная полоса. Он смотрит вдаль, устало потирая пальцами виски и думая о том, что всё плохо. Всё очень и очень _п л о х о_. Самый главный вопрос на максимальную ставку, как в этих играх с телевизора наподобие «как стать миллионером». Ну у него-то когда и, что главное, где именно жизнь трещину дала?And I'm fine. No I lied. I feel it screaming I know what you've come for.