До предела

— Марина, хватит так на меня смотреть, я же подавлюсь. Нарочинская улыбнулась. В который раз за день? — Да ну тебя. Я просто поверить не могу. — Я, если честно, тоже, — Тимофей тоже улыбнулся. Это правда было удивительно: они не виделись больше шести лет, за которые общение, по понятным причинам, практически сошло на нет. И тут — надо же — оказались коллегами. Словно в Москве других больниц не существует. — Рада тебя видеть. — Взаимно, — Голицын кивнул, — как ты? — Да как, — Марина начала есть, — о папе ты знаешь, а больше ничего. Тимофей недоверчиво сощурился: — Совсем? Нарочинская замерла и, помедлив, нехотя поведала: — Ну, я была главврачом. Здесь же, полтора года. Оказалась невнимательна, чем кое-кто воспользовался. Поэтому теперь я снова просто хирург, как и раньше. В отделение только другое перешла, раньше на твоем месте работала. — Ну ты даешь! — восхитился мужчина, не пытаясь, впрочем, вытребовать подробности. Он всегда был деликатным, и Марина его за это особенно ценила. — Главврач — это сильно. Нарочинская поморщилась: — Ой, неужели ты думаешь, что за трудовые достижения предложили? Предупреждала Вера Георгиевна, что не потяну. Она в Склифе главным была, потом на повышение ушла в Министерство. Понимала, что меня ждет. Голицын выразительно сощурился: — Слушай, ты знаешь мое мнение о Зиме, оно не сильно изменилось. — Да, с Зименской у него всегда были непростые отношения, и Марина прекрасно об этом помнила. — Не так важно, почему именно предложили. Главное, что это был шанс, ты им воспользовалась и приобрела огромный опыт. А если бы не справлялась, ты бы и месяца не продержалась. Полтора года — это немало. — Но и немного, — Марина повела плечом. — Так тебе и лет всего ничего. Нарочинская снова улыбнулась — друг всегда умел поддержать: — Ну, давно не восемнадцать. — И это хорошо, потому что в восемнадцать ты была невыносима, — вопреки вежливости, Тимофей всегда говорил то, что думал. В этом они были похожи. Как и во многом другом. Марина в долгу не осталась: — Ты вообще-то тоже. — Могу представить, — он хмыкнул. Женщина стала серьезнее: — Сам как? Голицын стер улыбку с лица. И глаза его остались грустными. Такими, какими Нарочинская их и запомнила. Тогда, много лет назад. — Родители недавно умерли: сначала мама — сердце, через пару месяцев папа. Просто уснул и не проснулся. Он сильно ее любил. Марина вздрогнула и часто заморгала: слишком это было страшно. Особенно если знать ситуацию, в которой жил сам Тимофей. Тогда они чудом с ума не сошли, а больно было до сих пор. И навсегда. А теперь еще и родители… Она накрыла ладонь мужчины своей и легонько сжала: — Мне очень жаль. — Мне тоже, — он кивнул, сжав тонкие пальцы в ответ. — Ты не виноват, Тим. — Я знаю. Помолчали, читая друг друга по глазам, как в старые времена (хоть здесь ничего не изменилось), а потом Голицын продолжил: — В Новосибирске меня больше ничего не держало. Если тут приживусь, — продам обе квартиры — свою и родительскую, и возьму ипотеку. — Хороший план, — одобрила Нарочинская. — Уверена, что приживешься, у нас хорошие ребята. Больница хорошая. И Меркулова нормальная, кстати. Тимофей перехватил взгляд подруги: — Осуждаешь меня? — За что? — непонимающе нахмурилась она. Голицын снова пожал плечами: — Все время сбегаю: из Петербурга, из Новосибирска. Марина покачала головой: — Я сама сбегаю постоянно, даже по менее значимым поводам, — уж кому-кому, а Тиме она могла это рассказать. И не только это. — Постоянно? — Нарочинская кивнула, и мужчина поинтересовался. — Мне стоит набить кому-то личико? От неожиданности Марина засмеялась: уже и забыла, что друг занимался боксом и единоборствами. Слишком сдержанным и интеллигентным он был всегда. Эти занятия с ним как будто не сочетались. Правда Олег тоже много чем занимался. Да и мощнее он, чем Тимофей. Не дай бог им начать выяснять отношения, особенно зная упрямство Голицына и вспыльчивость Брагина. — Что ты хохочешь? — тоже улыбнулся Тимофей. — Я, между прочим, со спортом все еще дружу. И защитить тебя могу. Этого еще не хватало. Нарочинская прекратила улыбаться: — Не от кого защищать. А если что, я и сама справлюсь. — Даже не сомневаюсь. — Я серьезно, — Марина стала строже, — не надо. Мужчина только головой покачал: судя по тому, как настойчиво Маринка просила не лезть, объект ее «сбеганий» работал как минимум в Склифе. Как максимум — непосредственно в нейрохирурги. Ну, или в экстренной. — Ну, что ты так смотришь? Можно подумать, в первый раз не везет, — Нарочинская усмехнулась. — Человек принес мне много проблем и сделал больно. Но он не специально, не со зла. Просто так получилось, — тут же попыталась оправдать Брагина она, хотя и понимала, что Голицын не знает, о ком речь. — А я, — задумалась, подбирая слова, и твердо закончила, — я сгорела, Тим. Но это не повод кого-то бить. Тимофей наклонил голову вперед, показывая, что принял слова подруги к сведению. И дипломатично перевел тему.

***

Бурное общение Нарочинской и новенького не осталось без внимания — по больнице поползли слухи вполне определенного содержания. Некоторые из них были банальными, некоторые — просто глупыми, а вот некоторые — совершенно мерзкими. Покровская старалась все игнорировать, но не могла: слишком чувствительной была к подобным вещам. А еще переживала за Марину. Еще совсем недавно Нарочинская сходила с ума от расставания с Брагиным и срывалась на окружающих, а теперь… А теперь ничего непонятно. Вдруг часть сплетен окажется близка к реальности?.. Саша неплохо знала Марину и боялась, что если та начнет встречаться с Тимофеем, это может плохо кончиться. Как минимум потому, что к Олегу Нарочинская до сих пор не остыла. В какой-то момент Покровская все же не выдержала и осторожно уточнила, какой, собственно, анамнез у подруги и Голицына. Марина в восторге от любопытства не была, но пресекать не стала — боялась опять обидеть Сашу. А отталкивать Покровскую она не хотела: — Мы знакомы с пятнадцати лет. Сначала учились в лицее при Академии, потом в одной группе. Профиль один, опять же, — Нарочинская пожала плечами. Покровская удивилась: — А почему ты не знала, что он в Склиф пришел работать? — Последние годы мало общались, жизнь раскидала, — Марина заметила изменения в Сашиной мимике. — Что? — Знаешь, какие о вас сплетни ходят? — Покровская сама не заметила, как перешла на полушепот. — Догадываюсь, — Нарочинская хмыкнула. — Сань, они всегда были, с тех самых пятнадцати. Подруга мялась в нерешительности, и Марина расставила точки на ё: — Не было у нас ничего никогда. Да и не смогла бы я быть с мужчиной, который красивее меня, — она фыркнула. Тимофей действительно был канонически красивым. Гармонично слаженный, с большими выразительными глазами, роскошной шевелюрой и правильными чертами лица, — он мог служить живым воплощением древнегреческих статуй. Из образа красавчика выбивались только шрамы на щеке и над бровью — тонкие, но длинные и глубокие, явно от пореза чем-то острым. Впрочем, впечатление они не портили, хотя и привлекали внимание. С Голицыным уже пытались общаться некоторые сотрудницы института Склифосовского, но мужчина реагировал на них приблизительно никак. И все это накладывалось на постоянное общение с Нарочинской. Картинка вырисовывалась соответствующая. — Я серьезно, Марин, — Саша неловко улыбнулась. — Да я тоже, — усмехнулась Нарочинская. — Не во внешности дело, конечно. Но никаких поползновений с обеих сторон, правда. Мы просто друзья.

***

Марина подошла к лифтам и увидела Меркулову: — Добрый день. — День добрый, — вернула Диана. Двери лифта открылись и продемонстрировали женщинам любопытнейшую сценку: Лазарев обнимал Покровскую. А та, в свою очередь, не то чтобы сопротивлялась. Марина от неожиданности зависла. Меркулова же демонстративно закашлялась. Саша обнаружила свидетелей первой и оттолкнула Костю. Он быстро оглянулся и отпрыгнул от Покровской как сайгак, сделав вид, что все это время разглядывал объявление на стенке. Саша же окончательно смутилась и быстро вышла из лифта, заспешив по коридору. Все произошло за секунды. — Драсьте, Диана Валентиновна. О, Марина Владимировна, — постарался переключить внимание Лазарев. — Как там Олег Михайлович? — парень пригладил взъерошенные волосы. Да, когда Брагин понял, что операция прошла успешно, он не стал скрывать от друзей причины больничного. Другую тему Нарочинская с легкостью поддержала бы. Но все, что было связано с Олегом, слишком болело: — Позвони ему да спроси. Или в гости зайди. — К кому? — с жирным намеком поинтересовался Костя, продолжая перекрывать вход в лифт и игнорируя брови Дианы Валентиновны, выразительно взлетевшие к линии роста волос. — К Брагину, к кому еще, — как ни в чем не бывало отозвалась Нарочинская и мысленно похвалила себя за выдержку. После операции Олег неделю жил у нее и только недавно съехал. Это далось тяжело, но Марина понимала, что иначе никак. Проблемой было еще и то, что она не знала — Лазарев ляпнул, потому что ляпнул, или потому, что о чем-то в курсе?.. Если узнал Костя, значит, скоро узнает половина больницы. Нарочинскую в принципе раздражало внимание, прикованное к ее персоне. К сожалению, с ее фамилией и профессией выбирать не приходилось. А уж когда Брагин к ней переехал, стало совсем сложно. Марина это не демонстрировала, поэтому никто не знал, кроме Олега. Но лица любопытствующим откусить очень хотелось. — Константин Германович, — прохладно вступила Меркулова. — Быть может, вы нас пропустите все-таки? Лазарев спохватился и вышел. Женщины, наконец, попали в кабину. Им оказалось на один этаж, и Нарочинская боялась, что Диана начнет ее расспрашивать. Но заведующая молчала, думая о чем-то своем.