Ты неисправимый болван!

— Пошёл нахрен, Малфой! Я ни за что не сяду на метлу, и ты знаешь об этом! — Гермиона резко крутанулась на каблуках и, пройдя к середине зала, села на изумрудный ротанговый диван. Она вновь скрестила руки и поджала губы. Совсем как обиженная девчонка. — Ого, как дерзко. — Драко улыбался во весь рот, напоминая чеширского кота и, медленно подойдя к дивану, вальяжно расселся рядом. Метла, не двигаясь, парила в воздухе возле хозяина. — Неужели, душа моя, ты желаешь идти пешком через еловый бор к черному озеру… — тут он выждал паузу и, еще хитрее улыбаясь, добавил: — в темноте? М-м? Гермиона, не шелохнувшись сидела, всё также скрестив руки, поджимая свои тонкие, рябинового цвета губы, но Драко видел, как в глазах мельком пробежало сомнение и едва заметная тень страха. Он выжидательно смотрел на свою любимую, и хоть лицо его озаряла такая привычная насмешка, в глубине души он чуть ли не молился, чтобы Гермиона не свалилась в черную, засасывающую с корнями бездну ужаса, и, не предав свою гордость и родной факультет, знаменитый отчаянными подвигами, храбро взглянула в глаза своему страху. Естественно, не без его помощи. «Ну же, ну давай!» — мысленно взывал Малфой. Лицо его не исказила ни единая чёрточка, которая могла бы выдать его намерения. Идеальная нахальная ухмылка, строгие четкие скулы, и хитрый, слегка надменный взгляд серых глаз. Кто бы знал, сколько девиц были на окраине сладостного обморока, когда эти серые, цвета дождливого неба в Лондоне глаза заглядывали будто внутрь тебя, в душу. Малфой совсем не хотел видеть её слабой. Такая нахальная, дерзкая, но привычная Гермиона Грейнджер, привыкшая всем всегда указывать, открывалась ему совсем с другой стороны. Робкая, слегка застенчивая, она всё также забавно заливалась краской, когда он шептал ей на ухо какие-то ужасно милые пошлости. Но еще он знал, что у неё уже есть хороший учитель, который жестко, но верно, шаг за шагом, избавлял его девочку от навязчивых страхов. Это была война. Она своей костлявой рукой безжалостно бросала несчастное тельце и в огонь, и во тьму… И Гермионе ничего не оставалось, как вставать и бороться. Бороться со своими страхами, за себя и за друзей. И Драко знал, что не раз этот учитель доводил Гермиону до слёз. А её слёзы он видеть… не мог. Он был готов убивать тех, кто вызвал слёзы его любимой. Но разве он мог поднять руку на учителя, который сам не раз ломал Драко до хруста костей и дикого воя боли. Потому Драко решил, что тоже возьмётся учить Гермиону бороться со страхами, но… своими методами. И сейчас он безотрывно смотрел в такие родные ореховые глаза, что чувствовал весь спектр ощущений, которые взмывали в сердце гриффиндорки. — Ладно, — наконец выдохнула Гермиона. — Но только до озера и обратно. — Отлично! — С трудом сдерживая радость, Драко резко вскочил с дивана, но тут же сел обратно, прижимая руку к глазам. — Что с тобой? — обеспокоенно спросила Гермиона и, аккуратно подойдя к слизеринцу, присела рядом. Он побледнел сильней обычного, а белая чёлка теперь спадала на глаза. — Ох… уже всё в порядке, — прошептал Малфой, — сегодня немного голова кружится, ты не поможешь мне встать, о добрая благодетельница? — И Драко учтиво вытянул кисть с длинными цепкими пальцами. Один из них украшал фамильный перстень, на втором же красовалось изящное платиновое колечко в виде терновника с лозой винограда — подарок Гермионы. Девушка рассмеялась и, слегка пнув парня коленкой, взяла его за руку. Драко резко потянул гриффиндорку на себя, и Гермиона вновь очутилась на его коленках. Грейнджер широко улыбалась, а пряди волос окончательно взлохматились. Парень невольно радовался, любуясь этой взбалмошной девицей и, закрыв глаза, глубоко вздохнул, будто собираясь с мыслями. — Нам пора, — уверенно сказал он. И, быстро поднявшись с дивана, взял в руки метлу. Гермиона шла во тьме по узенькой тропке между ангарами и крепко держалась за руку Драко. Его ладонь, плотно сжимающая тонкие пальчики девушки, казалась такой прохладной, но в то же время уютной и надёжной. Острые костяшки пальцев, цепкая хватка, смыкающиеся на запястье фаланги окунали Гермиону в неимоверный букет ощущений, от которого она медленно, но верно сходила с ума. Подушечкой большого пальца она нащупала слегка подзатянувшиеся шрамы на его кисти, и сердце отчаянно взлетело к горлу, не давая вздохнуть терпкий вечерний воздух. Грейнджер не знала всего, через что смог пройти этот когда-то заносчивый и нахальный маг, но она точно знала, что доля страданий, выпавшая на острые аристократические плечи юного Малфоя ни разу не меньше, чем её собственная. Подтверждение тому его исполосованные уродливыми глубокими шрамами тело и душа. Лишь раз она видела его оголённую спину, нечаянно заглянув в душевую. На белой, когда-то идеально гладкой от позвоночника до шеи коже пролёг изогнутый бордовый шрам, вспухшие венки вокруг затянувшегося пореза напоминали драконово дерево, и лишь заострённые уголки лопаток всё также оставались чистыми и девственно бархатными. Тогда, наконец заметив стоящую в открытой двери девушку с искренним, неподдельным ужасом и удивлением в глазах, Драко резко развернулся и одарил её жгучим, пронизывающим осуждением и укором взглядом. Не выдержав его, Гермиона лишь потупила глаза и исчезла как из душевой, так и из поля зрения Драко. До позднего вечера она просидела в библиотеке, так и не сумев сконцентрировать своё внимание на мелких строчках книг. Уже ближе к полуночи она бесцеремонно заявилась в спальню к Малфою, застав его за нетронутым бокалом огневиски, и просила прощения. Впервые в жизни Гермиона Грейнджер просила прощения у Драко Люциуса Малфоя. Впервые в жизни Драко оказался уязвим, а потому, приложив неимоверные усилия, чтобы не нахамить, искренне принял извинения. Наверно, именно с того момента между ними появилась какая-то тонкая нить. Они считали это взаимным откровением, побуждающим молчать о произошедшем, но оба отнеслись к этому важному пункту их отношений с неким благоговением. Наконец они вышли из темного прохода ангаров и оказались перед стадионом. — Чудно! — ухмыльнувшись, сказал Драко, вдыхая сладкий прохладный воздух. — Будь со мной мой дорогой Блейз, он бы обязательно предложил бы мне выпивку. — Улыбка растеклась по его лицу, и теперь лунный свет, мягко спадающий на изящную линию губ, очаровывал гриффиндорку. — Столько воспоминаний перед этим крохотным полем, столько наград, столько девушек. — Малфой мечтательно прикрыл глаза, стараясь не замечать укоризненно-ревнивого взгляда спутницы, и продолжал: — Накал страстей, падения, взлёты… ах, искренне жаль, что ты… Гермиона вспыхнула и, не дав ему договорить, пробурчала: — Ага, а ещё травмы, ушибы и конфликты, не говоря уже о многоразовых несчастных случаях. Малфой снисходительно улыбался и любяще смотрел поверх вздёрнутой макушки его девушки. — Неужели тебе не нравится квиддич? — Я считаю, что этот спорт чересчур азартен и травмоопасен, а всё, что может случайно негативно повлиять на мою жизнь и жизнь близких мне людей, я считаю глупым! — Гермиона злилась, а потому её речь перестала быть красноречивой, и теперь даже в темноте было видно, как её щеки быстро залились красным, и, как было известно, это был первый признак того, что гриффиндорка зла. Она отвернулась от Малфоя и быстро зашагала в сторону поля. — Ничего, мы это исправим, — тихо произнёс Драко. Его лицо опять озарила хитрая улыбка и он ускорил шаг, догоняя Гермиону.