Там чудеса

Это Леонардо — гениальный изобретатель. Он построил этот… этот… этот кусок дерьма! Assassin's Creed II

      Причиной тому, что они оказались на неработающей радиовышке, готовой в любое мгновение кануть в пропасть, было вовсе не желание досадить Споку — или, если быть честным перед собой и Господом — не совсем оно. Сначала Бен — первак с физфака — под строжайшим секретом рассказал Джиму об аномальной ржавчине, что, по подозрениям, стала причиной закрытия старой радиовышки на горе, и Джим просто не мог позволить эльфу первому добраться до необычного явления. Ведь всем известно, что первопроходец может быть только один, а все остальные будут — всего лишь следом, и значит — никем. Это была одна правда. Павел с готовностью согласился помочь Джиму в этой нелёгкой гонке. Это была вторая правда. И наконец, трикодер отказывался выдавать результаты сканирования ржавого металла — даже не пищал об отсутствии записи в базах, а просто — ноль, тишина, никакой реакции кроме стандартного лёгкого потрескивания.       Правду сказать, лезть наверх вдвоём было не самой отличной идеей. Как выяснилось, и дело-то было вовсе не в оставляющей желать лучшего связи, а в самом трикодере, который теперь отказывался реагировать вообще на любые команды. Ну а веса двух тел для поражённого прожорливой ржавчиной металла оказалось как раз достаточно, чтобы начать разрушаться.       — Окей, у тебя случайно не завалялось в кармане крюка-кошки? — поинтересовался Павел — немного нервно на взгляд Джима. И он развёл бы руками, если бы это не привело к его падению и последующей за ним мучительной смерти.       Вместо этого Джим осмотрелся в поисках возможного спасения. Вдалеке внизу — земля, путь туда закрыт, путь туда — ко множественным переломам и кровотечениям, внутренним и внешним. Ещё правее — крутой обрыв, этот путь — экскурсия во Флатландию. Впереди вековые сосны поскрипывали своими ветвями, слишком далеко чтобы ухватиться. Джим ещё раз оценил расстояние. Далеко ли?       — Прыгай, — решительно ответил он.       Павел в ужасе посмотрел на него, бледный от ужаса, с широко раскрытыми глазами, влажные от пота кудряшки прилипли ко лбу. Побелевшими руками он вцепился в перекладину.       — Что? Нет!       Его голос потонул в отвратительном скрежете, в сопровождении которого непрочная металлическая конструкция ещё немного сблизила их с пропастью. К их общему ужасу, совершив этот манёвр, вышка и не думала останавливаться, а продолжала медленно крениться вперёд.       — Я надеюсь, что у тебя есть и другие идеи, потому что примерно вот в этой точке,       — Павел осторожно, пытаясь не дрожать, указал куда-то вниз носком кроссовка, — вышка переломится.       — Отлично, — значит Джим был прав в своих расчётах! — Нам нужно чуть-чуть ниже.       Проследив за его взглядом, Павел, похоже, заметил толстую сосновую ветвь, на которую Джим и возлагал такие надежды.       — Я никогда в жизни не допрыгну туда, — просипел он.       — Когда я скажу, — упрямо гнул своё Джим. — Вместе, — он сжал запястье Павла в своей ладони. Они уже почти добрались. Что-то всколыхнулось и опало внутри — живой решимостью и ясным, каким-то кристально чистым спокойствием ожидания нужного, и единственного, шанса. — Давай, родная, ещё немного, ползи. Прыгай!       Возможно, он слишком сильно рванул на себя Чехова или — тоже вариант — банально переоценил свою физическую форму множество вафель спустя, но Джим облажался. Царапнув ногтями дерево, он ухнул вниз, полетели и обломались под его весом ветви, хрустнув смолой, спина застонала под ударами, ладони обожгло огнём, и сверху кричали обеспокоено — как хорошо, что кому-то не всё равно. Через несколько метров побоев и унижений от сосны, он всё-таки ухватился за относительно прочную ветвь, зависнув между землёй и небом.       Издав протяжный стон, вышка сорвалась с обрыва. Сквозь лязг металла Джиму послышался треск. Вздрогнув, он посмотрел вверх, и лучше бы не: ветвь, на которой он повис, трещала под его весом. Качнувшись вперёд, пока не стало слишком поздно, Джим обхватил ногами ствол дерева, хватаясь руками за ближайшие ветки и, как мог, начал спускаться. Но и здесь его поджидало фиаско: у самой земли нога соскользнула, чем обеспечила Джиму недолгий, но болезненный полёт кубарем вниз. Он попытался встать, но, прислушавшись к ощущениям, взвесив плюсы и минусы ситуации, вынес мысленный вердикт, согласно которому небольшой отдых на траве считался вполне достойным искателя приключений занятием.       Шорохи и скрипы наверху замолкли, и рядом с Джимом повалился на траву Павел. Он весь был покрыт мелкими царапинами от близкого знакомства с хвоей, да и одежде теперь один путь — на свалку, но в целом, особо не пострадал — ему-то не пришлось во время спуска считать своей спиной и боками все ветви.       — Ты в порядке? Мне позвонить доктору?       — Конечно, звони, — с готовностью поддержал идею Джим. — И мы умрём страшной смертью за то, что полезли сюда. А я дважды: ещё и за совращение идеей несовершеннолетнего.       Павел хмыкнул — куда-то в ясное небо, и небо проигнорировало его неуместный сарказм.       — Помнится ты говорил, что он милый и не съест, — что было в корне неверно, поскольку в интерпретации Джима есть, наоборот, предполагалось Боунза — после тщательной предварительной обработки.       — Он оставит тебя в живых в назидание всем искателям приключений сидеть на жопе ровно.       Не выдержав, они оба рассмеялись. Если и существовал на этом свете человек, наиболее негативно относящийся к расследованиям паранормальных явлений — им определённо был доктор Леонард Маккой. Режим дня, правильная диета (выпивка была скорее пикантным дополнением нежели нарушением) и никакой угрожающей жизни дряни, «чёрт возьми, Джим!», — Джим его совершенно не винил. Он находил это ворчание исключительно умилительным, а советам следовал тогда, когда считал их разумными — то есть, если они не шли вразрез с его абсолютно замечательными идеями. Порой за это впоследствии и огребал, но какой учёный не готов пострадать во имя науки?       — Значит так, — заключил он, поднимаясь. — Споку эта ржавчина уже точно не достанется. А теперь о насущном. Кажется, сломался трикодер.       — Ага, — согласился с ним Павел. Он разлёгся на траве, раскинув руки и ноги, и точно никуда в ближайшее время идти не собирался.       Джим навис над ним.       — Ты же можешь починить?       — Это сложный прибор, и я не возьмусь просто так разбирать его в попытках выяснить, в чём дело. Может стать ещё хуже, — Павел начисто проигнорировал и угрожающую тень над ним, и особые, слегка требовательные, но скорее — намекающие на срочность, нотки в голосе Джима.       Сзади с грохотом рухнули остатки радиовышки. Джим предпринял вторую попытку:       — Хорошо. Понимаю. Но трикодер всё ещё нуждается в починке.       Павел сжал губы, в гениальной голове его наверняка рождались и сталкивались галактики лишь затем, чтобы решить, каким образом не только разобрать, но ещё и исправить неисправности и собрать разобранности удивительного, очевидно инопланетного, существующего в единственном экземпляре…       — Вообще-то, — он расплылся в счастливой улыбке снизошедшего озарения секунду спустя. — Есть один человек.

***

      Выскочил из руки ключ, оставил на затылке позорный ушиб цилиндр центрифуги, и где-то снаружи раздалось:       — Мистер Скотт!       Скотти попытался выбраться из стиральной машинки, оставив и ключ, и неснятый амортизатор прозябать внутри. Эта адская машина и так грозила безжалостно сожрать слишком много телодвижений и времени, чем того заслуживала. Скотти бы с радостью отказался от совершения настолько примитивных ремонтных работ и потратил освободившееся время на собственные проекты, да вот только послать к чертям всех идиотов, ломающих приборы и приходящих к нему с круглыми глазами и причитаниями «ой, как же так вышло» (будто бы он был болваном), он не мог. В конце концов, нужно было на что-то жить. Скотти любил жить, жить — это очень важно, и, что главное — любопытно.       — Мистер Скотт! — позвали снова.       Опять какой-нибудь придурок, коих большинство в этом мире, пролил кофе на свой ноутбук, уронил в туалет телефон или, о боги, засосал в трубу пылесоса полиэтиленовый пакет. Как много мог бы он рассказать о глупости людской — если бы его только спросили.       Обслуживание частного самолёта отдельно взятого денежного мешка — это возможность, за которую надо хвататься всеми конечностями. Собственный цех, сплочённая команда увлечённых людей, тёплое местечко и хорошая зарплата, — работа мечты. Не верьте в это дерьмо. Именно такие ситуации таят самые острые подводные камни.       C-check требует много времени, ещё больше свободного пространства и уж точно — полного запрета на нахождение в цехе посторонних. Огромная машина, при неосторожном обращении способная тебя убить — о-о-о, ну конечно, почему бы и не зайти в самый разгар ремонта? Деньги дураков решают всё. Кому отсыпать острых ощущений?       Бедный пёсик. Вечная память. А вы уволены, Монтгомери, и удачи в поисках новой работы, мы уверены: это будет очень увлекательно.       Итак, большинство людей — идиоты, и за это знание Скотти сполна уплатил сволочи-судьбе.       Скотти выполз из своего убежища на божий свет, и божий свет смилостивился над ним. За калиткой, к неимоверной его радости, стоял не очередной имбецил, а всего-то — юный Чехов, забавный местный мальчишка, не без изъянов излишней удали, так часто присущей подросткам и — героям, но в целом — алмаз в этой куче дерьма. Заметив Скотти, Чехов радостно замахал ему, и лицо его светилось такой густой, аэрозольной приязнью, что хоть бери его сейчас, распыляй щедрым слоем пены гидроизоляцию. Рядом с ним от нетерпения переминался с ноги на ногу ещё один паренёк, по виду — не из городских, и к задворкам сознания коварно подползло из тумана забвения воспоминание о приехавших в город студентах. До сих пор Скотти они не докучали, но ничто не длится вечно, а спокойные деньки и вовсе — проносятся перед носом скоростными поездами.       — Мальчик, я просил звать меня Скотти, — вместо приветствия оповестил он. — Какими судьбами?       Чехов крайне смутился.       — Вы не поверите, — он принялся вдруг чертить круги носком левого ботинка. При близком рассмотрении оказалось, что лицо его почему-то исцарапано, футболка и джинсы — заляпаны грязью и местами порваны. Парочку нарисованных подмножеств спустя он вдохнул и выпалил — так быстро, что Скотти не сразу разобрал: — Нам нужно кое-что починить.       И Скотти возвёл бы очи горе: предательство подкралось — прямо с тыла, — но незнакомец, тоже будто сбежавший с крайне неудачного свидания, привлёк его внимание. Парень широко улыбнулся тем типом улыбок, что в миру кличут разоружающими и которые на Скотти не производили никакого впечатления. И всё же он пообещал себе не относиться непредвзято к знакомому Чехова, или — хотя бы попытаться. Тот, в свою очередь, подпрыгнул, всплеснул руками и поспешил представить их друг другу.       — Это Джим! Джим, а это мистер… Скотти.       — Да, уже почти верно, — согласился Скотти, милостиво отпирая калитку, позволяя двум паразитам просочиться внутрь. На Чехова было сложно сердиться и практически невозможно — сердиться долго. — Ну-ка покажите, что вы умудрились испоганить.

***

      Обиталище гениального механика походило больше на склад — положительно необитаемый. У стен взгромоздились стеллажи, в хаосе поразительного крохоборства вместившие на полки различное оборудование, а место в самом помещении было расчищено под приборы, коробки, и коробки с приборами, назначение четверти из которых представлялось Джиму довольно смутно, и остальных — не представлялось вообще. Ему вдруг стало интересно, являлась ли спальня Скотти точно такой же частью большого хранилища, и была ли она вообще — эта спальня? Может быть Скотти, как огромный опоссум, взгромождался по вечерам — или дням, или утрам, откуда Джиму знать — в гнезде из своих сокровищ, да так и спал, безмятежным сном удовлетворённого добытчика.       На столе около верстака разместилось ещё более странное устройство. На боку его красовался ярко-розовый стикер с мелкими пометками — видимо, прибор всё ещё находится на стадии тестирования. Устройство содержало в себе коричневую жижу, что могла с равной вероятностью оказаться как кофе, так и чем-то совершенно иным, и неудержимо напоминало Джиму электрофоретическую камеру, но — почему-то с дозатором как в пакетах с дешёвым вином.       — Это кофеварка? — всё же решился спросить он. — Из подручных средств?       Скотти кивнул.       — Это кофеварка-тостер, — оповестил он.       Джим решил больше вопросов не задавать, но Павел перешагнул через скамейку, перегородившую проход, и поспешил чуть не вприпрыжку оглядывать механизм. Он наклонился над столом, пытаясь охватить взглядом монстра инженерной мысли разом со всех сторон.       — Да, парень, всё для тебя, — с какой-то особой смешинкой в голосе сообщил Скотти. Он тоже подошёл ближе и щёлкнул ногтем по пластиковому боку машины. — Пришёл вечерком домой и подумал: «чем чёрт не шутит», — и вот. Только энергию жрёт, зараза, надо над этим поработать.       Эти двое явно знали что-то, о чём не догадывался Джим. Павел вчитался в розовые заметки.       — Из-за подогрева? — и они заговорили о чём-то им одним известном.       Моргнул из кучи хлама на столе казавшийся мёртвым монитор, запустил таймер на десять секунд, и Джим застыл на месте: даже если он отсчитывал время до взрыва — в этом доме лучше ничего не трогать без ведома хозяина. Так он и стоял, тупо глядя, как таймер щёлкал секундами, а на фоне его всё переговаривались о перипетиях нагрева продуктов Павел и Скотти. И — вместо того чтобы взорваться, по достижении нулевой отметки, таймер вдруг пискнул, развернул программу на весь экран. Джим пригляделся — программа радостно сообщала о конце монтажа видео.       — О, совсем забыл про него, — оживился Скотти. Он засеменил к компьютеру, наскоро завершил работу программы, сохранил видео и обратился, по всей видимости, к компьютеру: — Дорогая, напомни мне вечером выложить на канал.       — Напоминание поставлено на двадцать часов, — ответил ему женский синтетический голос.       Это что, ВИ? Только мысль об уголовно наказуемом хищении чужой интеллектуальной собственности останавливала Джима от незамедлительного — и подробнейшего углубления в изучение этой Сири для ПК. Он в восхищении уставился на Скотти.       — Знаете, я представлял механиков не совсем так.       К сожалению, его фраза оказалась для Скотти красной тряпкой. Он сам налился бордовым, надулся, и слова полетели из него — свистящим от давления паром:       — Нет, нет, нет, не начинай. Если ты представлял по-другому — у тебя ужасное воображение. Если ты встречал других — это дерьмовые механики. Что по-твоему важно? Физическая сила? Ну конечно. Понабирают всяких амбалов без мозгов, а потом удивляются, отчего машиностроение в таком дерьме. Ну уж нет, парень. Смотри сюда, — он указал на свой висок. — Внимательно смотришь? Вот что важно. Необходимо и достаточно.       — Я имел в виду совсем не это, — попытался нащупать кнопку отключения нагрева Джим — он действительно не хотел обидеть единственного, по словам Павла, человека, способного починить трикодер. И, хоть Скотти в ярости не делался страшен, а скорее походил на смешного шотландского дядюшку, существовала реальная вероятность, что одно неверное слово — и шотландский дядюшка пошлёт их на все четыре стороны.       Но он, махнув на Джима рукой, уже раскладывал на столе инструменты. В центре верстака трикодер, со всех сторон освещённый, мёртвый король, возвышался монументальной надгробной плитой себе самому. Всё остальное было предусмотрительно сдвинуто в угол верстака. Отвинтив крышку, Скотти заинтересованно рассматривал содержимое.       — Так-с, так-с, так-с, — пробормотал он. — Что тут у нас?       И углубился в недра прибора. Летали пальцы-инструменты в ярком свете настольной лампы, порхали над схемами и проводами — раскуроченными внутренностями, и механик бормотал себе что-то под нос. Джим наклонился к уху Павла.       — Он похож на хирурга.       Тот внимательно посмотрел на Скотти, чуть склонив голову набок.       — Мы должны их познакомить.       Не глядя, они дали друг другу пять.

***

      Аккумулятор, собранный им на днях, неожиданно легко встал на место старого, поплывшего — будто был подогнан специально. Сегодня его удачный день. Скотти радостно возился с трикодером, напевая себе под нос. Тот не менее радостно поскрипывал, шуршал под его пальцами своими проводками. Великолепная машина. Конечно, немного неудобная в использовании, и довольно поизносившаяся, но кого это волновало? В нынешние времена такое называют — ретро. Машина, считывающая комплексные показания объекта и имеющая при этом настолько компактные размеры, была достойна того, чтобы закрыть глаза на недостатки, тщетно пытающиеся придавить её к земле. Кто-то до него уже научил прибор ходить: повозился в программе, переключил аудиовыход на текст (и у него были некоторые идеи на этот счёт), а уж Скотти заставит его — летать. Он уже прикидывал, где бы взять детали, чтобы соорудить зарядное устройство для нового аккумулятора.       С неохотой оторвавшись от трикодера, Скотти развернулся к Павлу и Джиму.       — В общем, осталось только протестить. Этот малыш — одно из лучших творений инженерной мысли, что я видел в своей жизни, парни, — признался он. — Где вы его откопали?       Неожиданно устройство зашипело, выплюнуло пару искр, зашкворчало — как скрипит игла о винил, и из динамиков полились зловещие звуки гитары, в одночасье переросшие в рокот. Скотти с недоумением уставился на трикодер.       — Мистер Скотт? — даже в какофонии звуков, что издавал прибор, Джим звучал — отчётливо и громко. — Вы побудили наш трикодер начать восстание машин?       — Похоже, дистанционное управление, которое я установил, работает не совсем как должно! — крикнул в ответ Скотти. — Думаю, он играет нам G.L.A.N.D.       — Ты установил дистанционное управление?       — Чтобы иметь доступ к его базе данных через другие устройства! Подумал — а ну, пригодится? — Скотти споро прикидывал, в чём могла быть загвоздка. Ничто не возникает ниоткуда, а значит: — Он сейчас, небось, достал случайную песню из ваших плейлистов и поставил — проигрываться!       Они оба синхронно покосились на Павла. Парень увлечённо шарился в телефоне, и не испытывал, по-видимому, ни малейшего дискомфорта от оглушительного грохота, производимого трикодером.       — Это не моё, — абсолютно невозмутимо соврал он.

***

      Это были не G.L.A.N.D.       Скотти и Павел вдвоём возились с трикодером, слаженные их движения вторили жутким звукам русской альтернативы — они явно были на одной волне. Что касалось Джима, только огромная любовь к прибору отделяла его от жестокого убийства, и, может быть, то, что в таком случае уже Скотти от жестокого убийства Джима будет отделять только Павел.       А песня уходила на повтор уже столько раз, что Джим, кажется, уже выучил её — хотя на русском знал ни единого слова. Жуткие гитарные рифы давили на мозги, а голос — голос, вместо речитатива или пения, словно зачитывал заклинание призыва демона. Может, он уже и призвал парочку — просто они затерялись в окружающем хаосе. Теперь Джим немного побаивался Чехова. Тёмная сторона булочки с корицей — пугающие песни в плейлисте.       Вдруг что-то сдавило уши, обрушилось на перепонки давлением и зазвучало — высокочастотным писком оглушительной тишины. Динамики умолкли. Скотти щёлкнул пальцем по крышке прибора, и даже этот слабый звук болезненно ударил Джиму по ушам. Убедившись, что неожиданностей более не предвидится, Скотти победно ухмыльнулся.       — Кто-то спёр мою магнитолу, — подытожил Джим.       — И теперь я просто сижу в тишине, — радостно подхватил Павел.       Возможно, его музыкальный вкус не настолько ужасен, как Джиму показалось сначала.