Imperie

      Раздаются два хлопка — новый рабочий день персонала кухни.       Шеф-повар задаёт вкус ресторана в первые дни заведения, он не обязан в дальнейшем контролировать уровень, какой установил в начале, и так же ему вовсе не нужно готовить самому, когда в команде талантливые перфекционисты со страстью к приготовлению блюд — она лично отбирала каждого.       Джи всегда приходит за час до открытия и закрывает любимое место на пару с Эл после формирования ежедневной отчётности. Она знает имя и помнит лицо каждого работника, поздравляет в очередной день рождения без пометки в настольном календаре, и готовит подарки в соответствии с интересами человека.       Ни первый раз шеф-повар ловит рыжую шевелюру под шапочкой. Она просит младших коллег перейти в комнату отдыха и кашляет, призывая остаться последнего с несуразной походкой. — У Вас зарезервирован столик, мистер Валеска? — он разворачивается, шрамы делают улыбку шире, и её не пугает звериный оскал. Форма небрежно лежит на полу. — Куколка, в прошлый раз мы договорились о другом имени, — мужчина цокает и хмурится, притворная угрюмость искажает черты. — Гостям запрещено находиться на кухне, — ей приходится смотреть снизу вверх, потому что Джером стоит напротив, их разделяют какие-то полшага. — С тобой нужно сразу к делу, я помню, — щёлкает пальцами в белоснежных перчатках, словно пытается вспомнить давно забытую вещь, но шеф видит сквозь игру на публику, — где мой брат? — Наше заведение не располагает информацией о гостях, и Вы это прекрасно знаете, мистер Ва… — Я вырву твой прекрасный язык, — он изображает голос шефа и произносит «мистер Валеска». Она сдерживается от необдуманного поступка — велико искушение вонзить нож в руку на прилавке. Джером на её территории диктует свои правила.       В словаре Джерома Валески нет понятия «личное пространство». — Если Вы не покинете кухню, я буду вынуждена позвать управляющую, — она старается увеличить полшага, но лишь сокращает расстояние, потому что Джером повторяет каждое движение, и Джи останавливает стол с приправами. — Ты хочешь прямо здесь? — он оглядывает пустое пространство кухни, оценивает оставленные ножи, и где-то в списке с критериями качественного секса делает пометку. — Всегда знал, что в тебе это есть, но мне нужен брат. — Джером, я не знаю, где он, — Джи переходит в наступление и выпрямляется, слегка наклоняется вперёд, — и если ты не покинешь кухню, то я заставлю тебя уйти. — О? И как это будет, куколка? Порежешь на стейки и подашь с брусничным желе? Суп уже был, и запах просто потрясающий, — в руке мужчины нож для чистки фруктов, острие рядом со щекой, и неаккуратным движением будет кровь, — что наводит меня на мысль, какая на вкус ты, мисс шеф?       Отсутствие термина позволяет Джерому срезать первые пуговицы, кончиком отодвинуть накрахмаленный воротничок формы и оставить размашистую полосу от шеи до скулы. Он хочет довести шефа до точки невозврата, он хочет увидеть ярость и предлагает ключ, который отопрёт клетку разума.       Джерому нужен простой ответ на простой вопрос; так сложились обстоятельства, что именно шеф-повар Импери может удовлетворить нужду готэмского хаоса.             Без интимного подтекста мужские бёдра напротив женских, подтянутая грудь в мягкости бюстгальтера, едва голубой находит едва зелёный.       Джи даёт ему совершенно иное: на память она отсчитывает от первой приправы, толчёным кардамоном посыпает ещё не высохший след и добавляет ваниль.       Он понимает без слов. Знакомый вкус плоти ярче со сладковато-острым оттенком, а нотка ванили сводит с ума запахом. Голод Джерома только растёт — его укусы болезненны, губы далеко не мягкие и раздражают нежную кожу, а дыхание становится прерывистым.       Завтрашним днём ни один тональный крем не скроет яркое пятно выше воротника.       По привычке он ищет большего после лёгкого поцелуя у скулы; по привычке рука без ножа согревает шею.       Шеф пытается увеличить расстояние — в поясницу упирается стол, и хочется сделать вдох без примеси мужского парфюма. У неё сводит щёки от прилившей к ним крови, и напряжены бёдра.       Она убирает острый предмет подальше и, с позволения Джерома, снимает его перчатку. Подушечка имеет вкус ткани и пахнет застоявшейся медью; шеф не прерывает зрительный контакт с чернью, заменивший прекрасный голубой, и продолжает повторять с пальцем то, что обычно делает на коленях. Никто не обращает внимания на краткую звонкость.       Джером наблюдает за выбором: что-то красное, что-то коричневое. — Мускатный орех и сладкая паприка, — в её голосе хрипотца, — ты будешь идеален с ними.       Он пробует специи и преувеличенно стонет: сладковато-пряный древесный аромат со сладковато-пряным ореховым вкусом. Здесь лишним будет брусничное желе. Ему всё равно на тесные брюки. «Где мой брат, куколка?» — неглубокое дыхание щекочет за ухом.       Джером любит кусаться — ему нравится едва ли не вырывать куски плоти, пускать кровь и оставлять след своих зубов на память, — он покусывает челюсть в ожидании ответа. «Это не моя тайна, чтобы рассказывать», — шеф стоит на своём, по привычке её руки путаются в рыжем беспорядке и следуют неровностям шрамов.       Джером тянется за поцелуем; Джи отворачивается. — Рабочий день закончен, мистер Валеска, — она старается говорить чётко, но дрожит на согласных — благодаря мужскому телу и столешнице шеф-повар может стоять на ногах. — Если Вы хотите информацию, то закажите столик. — Непременно, куколка, — он отстраняется, — но не ревнуй, если Эли достанется всё моё внимание, потому что ты предпочла быть непослушной. — До свидания, мистер Валеска, — она поворачивается к нему спиной.       В ежедневной отчётности причиной простоя кухни значится «Джером Валеска».