Пятьдесят семь

Клод Альберт Поттер. 1995год. Графство Суррей,Литтл-Уингинг, Тисовая улица, дом четыре.       Он открыл глаза. Веки были безумно тяжелыми, все части тела болели и были будто налиты свинцом. Он открыл глаза и снова, наверное, уже в тысячный раз, увидел выцарапанную на, крашенной в мерзкий, бледно-зеленый цвет, стене надпись. Он знал ее уже наизусть, но все равно сощурился, что бы увидеть что-то без очков, и прочел ее.       "Меня зовут Гарольд Поттер, и вы не сможете заставить меня забыть об этом".       Он заставил себя приподняться на локте, несмотря на нестерпимую боль при каждом движении. Он откинул одеяло. Сел на кровати. Встал. Перед глазами была плотная пелена, от боли, причиняемой каждым движением, и ему пришлось схватиться рукой за спинку железной койки, что бы перевести дух.       Нужно было выбираться отсюда. И точно не через дверь. Он сделал несколько шагов, подошел к окну, забранному и изнутри и снаружи прочной решеткой, взялся за прутья, попытался подергать, хотя на это просто не было сил, прижал лицо к решетке, хотел было сощуриться, чтобы посмотреть далеко ли до земли, но в этот момент потерял сознание и мешком повалился на пол.       Женщина средних лет, несущая небольшой тазик с холодной водой, услышала грохот и, прибавив шагу, распахнула дверь комнаты: юноша был не в кровати - он безвольным мешком лежал на полу у окна, руками все еще судорожно цепляясь в прутья решетки. Она поспешно поставила тазик на комод и подошла к нему, присела, придерживая ему голову, заглянула в лицо... А потом снова кинулась к комоду и нажала на красную кнопку на маленьком непонятном приборчике, который там стоял.

* * *       Ричард появился почти сразу. Она слышала его торопливые шаги, слышала, как он остановился посередине лестницы на второй этаж и хрипло закашлялся, но так и стояла возле комода, не в силах пошевелится, и почти не мигая, смотрела на лежавшего, на полу юношу, напряженно вслушиваясь в приближающиеся шаги. Он вошел, бросил на нее короткий взгляд, а потом метнулся к пустой кровати, к окну, и тяжело опустился на колени. Он долго и старательно, по одному отцеплял пальцы, мертвой хваткой, державшиеся за прутья решетки, а когда отцепил все, то, все так же сидя на полу, прислонился к стене, прикрыл глаза и задышал, тяжело и хрипло. Но она все равно стояла неподвижно, одновременно испытывая жалость и необоримый, необъяснимый, почти животный страх перед этим человеком. А он, отдышавшись, резко открыл глаза и также резко выбросил вперед руку, в которой моментально появился граненый стакан с мелко дрожащей водой. Она видела, как ему хотелось пить, как его мучила жажда, она почти физически ощущала его желание пить, но он лишь придержал голову лежащего на полу юноши и осторожно влил в него этот стакан, заставляя глотать. Он осторожно, с какой-то отеческой заботой, укладывал больного на кровать и укрывал его одеялом, а она все так же стояла в оцепенении и не могла понять мотива его поступков и отношения к людям. А потом он закричал. Она ни разу не помнила, что бы он кричал за эти две недели, которые они были знакомы, и которые показались ей целой вечностью, а тем более в комнате больного. Но сейчас он стоял и кричал на нее охрипшим, срывающимся голосом, а она все также стояла в непонятном оцепенении и не слышала, ни единого его слова.       - … как вы могли?! Как вы посмели довести его до такого?!! - будто прорвалась какая-то дымовая завеса и она стала отчетливо слышать его слова, хотя все равно не осознавала их смысла.       - А теперь представьте на его месте вашего сына!!! Да, вашего! Представьте, что это его вы довели до самоубийства!!! Представьте… - его голос резко сорвался, и он зашелся в приступе страшного кашля, задыхаясь и вздрагивая всем телом. Она помнила, что рванулась, а больше не помнила ничего, до того момента, как усадила его в кресло в спальне и поила водой, придерживая стакан. Теперь он молчал и почти бесшумно глотал воду, которую она подливала в стакан. Она всего один раз, совершенно случайно, коснулась его виска, но этого оказалось достаточно, что бы почувствовать, как бешено, колотится его сердце.       - Я сейчас, сейчас, одну секунду… - она опрометью кинулась из комнаты, на кухню, к ящику с лекарствами, где лежали сердечные капли, отсчитала ровно двадцать капель, налила в стакан воды и стала торопливо подниматься наверх, стараясь не расплескать. Но выпить капли она ему так и не дала, потому что, поднявшись, застыла в дверях – его голова склонилась на бок, а грудь мерно вздымалась – он спал. Она в растерянности села на край кровати и посмотрела на кружку с каплями, не зная, что с ней теперь делать, а потом перевела взгляд на спящего в кресле человека и задумалась.       Ричард Хардстоун. Среднего роста, немолодой, - лет пятидесяти-шестидесяти на вид, - но и не выглядящий старым, рано поседевший человек. Его аккуратность и истинно английская пунктуальность были видны в каждом его слове или движении и даже в том, как аккуратно были подстрижены усы и борода и как лежали идущие мягкой волной волосы. Он всегда приходил в гражданском, на нем всегда были серые брюки, серый жилет на пуговицах и ослепительно-белая накрахмаленная рубашка, но она чувствовала, как, временами, в нем мелькает военный, старой выправки, как ее покойный дед. Обычно, он был спокоен, молчалив, сдержан и строг и никогда не принимал ни от кого, ни воды, ни помощи, когда начинались приступы его страшного кашля, и от этого ей было еще страннее его сегодняшнее проявление чувств, его крик, его живая человеческая слабость.

* * *       После того как он потерял сознание возле окна, выбраться из комнаты он больше не пытался, да и бесполезно это было: дверь была заперта, решетка на окне не поддавалась, а палочки у него не было. К тому же его попытку побега, если это можно было так назвать, явно заметили и поставили на окно магическую заслонку, из-за которой теперь не было видно внешней оконной решетки. Заслонка была самым, что ни на есть дешевым искусственным видом, какой только можно было найти, – «Венецианское окно», - и мелко подрагивала.       Просыпался он больше по ночам, днем только несколько раз, на пару секунд, вырываясь из жаркого забытья, от дикой, мучавшей его почти постоянно, жажды. В такие моменты его поила какая-то маггла, очертаний которой он никак не мог уловить, из-за того, что все плыло перед глазами. Впрочем, это было неудивительно, ведь он спал без очков, одевая их только тогда, когда просыпался ночами. Кстати, довольно странные были очки – смешные такие очки, круглые и большие. Когда он проснулся в первую ночь, то долго смотрел на залитую дешевым лунным светом «Венецианского окна», выцарапанную на стене надпись: «Я Гарольд Поттер…»       - Боже, до чего они довели деда, если он написал такое? – тихо спросил темноту Клод; он был уверен, что непостижимым образом попал в тело своего деда, лорда Гарольда Поттера, причем во времена Первой Мировой войны, за участие в которой деду и дали орден Мерлина. Он думал так потому, что как раз в то время, во время военных действий, дед со сломанной палочкой попал в плен к магглам. В версии про своего деда Клод был уверен ровно тридцать шесть часов.

* * *       -… Дурак ты, Гарри! Идиот несчастный! Черт бы тебя побрал!!! – Клод Поттер рассыпался самыми страшными ругательствами из своего арсенала, разве что не осыпал проклятиями род и семью, поскольку род и семья у обоих Поттеров были общие. Там, в тридцать девятом году, от чертыханий девушки краснели, да и вообще его арсенал считался довольно обширным, а здесь,… здесь это, наверное, было схоже детскому лепету.       А ругался он по очень простой причине – он пытался отжиматься, а мускулатура у этого Гарри была ни к черту. И если мускулы ног на что-то еще годились – увлечение квиддичем видимо не прошло даром – то пресс и руки… оставляли желать лучшего, скажем так.       Когда это слабосильное тельце окончательно выдохлось, Клод лег на кровать и задумался о том, что же делать дальше. Он часто думал об этом, но так и не находил ответа на этот вопрос – слишком уж все было запутанно…       Но одно он знал точно – ни в коем случае нельзя говорить, что он не Гарри, иначе скатертью дорожка в «желтый домик». Он однозначно решил для себя, что будет притворяться этим Гарри Поттером, который просто забыл половину своей жизни и почти всех людей, которых знал, всех, кроме Рона и Гермионы. И Дамблдора. Черт бы его побрал! Мягко говоря, напряженные отношения у Клода с Дамблдором были с того самого момента, как Поттера определили на Слизерин, и профессор трансфигурации посмотрел на него с жалостью.       Для Клода не было большего оскорбления и унижения, чем жалость. «Мне не нужно вашей жалости. Вы можете, меня боятся, ненавидеть, презирать, унижать, издеваться надо мной, но если вы, хоть раз, попробуете меня жалеть, то я буду мстить вам до конца жизни. Вашей» - эти слова смело можно было назвать одним из основных правил жизни Клода Поттера. Кроме того, он не любил Дамблдора и за его отношение к факультету «Слизерин» в целом, и за то, что он так жестко прессует Томми Риддла, протеже Тони, и вообще, за все хорошее. Теперь же у него было еще одно основание мстить Дамблдору, и более чем весомое, куда весомее всех приведенных до этого. Этот старый пень, все же добившийся директорского кресла, поселил в этот домишко, к жестоко избивавшим его людям, а потом довел почти что до сумасшествия и, в конце концов, до самоубийства, одного из членов гордого и величайшего, древнейшего и благороднейшего дома и рода Поттеров, ведущих свое начало от самого Годрика Гриффиндора. Более того, речь шла не просто о члене рода, речь шла о единственном представителе, главе и наследнике. Спровоцированное самоубийство приравнивалось к убийству, а вкупе с жестоким обращением и многолетней постоянной угрозой для жизни, приравнивалось к жестокому убийству, а такое обязывало остальных членов рода к вендетте.       В общем, основания ненавидеть Дамблдора у Клода были, и отнюдь не маленькие. Откуда же он узнал историю Гарри? Случайно наткнувшись на тайник в полу, под вынимающейся половицей, он нашел там сбивчивые и отрывочные дневники Гарри, написанные за несколько недель до самоубийства. По этим записям можно было составить общую картину происходившего в последние месяцы, и почувствовать нервозность и моральную неустойчивость писавшего их человека. Так же так были отрывочные воспоминания о прошлом разных лет. Фетишем, своеобразным кредо, этого Поттера, стала выцарапанная на стене фраза, она же предшествовала и всем отрывкам сбивчивых воспоминаний, записанных в обтрепанную клееночную тетрадь неточеным карандашом.

* * *       Когда он неожиданно резко открыл глаза и, протянув прямую ладонь, требовательным тоном сказал:       - Очки, - маггла беспрекословно повиновалась. Когда он потребовал позвать кого-нибудь адекватного, желательно волшебника, она открыла, было, рот, но после его «Немедленно!», вздрогнула и ссутулив плечи, вышла.       Через какое-то время, когда Клод уже умылся и, приведя себя в относительный порядок, сел на кровати, в комнату вошли двое, второго он не успел разглядеть, а первый… в строгом костюме, среднего роста, с подвивающимися рыжими волосами и пронзительно-голубыми глазами, смотрящими из-за толстых стекол очков в роговой оправе…       Сердце бешено подпрыгнуло в груди и пропустило удар. Отец!       - Па… жалуйста, дайте воды, - после мгновенья радости пришло разочарование – мужчина был слишком молод, это был не Papa. Да и откуда здесь взяться отцу, если на календарике, вложенном в дневник Гарри, было написано «1994 год». Подумать только, переместиться во времени на пятьдесят семь лет вперед…       - Здравствуйте, лорд Поттер, - сдержанно поклонился второй, представительный седой мужчина в сером костюме.       - Здравствуйте,… - он чуть наклонил голову, вопросительно поглядев на собеседника       - Лорд Ричард Хардстоун, - представился тот.       - Меня вы наверное помните, - сказал рыжий молодой человек у которого в роду явно были Прюэты, как и у Papa, и заметив отрицательное движение головой, поспешно добавил - Персиваль Уизли.       - Уизли?! – искренне изумился Поттер, «Где это видано, что бы такой род как Прюэты роднились с Уизли?!», но вслух сказал другое, - Брат Рона Уизли, кажется…?       - Он мне не брат! – довольно резко ответил Персиваль,- Они все мне не семья! И будьте добры не связывать больше мое имя с кланом Уизли!       - Простите, - сдержанно и довольно холодно ответил Клод, - я не хотел оскорбить Вас, впредь буду знать.       - Я бы попросил вас, впредь не повышать голоса в моем присутствии, Персиваль, - негромко сказал лорд Хардстоун, после чего обратился к Гарри.       - Что вы помните, из того, что было до того, как вы пришли в себя?             «Боль от которой темнело в глазах, оглушительный взрыв и черную пустоту».       - Я произнес заклинание «Авада Кедавра».       - В кого вы направляли палочку при этом?       - В себя. В комнате больше никого не было. А вы подозревали нападение?       - Мы могли подозревать все что угодно, пока у нас не было достоверных фактов. Почему вы приняли такое решение?       - О самоубийстве? Признаю, это было малодушно, но я не обязан и не собираюсь перед вами отчитываться. Или обязан?       - Нет, вы ничего нам не обязаны, мистер Поттер, но нам хотелось бы знать правду, что бы по закону наказать то или те лица, которые подтолкнули вас к этому шагу.       - По закону? Стало быть, вы представители закона? Что ж, я знал это – в вас слишком сильно виден аврор, пускай вы сейчас и в штатском. Вы майор, лорд Хардстоун? Или глава аврората?       - А вы довольно проницательны для своего возраста, лорд Поттер. Но, все же, ни то, ни другое, хотя вы и были близки к истине. В прошлом, командир одного из пяти авиационных подразделений регулярных войск Магической Британии. Сейчас – глава отдела тайн. Юноша уважительно склонил голову,       - А вы, мистер Уизли?       - Личный помощник Министра Магической Британии Корнелиуса Фаджа.       - А… вот как... Мне хотелось бы, что бы никто, кроме министра, не узнал того, что я скажу.       - Простите, мистер Поттер, но я полагаю, что это невозможно, мы можем обещать, что информация не выйдет в массы, но некоторому количеству людей из министерского штаба, придется сказать. Вы не понимаете…       - Я все прекрасно понимаю! И я требую, слышите? Требую! Неразглашения. Что бы до первого января следующего года, эта информация ни в каком виде не выходила за пределы знания министра и вас, господа. И да, мистер Уизли, я – лорд Поттер.

* * *       -… То есть как амнезия?! – Корнелиус Фадж даже вскочил.       - Потеря памяти, господин министр, - спокойно кивнул Ричард Хардстоун так и оставшись сидеть в кресле.       - Именно так, господин министр. Он не помнит никого, кроме мисс Гермионы Джейн Грейнджер, мистера Рональда Биллиуса Уизли и лорда Альбуса Персиваля Дамблдора, - доложил Перси,       - Воспоминания о своей жизни у него так же весьма отрывочны.       - Мальчик-который-выжил-дважды требует большой компании против Дамблдора…. Мир определенно сошел с ума,… но это нам на руку…

* * *       - …«Класс!»…? Что это значит? Я так понимаю, ты имел в виду не группу учеников и не помещение для занятий? – Клод вопросительно посмотрел на Дадли, который почесал в затылке и, пробормотав «нда…», в который раз принялся объяснять элементарные вещи.       - Ну, понимаешь, как тебе объяснить? Это такое восклицание, выражающее эмоции… типа «ух ты!» «здорово!», только «классно!».       - Восклицание, выражающее некоторую степень восхищения или восторга. Но зачем оно нужно, если можно использовать «чудесно», «восхитительно», «прекрасно», «великолепно»,…       - Хватит! Я же говорил тебе – так сейчас говорят только старики – сейчас говорят «круто», «классно», «прикольно», «офигеть»…       - Так!!!       - Молчу!       - Я немного устал, поэтому предлагаю пойти домой – полагаю, что Петунья уже все приготовила, - Поттер развернулся и с аристократично-прямой спиной направился в сторону Тисовой улицы.       - Ну, пойдем, - Дадли покорно поплелся за ним.       - К тому же, ко мне, наверное, уже скоро придут.       Отношения, которые выстроились у Клода с семьей Дурслей, были весьма необычными, и тому было много причин.       Петунья и Вернон приравнивались им к домовым эльфам, по статусу, поскольку выполняли по отношению к нему только такую функцию. К тому же, первое впечатление о человеке всегда решающее в вопросе о том как дальше строить линию взаимоотношений, а когда он впервые увидел эту магглу, Петунью, и потребовал, что бы она подала ему очки, она беспрекословно повиновалась, сама определив свое место в шкале уважения Клода Поттера. Поведение ее мужа не сильно отличалось; вели же они так себя потому, что волшебники очень сильно им пригрозили тем, что вызовут маггловские службы опеки, а так же взяли с них большой штраф и обещание впредь вести себя совсем иначе, потому что Гарри Поттер – национальный герой, и за такое обращение с ним, они могут попасть в колдовскую тюрьму Азкабан, а кто ее охраняет, Петунья прекрасно знала.       Дадли был, в понятии Клода, просто сквибом – простолюдином, что было куда выше домового эльфа. Этому было две причины – во-первых, Дадли не запугивали волшебники – только мать, а во-вторых, когда Поттер попытался приказывать ему, он тут же вскинулся и твердо заявил, что он здесь не прислуга.       После ужина, как и предполагал Поттер, к нему зашел «на чашечку кофея» лорд Ричард Хардстоун, глава отдела тайн. Они заперлись в кабинете Вернона и беседовали довольно долго, впрочем, не особо дольше, чем всегда. О чем же? Почти обо всем, он узнавал из этих бесед много нового, порой поражаясь тому, как легко лорд Хардстоун рассказывает о каких-то секретных исследованиях из отдела тайн, хотя видимо не таких уж и секретны. Вообще, юноше нравилось, что с этим человеком, он мог забыться, забыть, что он сейчас не Клод, а Гарольд Поттер, и что сейчас 94, а не 39 год.       Беседы с Ричардом Хардстоуном, были одним из четырех источников, из которых юный лорд черпал новую информацию о новом для него мире и времени. Вторым источником были гигантские энциклопедии из городской библиотеки, третьим – Дадли Дурсль, объясняющий ему современные словечки и «слэнг», как это здесь называлось, (к слову, иногда, этот самый «слэнг» очень напоминал аристократу «словарик уголовника»). Четвертый источник информации был самым неожиданным – им оказалась память Гарри Поттера. Действовало это примерно так: когда Клод смотрел на какой-то незнакомый ему современный предмет, вроде магнитофона, у него в мозгу начинали всплывать знания Гарри об этом предмете. --------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------- P.S.(От автора): Прошу простить меня, за невыполненное обещание, но вдохновение жестоко меня обмануло) выкладываю пока что только одну главу, и вот думаю какую сейчас дописывать, а потому задаю вопрос - "Если тут еще остались живые читатели, то выбирайте - про кого следующую главу, про Гарри или про Клода?")))