Кто ты, Бункер?

      Его нагоняли ещё пока он шастал по окрестностям реки, а когда пробрался дальше, к лагерю местных — перестали церемониться. Два раза пытались убить, на третий у них считай получилось.       Его подстрелили и ранение оказалось серьёзным. Он еле добрался до убежища, там пытался лечится, но это не помогло.       Пуля осталась в ране, в боку, он не смог ее сам вынуть, и от начавшейся лихорадки вскоре ослабел настолько, что не в состоянии был себе хоть как либо помочь.       Понял это, даже вяло обрадовался — неужели теперь кончится все? После этого перестал как-либо трепыхаться, лег на свои ящики и просто лежал неподвижно, свернувшись под старым одеялом. Бредил, терял сознание, приходил в себя ненадолго. Опять проваливался в горячечные видения, говорил с кем-то, кричал, потом и на это не осталось сил.       Раскидавшись по изгаженному в крови матрасу, краем сознания еще понимал, что лежит с приоткрытыми глазами, визуально воспринимал картинку перед собой, но себя уже в этом пространстве не ощущал. Будто из всех возможных ощущений тела осталось только зрение и то размытое.       Тогда он так и не понял, кто его спас.       Шаман? Дух? Призрак Зоны, о которых в сети плодились легенды? На вид…он был как обычный человек. Сначала собирался унести его тальхарпу, потом что-то пел ему на норвежском, пока творил свои чудеса, даже устал под конец… Совсем как живой. Но только живые люди не появляются из неоткуда и не излечивают безнадежных раненых, распевая шаманские песни.       Пэр долго силился понять, что оно такое было. Может, правда какая аномальная сущность, а может, только галлюцинация, вызванная странным артефактом, что он тогда нашёл и нечаянно активировал. Но что бы оно не было — оно случилось. Оно вылечило его и забрало потом свой оброненный амулет, чем окончательно вогнало в суеверную жуть непонимания.       Слабый, едва способный передвигать ноги, он тогда изрисовал рунами дверь и стены в бомбаре. Потом долго отлеживался, питаясь консервами и запасами, что успел забрать из схронов, продолжал маяться в догадках, что же за существо спасло ему жизнь — никак не верилось, что галлюцинация могла проделать с ним такое.       Еще, несмотря на руны по стенам, ему очень долго казалось что шаман этот находится где-то рядом. Он даже пытался заговорить с ним. Спрашивал, кто он, рассказывал о себе, рассказывал о своих горе-промыслах и грабежах. Один раз даже вспомнил ситуацию из дома, в которой искал, где можно отремонтировать помятую машину…       Потом оглядывался, понимал, что рядом все же нет никого, ругался и смеялся, как ненормальный. Ругал себя за то, что мозги окончательно протухли.       Один раз после такой беседы с невидимым норвежцем поймал себя на том, что плачет. Сидит, вытаращив глаза в стену перед собой, и по лицу у него текут слезы. Долго просидел так. Потом как контуженный, туго, трудно начал приходить в себя.       Понимая, что с головой действительно проблемы и он ничего с этим сделать не может, впал в глухую злобу. Ненавидел себя, ненавидел Зону, клял ее и себя за то, что не может бросить все к чертям и уйти. Ему же дали второй шанс! И даже не Зона, а сами боги, так чего он сидит на месте? Чего ждет? Идти не так и далеко до кордона, запасов еды хватит, патроны и лекарства есть, какого черта он медлит?       Валить надо! Иначе рехнется в край.       Уходить. Делать ноги. Сматываться. Да как угодно, лишь бы подальше из этой дыры!       Горячечное возбуждение накатило вдруг неуёмной волной, заставило вскочить с места и заметаться по убежищу, суетливо собирая вещи.       Чувствуя, как колотится сердце и горло сводит странным спазмом от нетерпения, он почти час доставал из запасов и распихивал в рюкзак и карманы одежды все самое нужное.       Глядя на все остальное, что было притащено им и сделано в убежище, испытывал непонятное, тягостное чувство. Хотелось одновременно избавиться от этого всего, забыть, выбросить из жизни и себя самого, и в то же время больно было бросать то, во что вложил столько сил и труда. К тому же… при виде всего этого атмосфера Зоны через память о том, как все было добыто, очень не кстати снова потянула к нему свои щупальца. Показалась такой упоительной, живой и настоящей, сладкой до отвращения и пьянящей до ужаса. До дрожи в коленях и противной слабости, которая охватывает все тело перед новым рискованным шагом по аномальному полю.       Он не выдержал этого. Закричал.       Жутким, рычащим воплем стряхнул сам с себя накатившее наваждение, отряхнулся как собака от воды и продолжил лихорадочно собираться — у-хо-дить.       Когда рюкзак был сложен, он взвалил его на плечи, взял автомат и на удивление быстро для своего состояния, выбрался наружу из бомбаря.       И будто опять налетел на невидимую стену.       Куда ему идти? Куда возвращаться? Он не помнит своего дома и уже абсолютно не уверен, что помнит даже то, кто он сам есть.       Вроде и был паспорт, и имя в нем — Пэр Канканранта, и место рождения, но…как он не обыскивал убежище и все свои вещи — так его и не нашел. А после всех пережитых бредовых дней он окончательно потерял норму восприятия реальности и больше не мог себе точно сказать, был ли на самом деле тот паспорт, или ему все это только прибредилось. К тому же…у него не было ни копейки денег, чтобы выбравшись за периметр, добраться до ближайшего населенного пункта.       Черт его все задери…он одет как бродяга, одежда давно превратилась в перелатанное рваньё, обувь — тоже. Тощий, как беглец концлагеря, заросший… его ни один водитель не захочет подобрать на дороге, чтобы подвезти. К тому же до этой дороги еще надо добраться. Судя по записям в сети, военные основательно стерегут кордон, но отдельно взятые кадры за хорошие вознаграждения время от времени кладут с прибором на службу и пропускают ходоков туда и обратно. Но, чтобы откупиться, надо иметь немало денег. Которых у него нет вообще.       Переть напролом — самоубийство. Застрелят и квакнуть не успеешь, или подорвешься на мине, сунувшись подальше от блокпоста. Не пожалели денег вояки, заминировали периметр между ними.       В таком случае…       Сложив все, что знал, об охранении Зоны, Пэр тяжело застонал и прислонился к двери бомбаря — у него было два выхода. Дальше сидеть на месте и не отсвечивать, медленно загибаясь и трогаясь умом, или…идти к людям. Возможно, тоже быть убитым, но быстро, а возможно, и раздобыть денег.       Только, как это сделать? Снова грабить? Нет. Ему было страшно повторять это, да и не видел он ни у кого денег при себе.       Как ещё?       Может…продать часть артефактов? Ими вроде учёные интересуются, да и так народ рыскает в поисках. Значит, куда-то их сдают, где-то их покупают. Нужно разузнать, где.       На этой мысли поход на кордон отменился. Пэр вернулся в убежище, скинул рюкзак и верхнюю одежду, взял ПДА и принялся копаться сети, выискивая стоимость разных артов и возможные места их продажи.       Это заняло довольно много времени, он замёрз, сидя на ящиках без движения, натянул на себя одеяло. Через некоторое время пригрелся, ощутил, что засыпает, подумал, что надо отложить ПДА, но дальше мысли дело не пошло. Заснул с нададонником в руке. Крепко заснул — организм еще не до конца оправился от пережитого ранения и до сих пор требовал больше отдыха, а нервное напряжение отняло и без того немногочисленные силы.       Проспал до утра, проснувшись, понял, что ему стало определенно легче. Не-то отдых так повлиял, не-то обстоятельство, что он ещё не уходит. Он остаётся здесь и все его вещи, все сделанные своими руками предметы и мать его так, безопасность обустроенного им бомбаря ещё на какое-то время останутся с ним. Эта мысль согревала изнутри и приятно связывала по рукам и ногам, не давая выбраться из постели.       Какое-то время он ещё полежал, свернувшись на боку под одеялами, в полудреме прислушиваясь к своим ощущениям, потом понял, что хочет есть и неохотно встал. Полез под стол, где между ящиками в старой эмалированной кастрюле стояли остатки похлёбки из крупы и мяса его прошлой добычи. Нужно было поесть, собраться, взять артефакты и идти обратно на свалку к людям в ангаре. Там был лагерь, там можно было пробовать торговать.       Может, ещё сослужат ему добрую службу эти странные поделки Зоны.       Пока поел и собрался, выгрузил лишнее из рюкзака — прошло примерно полчаса. Подался наверх, в нычку за артефактами, но едва высунувшись, понял, что вылазка опять отменяется. Начинался выброс.       Небо заалело, поднялся ветер, грома ещё не было и земля пока не ходила ходуном, но он знал, что скоро это все начнется.       Мрачно выругавшись, вернулся в бомбарь. Запер дверь, скинул рюкзак, натянул на себя еще одну куртку и пошел в угол убежища, где на полу так и осталась постель из горы тряпок. Напоминание о том, как он начинал жить здесь и заодно лежка на случай выброса. Если начнутся глюки или судороги — он не свалится с ящиков и ничем себя не поранит — кроме тряпья на расстоянии вытянутой руки ничего не было.       Завернувшись плотнее в старый куртяк, он сел на пол под стену, свернулся, уткнувшись головой в колени, стал ждать. Минут через пять на улице загремело. По земле прошла волна вибрации, через стену бомбаря передалась ему.       Стало уже привычно плохо. Свист в ушах, сверлящая боль в висках и подступающих удушливый страх, после которого начинаются видения. Но в этот раз либо выброс оказался мощнее, либо он был более измотан — до галлюцинаций дело не дошло. От накатившей головной боли он тихо отключился и провалялся без сознания до тех пор, пока на улице все не стихло.       Как обычно после выброса наплодилось аномалий. Три дня он ждал, пока нестабильные передохнут, осторожно вылезал на разведку по окрестностям убежища, нашел два артефакта. Один известный — ломоть мяса, другой непонятный. Длинная, спутанная в редкий комок, нитка из мелких, темно-фиолетовых бусин. Особо не задумываясь, он сложил оба себе в нычку, а оттуда взял ещё два, которые можно будет продать.       Вернулся в бомбарь, взялся за какую-то мелкую работу, что хотел доделать — рановато было ещё далеко уходить, нужно было день выждать для верности, чтобы местность после выброса расчистилась.       Ближе к вечеру, когда выбрался наверх по воду да по нужде, на обратной дороге к бомбарю услышал голоса людей. Как ужаленный рванул обратно — испугался, что неизвестные найдут вход в убежище раньше, чем он вернётся.       Но этого не случилось.       Заперев дверь изнутри, он замер в напряжённом ожидании если не нового нападения, то хотя бы попыток влезть в его нычку или перевернуть что-то рядом с нею.       Хотя он и старался тщательно маскировать обжитость своего места нахождения — все равно при более внимательном осмотре можно было понять, что убежище обитаемо.       В вязкой тишине подземелья через вентиляцию слышно было, что происходит на улице: люди нашли вход в убежище, ходили вокруг, пытались открыть дверь, шарили по окрестностям. Пэр сидел возле двери с автоматом в руках, прислушивался — что будет дальше?       Мысли метались в голове — если они найдут ящик с артефактами и все вытащат? Можно будет снова надолго забыть о возможности заработать деньги и смотаться из Зоны. А если выгребут запасы мяса из коптильни? Ему опять придется голодать. Таскаться по округе с пустым брюхом, ловить все, что попадется под руку. Может, лучше выбраться и перестрелять их, пока не добрались? Судя по голосам, пришло двое, но, что если это только разведка? Что, если ещё кто-то сидит поодаль и ждёт, когда он выберется? Тогда пристрелят его.       Черт!       Он дернулся было открыть дверь и остановился. Замер, снова вслушиваясь в звуки на улице, поймал себя на том, что его снова ведут инстинкты. Рассудок еще упирался, охваченный сомнением, но руки уже отворачивали запорное колесо на двери убежища.       Высунувшись наружу, он действительно увидел двоих — они вертелись вокруг нычки с артефактами — он перенес ее ближе ко входу, задолбавшись ходить далеко за каждым в отдельности. Доставали его хабар и перекладывали в свои рюкзаки. Когда заметили хозяина всего этого добра, один из неизвестных, что стоял ближе, сдернул с плеча обрез ружья, вскинул его, но выстрелить не смог.       Короткой очередью из автомата Пэр перечеркнул обоих. Один с криком отлетел назад и завалился в заросли кустов, второй, не издав ни звука, повалился мешком на дорожку, что вела к поленнице.       Укрывшись за дверью бомбаря, швед решил выждать немого для верности, прислушался — грабители признаков жизни не подавали. Он стрелял на поражение, ибо не собирался никого терпеть на своей территории, тем более, если они пытаются утащить его риском добытые артефакты.       Когда вылезал наверх осмотреть убитых — поймал себя на мысли о том, что вполне справедливым было то, что его точно так же пытались пристрелить. Он ведь тоже влезал на чужую территорию и воровал чужие вещи.       У мертвецов — одному пуля попала в глаз, другому — в шею, нашлось много чего полезного. Пэр забрал себе все с мыслью, что им оно больше не пригодится, а трупы оттащил в ближайшую огненную аномалию.       Вернулся в убежище — на душе было погано. Он убил еще двоих человек.        И что дальше? Ничего. Если его убьют в следующей вылазке — это тоже будет справедливо.       Слабое утешение, как и то, что он вроде бы защищал свое имущество. Умом он понимал, что любой другой на его месте поступил бы так же, но что-то ещё под сердцем тягостно ворочалось и драло. Совесть, что ли?       Но что она теперь изменит? В Зоне действуют те же правила, что были в жизни у его далеких предков: если ты стал вне закона — тебя может убить любой и каждый, поэтому нечего особо рассчитывать на мирное взаимодействие с местными, сколько бы ты не сожалел о содеянном.       Полночи он промаялся с этими мыслями. Ему было хреново и страшно одновременно. Опять же умом он и рад был сдохнуть в бою, в перестрелке, но подсознание и инстинкты наоборот пробуждали в нем естественный, заложенный самой природой страх смерти и стремление выжить во что бы то ни стало.       Он разрывался в этом состоянии, маялся, не зная куда себя девать, и тешился только надеждой на то, что скоро все решится само собой. Судьба, Норны, случай — что угодно, скоро определят исход его планов.       Другого выхода у него нет. Если он хочет уехать из этой дыры — ему нужны деньги. А их нигде, кроме как у других людей взять негде, поэтому он вынужден идти к ним.       Надеяться, что в лицо его никто не знает — глупо. Тот старик, что чуть не придушил его, мог передать местным его приметы, так что теперь если показываться им на глаза, то только в респираторе или балаклаве. Наблюдая за здешним народом, он понял, что это была довольно распространенная практика среди них.       Быть начеку, прислушиваться, наблюдать за всеми — кто и как себя ведет. Он толком не понимал чужой речи, но надеялся, что, может, визуально по движениям тела и на интуиции успеет распознать угрозу.       Наивно? Да. Но других вариантов он не видел на тот момент.       Лежал на своих ящиках, ворочался, перебирая в голове мысли о том, что и как ему делать в этой вылазке, которую он задумал, но ничего надёжного на ум не приходило.       Она могла стать для него последней, вероятнее всего, так и будет, но все же небольшой шанс уцелеть был. Продать некоторые, самые дорогие по описанию артефакты, и быстро делать ноги.       Возможно, ему даже удастся сбежать до того, как местные прознают, что у него с собой есть деньги. Возможно, ему удастся перейти через кордон. Во всяком случае, он попытается, потому что если сидеть дальше на месте — он одичает и рехнется окончательно. Если не сдохнет, будучи очередной раз подстреленным. Вряд ли к нему снова явится тот шаман и станет спасать его шкуру — таких подарков два раза не делают. Поэтому — будь, что будет. Во всяком случае, если ему суждено умереть — пусть лучше он сделает осознанно и в бою, чем будет гнить и ехать крышей в затхлой норе. Какой бы притягательной не была Зона — страх закончить жизнь таким образом был все же сильнее.       Размышляя так, он пролежал полночи. Ближе к утру с грехом пополам заснул, но проспал довольно долго и проснулся, чувствуя себя более-менее отдохнувшим. Немного поел, привел себя в порядок, собрал вещи, артефакты и оружие, запер убежище и выдвинулся в дорогу с мыслью выйти к ангару на свалке да попытаться договориться с тамошними людьми.       Других больших стоянок он не нашел в сети — та, что была за рекой, не считалась. Там его сразу прикончат, не давая и рта открыть, поэтому он побрел туда, где был хоть какой-то шанс провернуть задуманное дело.       Погода была хорошая — не жарко, не холодно, через редкие тучи проглядывало солнце, лёгкий ветер шуршал в только покрывающихся зеленью кронах деревьев. Земля просохла окончательно, аномалии поредели после выброса и идти было легко. Единственное, что беспокоило, так это собаки. Их откуда-то набежало огромное количество, небольшими стаями они носились между холмами, гоняли попадающихся плотей — мутантов на тонких ножках, и ещё какую-то мелочь, издали похожую на лысых, уродливых коз.       Приходилось то ускоряться почти до бега, то таиться по низинам, пережидая, пока очередное собачье шобло откочует подальше. Патронов было не так много, чтобы от них отстреливаться.       Так, то ползком, то перебежками далеко за полдень он добрался до окраин свалки. Изрядно устал, хотел было остановиться отдохнуть да заметил зайца в старых бурьянах. Грохотать из автомата не хотел, сдернул с плеча лук, выхватил стрелу. Пока прицелился — лопоухая жертва отбежала дальше на пару метров, но все равно ещё оставалась в зоне досягаемости. Он выстрелил и обрадовался тому, что не стал стрелять из калаша — выстрел из лука не спугнул добычу.       Уже пробитый стрелой насквозь, заяц отскочил в агонии ещё дальше, завалился на бок. Пэр двинулся забрать его, забросил на ходу лук за плечи, взял автомат, но, едва приблизился к добыче — невидимая, жуткая сила мощно рванула оружие из рук. От рывка истертые карабины на ремне треснули, калаш отлетел в кусты, в сторону, Пэр упал бы на землю, лицом вниз, но все та же сила вздернула его вверх и сжала горло.       Он вытаращил глаза, разинул рот шире, силясь вдохнуть, заметил шевеление у основания небольшого холма. То, что казалось сначала тенью от большого камня рядом, оказалось норой, и теперь из нее высунулась уродливая, бугристая башка и коротенькие, узловатые руки в лохмотьях. Сквозь грохот крови в ушах он расслышал плаксивое бормотание существа, понял, что перед ним карлик-телекинетик, уже инстинктивно потянулся рукой к ножнам на боку, но нож вынуть не смог. Заметив движение человека, мутант усилил хватку. Пэр, не в состоянии издать ни звука, скривился от удушья и боли, задергался, но почти тут же потерял сознание и повис, удерживаемый тварью.       Мутант, поняв, что жертва перестала сопротивляться, выпустил ее, позволил мешком рухнуть на землю, а сам вылез окончательно из норы и засеменил к подстреленному зайцу. А чего? Удобно. И порция как раз подходящая — не много, не мало, и бегать за ней не пришлось.       А вот жрать хотелось неимоверно, поэтому он не стал тянуть с этим делом. Вцепился мелкими острыми зубами в пушистый бок ещё теплой добычи и резко рванул башку в сторону, вырывая большой клок мяса вместе с кишками и шерстью. Урча, пуская кровавые слюни и чавкая, ещё два раза оторвал по порядочному куску от бочины зайца, потом вдруг бросил свое занятие.       Что-то яркое, блестящее привлекло его внимание на валявшемся рядом поверженном громиле. Бюрер потоптался на месте, подслеповато щурясь и приглядываясь, поворчал. Вещица была необычного цвета и блестела ну очень ярко. Он даже уронил своего зайца, охваченный любопытством.       Хоть они и жили в подземельях — как сорок их привлекали яркие, блестящие вещи. Сталкеры, когда находили их логова, видели там кучи разного цветного и блестящего хлама среди отбросов и гнилья.       Этот бюрер ничем не отличался от своих сородичей. Ему до икоты любопытно стало посмотреть, а ещё лучше забрать себе то, что так привлекательно блестело у человека в одежде, но запах оружия и угрозы, исходящий от него, пугал. Останавливал.       Какое-то время мутант топтался в нерешительности, потом вдруг резко кинулся к человеку забрать себе блестящую вещь — ее нужно было именно потрогать.       Пэр очнулся от того, что кто-то грубо и настырно лез ему за шиворот. Царапал лицо, шею, пытался что-то вытянуть из-за пазухи.       Дернулся, отпихивая от себя чужие лапы, открыл глаза и чуть не заорал от ужаса. Пыхтя и кряхтя, шлепая толстыми, расквашенными губами над ним корчилась уродливая морда бюрера. Карлик пытался вытащить у него из-за шиворота молот Тора, и Пэр поддался. Убрал руки от шеи, а когда мутант влез ему за ворот куртки лапой — выхватил нож и всадил его твари в шею.       С булькающим визгом бюрер отскочил, больно двинул рукой шведа по лицу, запутался в своих лохмотьях и завалился на спину. Задрыгался в судорогах, но почти тут же затих.       Шипя и ругаясь, Пэр поднялся на четвереньки, отер об траву руки от крови, потом вытер лицо. Сам нашарил в складках истрепанной арафатки молот Тора, крепко сжал в ладони и мысленно произнес короткую благодарность воинственному богу грома. Затем убрал подвеску обратно под одежду, стал собираться.       Хотел забрать убитого зайца, но когда нашел и увидел, что весь живот у него разорван и выпотрошен — отказался от этой мысли. Стало до тошноты противно подбирать то, что уже ел этот уродец, не то, что доедать за ним. Запас еды в рюкзаке был, так что отказаться от этой добычи было хоть и досадно, но безопаснее. Мало ли, чем могут быть больны эти мутанты и как оно передается…        Потом долго искал автомат, который гадский телекинетик у него отнял, постоянно оглядывался на нору в земле. Ждал, что оттуда вылезут сородичи этого гада, думал даже бросить туда на всякий случай гранату, но пожалел. Их у него осталось три штуки — две он потратил на растяжки на входе в свое убежище.       Когда снова двинулся в дорогу — уже вечерело. На улице похолодало, небо заволокло тучами, дождь, казалось, должен был пойти с минуты на минуту. Он облазил всю округу в поисках хоть какого-то укрытия, но нашел только ржавый автобус на обочине дороги, ведущей вглуюь свалки. Идти туда не хотелось — место видное, мало ли кто ещё там захочет укрыться от непогоды, но и мокнуть на открытой местности под дождем тоже было не в радость.       С мыслью, что все равно ему в этой ходке придется общаться с людьми, он побрел с холма вниз, к автобусу, обходя редкие аномалии. На подходе окрикнул возможных его обитателей, но ни ответа, ни каких других признаков жизни не услышал и не заметил. Осторожно спустился по скользкой траве к потрескавшемуся полотну дороги, прошел к машине, перебравшись через поваленные столбы.       К его радости внутри никого не оказалось. И, хотя дверь не закрывалась, окна в задней части были целыми и, если сесть на пол, то можно было спрятаться не только от дождя, но и от ветра. Он так и сделал.       Перевернул одно из оторванных сидений, уселся на него, прислонившись спиной к стене, достал из жестяной банки в рюкзаке горячий артефакт и положил рядом. Потом достал свёрток с вяленным мясом и фляжку с водой — все равно на ночь глядя идти некуда. Нужно хоть немного отдохнуть и поесть — это даст сил.       Артефакт рядом давал достаточно тепла, было затишно и сухо, дождь барабанил по крыше автобуса — этот звук его убаюкивал. Он успел съесть совсем немного, как заснул. Или задремал скорее — звуки окружающего мира отдалились, поплыли фоном, а глаза стали видеть сны: обрывки прозрачных картин дома, заснеженных лесов, потом девушку, все ту же, его, но мельком и размыто, а дальше — двоих перепуганных молодых мальчишек, что просили у него помощи и смотрели на него как утопающий на спасательный круг.       В один момент он проснулся от раската грома, вскочил на ноги, выглядывая в окно, ища в небе первые предвестники выброса… Но началась всего лишь первая в эту весну гроза.       Дождь усилился, белые молнии иногда разрывали темноту и на секунды освещали небо в плотных тучах и верхушки высоченных тополей, выглядывающие из-за дальних холмов. Прошло минут пять, прежде чем Пэр окончательно осознал происходящее и немного успокоился. Снова сел на свое место, ощущая, как тяжело бьётся сердце и дрожат руки, подвинул ближе артефакт — он давал такое необходимое в тот момент тепло и слабый красноватый свет. Достал было ПДА, хотел записать события последнего дня, но не написал и половины. Уснул снова. Видимо, ещё не полностью восстановился после прошлого ранения, раз так уставал.       К счастью местные твари по такой погоде не решили высовываться и до самого рассвета никто не тревожил его чуткий сон.       Замёрзший, одеревяневший от длительной неподвижности, утром он выбрался из автобуса с первым светом. Хмурое небо мягко белело у горизонта, а в высоте было ещё густо-маренговым. Воздух был холодный и сырой, и Пэр, чтобы согреться, долго не мешкая, двинулся дальше, в сторону ангара, где раньше наткнулся на людей, причем пошел быстро — хотелось поскорее согреться.       На месте был как раз, когда совсем рассвело. На повороте с дороги к ангару забросил автомат за плечи, поднял руки вверх раскрытыми ладонями и сбавил шаг, стал медленно подходить ближе, ожидая окрика или выстрела. Но ничего не последовало. Тогда он сам крикнул, на ломанном русском обращаясь к местным, попросил не стрелять сразу.       В ответ снова была тишина.       Он остановился, огляделся. Ещё совсем недавно здесь был обжитый лагерь местных, их караульные заметили его ещё дальше, чем он сейчас стоял, открыли огонь, а сейчас даже на крики никто не отзывался.       Это показалось подозрительным: его либо заманивают внутрь, чтобы там прикончить, либо внутри, действительно, никого живого нет, а то, что осталось — не живое, или крайне враждебное ко всему живому.       Походив немного туда-сюда вдоль забора, он нашел довольно большой пролом, куда можно было заглянуть, взял бинокль и попытался высмотреть, что было на территории.       Листы железа на стенах ангара кое-где были сорваны и через дыры он увидел фрагмент того, что было внутри: пустой грузовой вагон на рельсах, перед ним — бобина, на которую когда-то был намотан стальной трос, рядом — несколько матрасов. Чуть левее, насколько позволял обзор, он заметил закопченную железную бочку, которая служила людям кострищем, рядом — доски от разбитых ящиков, а потом с его зрением стало происходить что-то странное. Если сначала он все видел смутно и с трудом мог разглядеть детали, то чем дольше он смотрел, тем отчётливее становилась картинка. Густой полумрак ангара поднимался вверх, под сводчатую железную крышу и пространство у земли становилось светлее, будто озаряемое предельно замедленной вспышкой молнии. Бледный, сиреневый свет мерно приближался прозрачным маревом, набрал силу и яркость, пока не стал совсем невыносимым — огромная, с его рюкзак размером, магниево-белая шаровая молния, или даже облако из молний впыло в поле зрения. Надолго ослепило и, судя по удаляющемуся потрескиванию, так же медленно уплыло дальше.       Пэр отнял бинокль от лица, долго тер глаза и моргал, пока они не адаптировались к нормальному освещению, снова заглянул в дыру… и увидел тот же приближающийся свет. Отвернулся, отошёл от забора и растерянно побрёл обратно к дороге. В ангаре завелась подвижная аномалия.       В сети несколько раз такие описывались — движущийся по кругу огненный шар или шаровая молния, он раньше не видел таких, а теперь вот…столкнулся. Видимо, те люди, что жили здесь, когда сами столкнулись с нею — тоже решили убраться подальше, если только не погибли все сразу.       Дойдя до обшарпанной бетонной остановки, Пэр скинул с плеч рюкзак, уныло плюхнулся на остатки деревянной лавки, достал ПДА. Кажется, торги отменяются, а, следовательно, планы на уход из Зоны тоже переносятся на неопределенное время.       Чтобы не поддаваться накатывающему отчаянию, от которого противно щипало в глазах, он стал рассматривать карту окрестностей — ближе всего к нему находились постройки огроменного завода, на котором, походу, он и начал свою новую жизнь, и небольшая развалина, которая почему-то называлась цементным заводом, хотя, судя по размерам, она от силы могла быть каким-то цехом.       Потаскав карту туда-сюда в стороны, он прикинул, что если бы он был среди тех людей, что ушли из ангара, он бы скорее подался в сторону этих развалин, чем куда ещё в окрестностях. На востоке были радиоактивные отвалы, на юго-западе — стоянка фонящей техники, на север раскинулось болото, а если двигаться прямо на запад — слишком далеко приходилось пилить до следующих построек.       Надо было двигать к заводу. Может, он найдет там кого-то из людей. Хотя… они могли уйти и к дальнему комплексу на западе, но зачем им туда переться, если есть место ближе? Разве что оно тоже не пригодно для жизни?       Но он не знал этого, а чтобы узнать — надо было самому все проверить. А для этого нужно было вставать и идти.       По дороге в голове скакали мысли — смешно выходило все и глупо. Ещё некоторое время назад он боялся и избегал людей. Потом охотился за ними, чтобы обобрать, потом опять избегал, теперь опять гоняется. Дурацкий круговорот какой-то получается, но что поделать? Если на мирное существование с местными сразу не хватило ума, теперь приходится разгребать то, что натворил.       Развалины цеха он увидел около полудня. Хотя, идти было недалеко, он добирался очень медленно — участок дороги и местность на обочинах и холмах вокруг была густо залеплена аномалиями. Он шел, кое-где бросая болтики, чтобы близко не подходить, кое-где — ориентируясь на свои ощущения. Они были заметно слабее, чем раньше и он мог дышать нормально, находясь рядом с ловушками, но все равно уставал от такого соседства.       Когда подходил уже непосредственно к развалинам цеха — его изрядно шатало. Нужно было остановиться и передохнуть, но он только убрал оружие за спину, хотя что-то внутри и протестовало против этого. Подойдя к первым постройкам, снова крикнул, спрашивая, есть ли кто живой. Подождал — не отвечали. Позвал громче — услышал в ответ эхо своего голоса. Ещё подождал. Тело просило отдыха, сесть, а лучше лечь, но он не поддавался. Некогда было отдыхать.       Вместо этого, все ещё надеясь найти хоть кого-нибудь из местных, он обошел развалины вокруг, но нашел только обломок перфорированного железного листа как раз такого размера, как ему нужен был для коптильни. Проверил его дозиметром, подобрал.       Пока мостил, как засунуть его в рюкзак — в стороне большого завода что-то гахнуло и тут же следом раздалась автоматная очередь. Он вскинулся от этого звука, весь обратился в слух и, когда снова открыли стрельбу — сдернулся с места и быстро пошел в направлении, откуда доносился звук.       Заводские постройки начинались не сразу за забором, а были отделены от него довольно длинной аллеей, по обе стороны от которой тянулся одичавший и заросший парк. Во времена работы завода он был своеобразным живым поглотителем пыли и шума, которые производила эта промышленная махина, а теперь без ухода был заброшен и запущен, как и все остальное вокруг.       В глубине парка по левую руку метров через пятьдесят от входа он различил очертания какой-то постройки, но ее так густо облепили кусты, что о ее существовании можно было догадаться только по торчащей из них крыше.       Снова грохнула очередь. Швед ускорился, почти побежал, еле успевая заворачивать с дороги, когда на ней попадалась очередная аномалия.       Сто метров, пятьдесят … вот уже и конец парка, между деревьями проглядывают серые корпуса ближних цехов, слышно крики людей и рычание, а когда подбежал еще ближе — характерное ухание.       Снорки.       На бегу он перезарядил калаш, а вывалившись на открытое пространство — кинулся к ближайшей стене, стараясь защитить спину, чтобы прыгающие мутанты не подобрались сзади.       — Эй, мужик! Помоги! Обсели твари, не отобьемся! — Занять удобную позицию ему не дали - кто-то позвал его звенящим от напряжения, молодым голосом. Он высунулся из-за угла здания, увидел двух парней, стоящих на большом, перевёрнутом мусорном контейнере. Они отмахивались автоматами от окруживших их пятерых снорков, ещё трое мутантов валялись рядом дохлые.       — Патроны, сука, кончились! — Проорал тот, что стоял у самого края, лихорадочно ковыряясь в рюкзаке. Ближайший к нему мутант высоко подпрыгнул, откидываясь в воздухе на спину, чтобы тут же ударить человека вытянутыми ногами, но сделать этого не успел.       Неожиданный снорками Пэр снял его в два патрона, и тут же переключился на следующего. Тот намеревался обойти контейнер сбоку, со стороны, где был довольно высокий парапет, отделяющий дебаркадер цеха от улицы, но ему тоже это не удалось сделать. Выстрел догнал его по башке, когда он собирался запрыгнуть на возвышение, и, вместо того, чтобы подпрыгнуть, мутант со всей силы гряпнулся противогазом о выщербленный бетон и рухнул мешком на землю.       Трое уцелевших, увидев гибель собратьев, решили сменить тактику: один сразу удрал, перемахнув через не слишком высокий заборчик, отделявший въезд в цех от остальной территории, оставшиеся два изрядно сбавили обороты и больше не пытались прорваться нахрапом.       Закружили вокруг контейнера и разбросанных рядом пустых бочек, отвлекли внимание.       — Мужик, сзади! — крикнул вдруг тот парень, что стоял дальше на мусорнике, Пэр обернулся — вовремя. Распластанная в длинном прыжке туша летела на него.       Он отскочил назад и вбок, выстрелил, как стрелял по кровососам, очередью, от бока до плеча — мутанта отшвырнуло. Ещё живой, он шмякнулся на землю, забарахтался, пытаясь вскочить, заревел дуриной, но Пэру некогда оказалось его достреливать.       Оставшиеся два подобрались совсем близко: один, приземляясь из прыжка, упал совсем близко и на руки, а когтистой ногой попытался достать человека по коленям — не достал. Пэр снова отскочил, выстрелил, целясь в противогазную башку, развернулся на звук сзади — и получил мощный удар ногами в грудь. Отлетел назад, грохнулся спиной об землю, задохнулся, выронил автомат — отдышаться не дали.       — Мужик, тикай! — Крикнул кто-то из парней, бахнуло два пистолетных выстрела, заорал снорк.       Продрав глаза, Пэр понадеялся было увидеть его дохлым, но вместо этого увидел скачущим боком в сторону пацанов у контейнера. Они слезли с него, видимо, хотели перебраться к стене цеха, откуда свисала ржавая пожарная лестница, влезть на нее — не успевали.       Тварь, подволакивая ногу, шустро приближалась к ним. Подстреленная, на длинный прыжок была не способна, но и от расправы с вредителями тоже отказываться не собиралась — Пэр понял это какой-то неосознанной догадкой, выхватил пистолет из кобуры на ноге, задержал дыхание и выстрелил. Раз, другой, третий — в горбатую спину с содранной кожей, в голову в противогазе — патроны жалеть было не время.       Двое сталкеров шарахнулись в стороны, чтобы не попасть под пули. Снорк прыгнул, но не долетел до цели, растянулся на заросшей бурьянами клумбе в пяти шагах от ближайшего человека. Пэр опустил руку с пистолетом и сам вытянулся на спине. Закашлялся, чуть не застонал, когда на напряжение ребра отозвались резкой болью, замотал головой — в глазах потемнело.       Как из бочки услышал странный скрежет, затем крик одного из вырученных парней, другой голос, третий, топот ног и лязг оружия. А когда муть перед глазами развеялась — увидел, кто издавал все эти звуки.       Семь человек в одинаковых камуфляжных комбезах и с автоматами в руках обступили его неровным кругом.       Сердце резко дернулось и оборвалось, он ощутил, как противная, липкая слабость ужаса быстро расползается по рукам и груди, встрепенулся, не желая ей поддаваться, завозился. Сначала просто сел на задницу — медленно, неловко, перевалившись через бок, чтобы не заметили, как достает гранату из кармана разгрузки, затем развернулся и как самурай сел на колени. Выпрямился, затравленно огляделся и показал всем, что у него есть.       — Вы трогать мей — йаа всьех взорвать! — Неожиданно для себя прорычал, а не выговорил предупреждение, вцепившись побелевшими пальцами в кольцо чеки. Против семерых ему больше нечего было противопоставить.       Народ вокруг отреагировал неоднозначно. Кто-то вскинул автоматы к плечу, готовясь стрелять, те двое, кому он помог отбиться от снорков, кинулись его защищать, что-то быстро заторохтели — он не смог разобрать. Только увидел, как настроенные враждебно люди опустили стволы и стали растерянно переглядываться.       — Ладно, чувак, если ты спас наших новобранцев — мы тебя не тронем. — Проговорил один, высокий, рыжий, с худым лицом и ярко-зелеными глазами.       — Ага. Не тронем. Только ты гранату убери, ладно? Честно, не тронем! — Добавил второй и сделал небольшой шаг навстречу.       — Нэй! Стой! — Скорее на автопилоте, чем осознанно выкрикнул Пэр. — Нье подходить!       И, торопливо, неловко, не выпуская гранаты из рук, выискивая глазами пути к отступлению, подобрал оброненный пистолет.       — Нье подходить… — Повторил хриплым шепотом, все так же дико озираясь.       Но люди больше не пытались ничего предпринимать. Стояли молча, смотрели на него — кто брезгливо, кто опасливо, кто — жалостно. Переглядывались между собой, негромко переговаривались, и Пэр вдруг понял, в чем дело — они приняли его за психа. Один из зелёных о чем-то спросил другого, тот снисходительно покосился в его, Пэра сторону, пожал плечами, мол, чего взять с сумасшедшего? Выручил наших — и слава Зоне.       Не понимая, что делать дальше — бежать или пытаться заговорить, он поднялся на ноги, и, пятясь назад, оглянулся — что там у него за спиной. Тут же один из камуфляжных, стоявших лицом к нему, резко выбросил вперёд руку, которую все время держал на поясе. Его товарищи успели заметить маленький, ярко-белый предмет, вылетевший из его ладони, Пэр, поворачиваясь обратно, заметил только движение броска, инстинктивно повернулся, подставляя плечо под брошенный предмет, но тем не спасся.       Неожиданный, и от того более разительный удар током пронзил все тело, заставил вскрикнуть, а следом — повалиться на землю — ноги перестали держать. В голове повис звон, перед глазами все поплыло, заснежило, фигуры стоящих вокруг людей заколебались, как рябь на экране старого телевизора,потом все быстро-быстро закружилось перед глазами, а следом и вовсе утонуло в навалившейся темноте.