Грозы и Салюты

— Она, она моя дочь! Она вообще прекрасный, добрый человек. Ей... Ты знаешь, ей вообще, тут не дело. На деревню давно опустилась ночь, и природа молчала, будто вслушиваясь в разговор мужчины и женщины. Мужчина лет пятидесяти сидел в беседке, скрестив руки на столе, и, разглядывая рисунки на скатерти, продолжал настойчиво повторять какой-то пьяный бред. При этом сидящая рядом женщина, явно младше возрастом, тоже не в самом трезвом состоянии, держала его за локоть и слушала все эти частично несвязанные предложения со слезами на глазах. Хотя, скорее не слезами, а намёками на них, – блестящие капли так и не проливались на порозовевшие щеки. — Я знаю, Олег, я все прекрасно понимаю. Я.. Ты помнишь, я когда приехала к Наташе за сапогами? Ты мне тогда так и сказал. Катя маленькая, она не... — Ты Катю не трогай! — прогремел по оврагу голос мужчины. Девушка, сидящая рядом на площадке, резко сжалась: от холода или от страха – непонятно. — Она... Моя дочь! Моя родственница! — Я... Да, Олег, я знаю, и я рада. Ты... Ты очень хороший человек. И я знаю, я верю, что если вдруг, — женщина остановилась чтобы перевести дыхание и, наверное, обдумать следующие слова. — Со мной что-то случится... Катя не останется одна. Ты рядом, правда? — Слушай. — мужчина убрал руки со стола, и женщина едва не потеряла равновесие, хотя сидела на стуле и вряд ли упала бы куда-нибудь далеко. — Ты меня знаешь как заебала. Я те Катю проведу, я ж не брошу. Девочка с длинными распущенными волосами, небрежно падающими на спину и плечи, сидела на земле, грубо сжимая росточки травы в кулаки. Слишком сильно трогала её эта забота, излишняя забота от человека, который достаточно долго не интересовался её жизнью, и только после тяжёлых потерь, обрушившихся на всю семью, кто-то про неё вспомнил. Про то, что у неё нет отца, что она одна, сама своя по жизни и в принципе. Девочка, которая появилась не так, не там и не у того человека. Возможно, даже не в то время. «Я хорошая. Я хороший перегной» — вдхонула девушка, не особо сильно вдаваясь в подробности разговора старших. Она продолжила водить пальцем по земле, секунда за секундой призывая крохотный росточки, а потом с ненавистью срывая их и измельчая в клочья. — Тань. — Олег, какой-то там -юродный брат мамы, легко вздохнул. Катя же убрала волосы со спины на плечо. — Она ж особенная. Ага. «девочка не этого мира» – сказала про неё какая-то бабка в церкви и перекрестила. Да, в ней живёт какое-то что-то; да, она не такая, она особенная и чужая; но земля, мир, подчиняется ей, и пока что это единственное, что ее волнует. Вернее, ещё её волнует жизнь, друзья, любовь, как сохранить жизнь близким, _своим_ людям – впрочем, все, о чем беспокоятся другие подростки в четырнадцать лет. Она особенная, потому что отличается мышлением и имеет способности, но при этом все ещё самая обычная девочка, у которой человеческое тело и такие же проблемы, как у любого другого человека. «люди заслуживают смерти» — подумала девушка. Она, плененная интересом к своим способностям, сжала в кулаке какой-то листочек; через мгновение в ушах зазвенело, а где-то в поле раздался грохот. — Я отойду. — никто не заметил пропажи Катерины, а девушка просто вышла за калитку и исчезла из поля зрения старших. Она пять минут просто стояла на дорожке будто надеясь на оклик. За ней никто никогда не бегал, но сейчас для неё значение простого «Подожди!» возросло в тысячи раз. Её никто не окликнул, никто не позвал, никто не заметил. Катя вздохнула и медленным шагом дворами направилась прочь от дома вниз по улице, ближе к заюрошкам, откуда всегда можно было что-нибудь стащить. Мелкие грабежи входили в привычку, зато им почти никогда не надо было покупать инструменты. С другой стороны, действительно, зачем ей кто-то? Зачем она кому-то? Простая детская наивность опять била по взращëнной гордости. Она научила себя молчать и ничего не ждать от людей, принимать их глупцами, которые могут только использовать, а потом бросают. Жизнь научила её одиночеству, и Катя была готова задушить себя: она опять повелась. Потратила драгоценное время, которое могла потратить на тот же сон. Но, привязавшись к разговору родственников и вниманию к своей персоне, она просто бррлила по деревне как отброс. Не пройдя и ста шагов, девушка почувствовала вибрацию в кармане. Катя не сомневалась, что ей кто-то звонил, и идей таковых было немного. «Мамусик» высветилось ей на экране, а чуть ниже две кнопки: зелёная и красная. Зелёный – цвет природы, цвет позволения. На зелёный проезжает машина, зелёным называют лето. Красный – опасность, кровь, ярость. Что-то жестокое, непозволительное, отторгающее от себя. — Да? — девушка прислонила трубку к уху. — Екатерина? — голос матери был излишне нежным. — Вернись, пожалуйста, домой; можешь посидеть на крыльце, если устала, или пойти спать, но будь на территории дома. Девушка повернула голову и заметила чёрные надвигающиеся тучи, которые местами яростно вспыхивали фиолетовым. Мысль о прогулке уже не казалась такой хорошей. — Иду. — пообещала Катерина. Она сбросила трубку, круто развернулась на пятках и направилась обратно домой.