Мы встретимся снова, Тюльпан

            «Там, где живет страх, места нет любви», — размышлял Мехмед, лёжа в пенной ванне у пылающего камина в собственных покоях. Ему удалось выследить Мефиса, Тетра готовят решительный удар, и даже клыкастая депрессивная приманка не возмущается, но что-то всё же грызет изнутри. Беспокойство, чувство странной, парализующей тревоги. Лале.       Лайя. Он вздохнул, поправляя себя. Её последние слова о Дракуле, о том, что чувства к нему умерли вместе с Лале, что сейчас в своем новом мире она больше не тянется к нему. Её томный открытый взгляд… недвусмысленные намёки.       «Дьявол!», — выругался Мехмед, стукнув ладонью по воде и швырнув хрустальный бокал в огонь. Резко сел, взъерошил ладонью влажные волосы.       «И как этой женщине, родилась она заново или стала другим человеком в знакомой оболочке, до сих пор удается вызывать в нём это?». За ничтожное мгновение создавать и успокаивать бурю? Проносить через лёд и пламя, принося при этом мучительное удовольствие?       «Мир изменился. Изменился, пора это признать. Прежние законы и правила больше не работают».       Мехмед выругался снова, закрыл лицо ладонью, осознав, что сам спасовал, как испуганный мальчишка. Даже узнав правду, даже добившись признания желанной женщины, просто покинул её.       «Соберись!».       Битва впереди, и нельзя отвлекаться, нужно сосредоточиться, продумать всё до мелочей, а в стратегии Мехмеду нет и не было равных. Он кинул хмурый взгляд на дубовый стол, заваленный картами и деревянными фигурками, что хорошо просматривался из открытой двери ванной.       «И при этом не рисковать ею», — сделал Мехмед пометку в собственном мозгу, «стараться не использовать свет её души, за которым охотится враг, обойтись своими силами».       С этим, благо, никто из его ненавистных союзников не спорил. Мефис ослаблен, изможден, даже лишен своего облика, что может пойти не так?       Робкий стук в дверь вырвал его из пелены тяжелых мыслей. Мехмед замер, повернулся к двери, бросив мимолётный вопросительный взгляд на часы над камином. Полночь.       «Кто в такой час…», — он потянулся за полотенцем, но осекся, охваченный внезапным предвкушением, словно ему всё ещё шестнадцать, как тому глупому сопляку, которым он когда-то был.       «А если… что ж, посмотрим», — усмехнулся Мехмед и снова лег в свою пенную купальню. Кашлянул и тотчас же обрел голос:       — Войдите.       Дверь спальни медленно приоткрылась с легким скрипом. Послышались осторожные робкие шаги.       — Прости, что так поздно, — заговорила Лайя, не обнаружив хозяина покоев в спальне, — я не могла заснуть. Звонила Владу и Сандре, но они не берут трубку.       «Не могла оставаться одна? Или искала повод?», — ухмыльнулся Мехмед, поджав внезапно пересохшие губы.       — Ничего страшного, я не спал, — бросил он буднично. Быть может, он до сих пор не отвык от жизни во дворце. От правил и уставов, которые сам же часто и нарушал. Эдирне, Топкапы. Современные историки не могут разгадать тайн гарема и султанского дворца. Слишком закрытый мир для посторонних глаз, загадочный и враждебный.       Мехмед хранил в сердце традиции османов. Ни одна женщина не могла прийти к нему среди ночи без приглашения, ни одной он не прощал неверности или свободных нравов. Мир менялся и меняется с каждой минутой, а Фатих до сих пор весь трепетал от того факта, что Лайя, которой он мог простить даже боль измены, явилась к нему сама, по собственной инициативе, хоть тут же осадил себя: в условиях её жизни подобные визиты ещё ничего не означали, так что радоваться рано.       Шаги продолжали приближаться. Видимо, гостья до сих пор искала его. Или её просто интриговал интерьер спальни: гобелены со сценами охоты, выполненные османскими художниками, мозаика с обнаженными лесными нимфами, выложенная из венецианского стекла лучшими мастерами 15-го века, античные статуи, статуи эпохи Ренессанса, стол, книжный шкаф и кресла из красного дерева, тигриная шкура на полу, бессчетное число книг в кожаных переплетах на всех языках мира, расставленные скрупулезно и строго по алфавиту.       Многие любовницы Мехмеда считали это чересчур «помпезным и вычурным», некоторые даже шутили, будто он живет, как в музее. Глупые пустышки. Мехмед был уверен, что Лайя, как искусствовед, заинтересуется по-настоящему и не ошибся.       Хотел бы он сейчас видеть её лицо и восторг в глазах, но он лежал в проклятой ванне!       Мехмед выругался на персидском языке, и только собрался подняться и схватить полотенце, как миниатюрная фигурка Лайи возникла в проеме меж спальней и ванной.       — Оу, я помешала? — спросила она, густо краснея, и порывисто отвернулась, отступила на два шага, давая мужчине время для маневров. Мехмед встал, позволяя воде стечь с себя, спокойно взял полотенце и обернул то вокруг пояса.       — Нет, ты не помешала, я уже закончил, — усмехнулся он, проредив пальцами мокрые волосы. Лайя снова посмотрела на него, и взгляд её поразил. Без тени стеснения или смущения. Скорее, с любопытством, с нескрываемым интересом она прошлась глазами по его торсу снизу вверх и только тогда взглянула в лицо Мехмеда. Он быстро скрыл свое изумление, снова мысленно одернув себя.       «Она больше не Лале! Она не невинна и, должно быть, видела многих мужчин», — от этой мысли ярость перекрыла горло. Факт, с которым никак не свыкнуться. То же самое лицо, красивая обертка с совершенно иным содержанием. «И как Владик Дракула не сошел с ума, столько дней наблюдая за ней?».       «Или он и вовсе не обременял себя анализом личностных изменений?».       — Я рада, а то было бы неловко, если бы я пришла, а ты… не один, — проговорила Лайя, прикусив губу и опустив взгляд.             Мехмед замер, как громом пораженный. Она говорила с ним так, словно давно знала, не боясь касаться даже интимных тем. Он мог бы сознаться, что не подпускал к себе ни одну женщину с тех пор, как узнал о возрождении Лале, потому что она занимала все его мысли, вопреки желанию и здравому смыслу, но промолчал. Он привык вести себя с женщинами, как должно султану, хоть те времена и канули в лету. Но что по сути поменялось? У него есть деньги, влияние и власть, а это притягивает красавиц со всего света. Не пленницы, не девушки из гарема, но всё также жаждущие его внимания. Были и фаворитки, даже несколько, но Лайе не стоит знать ни об этом, ни о том, что случалось, если у тех девушек хватало глупости на измену.       — Здесь я почти всегда один, — ответил Мехмед честно, но в то же время уклончиво, — этот дом построили по моему проекту ещё в середине 20-го века, и он что-то вроде… летней резиденции, места отдыха и размышлений. Здесь я храню бесценные произведения искусства, а к ним из знакомых допущены единицы.       — Тебя можно назвать старомодным, хотя в свое время ты, напротив, был очень прогрессивным, — мягко поддела Лайя, склонив голову. Мехмед приблизился к ней, почти вплотную. Она в тонком халате из чёрного струящегося шелка, и пахнет от неё свежими лавандовыми духами.       «Визит не случаен, ведь так?», — подумал он, но виду не подал.       — Я храню в собственной голове целую историю, хотя мне теперь вечно восемнадцать. Я дожил до сорока девяти лет, но внешне так и не постарел. Благо, борода добавила возраста визуально, но об этом в учебниках истории не пишут. Впрочем ты и сама видела, каким меня принято изображать. — Сложно представить тебя с бородой, — улыбнулась Лайя, и Мехмед ответил ей тем же, но тут же посерьёзнел.       — Я поздно ужинаю и обычно прямо здесь, — он указал ладонью на кофейный столик, уставленный закусками и фруктами, — окажи мне честь присоединиться.       Глаза Лайи сверкнули, она ничуть не смущалась стоять от него на таком близком расстоянии. Мехмед наслаждался тем, как она оглядывает его тело, буквально чувствовал на себе её взгляд, но приличия вынуждали его предстать в более подобающем виде.       Лайя, кивнув, прошла к столику и села на усыпанный подушками низкий турецкий диван.       Он же прошел в прилегающую гардеробную, сорвал полотенце с бедер и надел длинный халат из темно-зеленого бархата.       — Если ты на самом деле не умирал, то на чьей могиле так любил бывать султан Сулейман в Стамбуле? — спросила Лайя, не глядя на него, она потянулась за виноградиной, пока Мехмед шел от гардеробной к дивану.       — Я уложил туда евнуха, — хмыкнул он. Вспоминать период, когда ему пришлось вынуждено оставить возлюбленную Империю и отправиться в Темный Мир, Мехмеду до сих пор было нелегко. Но он пристально следил за потомками вплоть до падения османов. Султан Сулейман, которого упомянула Лайя, являлся его правнуком. Мехмед не был достаточно привязан к своим детям, уже тогда знал, что переживет каждого из них. А, быть может, изначально не имел в себе качеств, присущих султану Мураду, также потерявшему всех сыновей. Для Мехмеда существовала только империя, власть, процветание, искусство и… память о Лале.       Всё остальное он делал из чувства долга перед страной и Всевышним. Отсюда собственные сыновья и жены считали его бессердечным.       Он взял два хрустальных фужера на тонкой витой ножке ручной работы, вынул из бара бутыль темно-красного сухого вина и наполнил бокалы, протянув один Лайе.       — Я рад, что тебя интересует моя персона, — тонко скривил губы, садясь напротив гостьи. Лайя ответила ещё более обворожительно:       — Ещё бы, я и подумать не могла, что меня в прошлой жизни любил Мехмед II Фатих.       Поняв, что сказала лишнего, Лайя прикусила губу, глотнув вина под тяжёлым огненным взглядом Мехмеда.       Ей было волнительно находиться рядом с ним, и в то же время тянуло к нему. К его непостижимой тёмной натуре, что глубже и злее встреченных ею доселе. Лайя ощущала внимание Мехмеда, помнила то дикое смущение, охватывающее Лале в его обществе, но всё же не боялась. Она медленно встала, одернула свой халат, что еле прикрывал колени, подошла к мужчине и села рядом, не сводя с него игривого смелого взгляда. Мехмед смотрел на неё с нескрываемым интересом, и в глубине черных глаз зарождалось пламя, которое вскоре нельзя будет подчинить.       — Я хотела задать ещё один вопрос, — прошептала Лайя, наклонившись к нему, и Мехмед коснулся ладонью её щеки, проведя большим пальцем по нижней губе.       — Спрашивай, — ответил он, хоть слова казались излишними. Лайя чуть приоткрыла рот, чувственно поцеловав подушечку его пальца. И всё же спросила:       — А если бы Лале всё же осталась с тобой, ты уверен, что не потерял бы к ней интерес, как к достигнутой цели?       Мехмед на это изогнул бровь, плавно опустив ладонь на шею Лайи, медленно погладив соблазнительный изгиб, проследив томным взглядом за этим движением.       — Я видел в ней личность, а не только недоступную красоту. Мне встречались женщины и красивее неё, но ни одна не имела тех же качеств, — Мехмед вдруг резко взглянул в глаза Лайи и добавил серьезно, беспрекословно и откровенно: — Её страхи больше не актуальны. Я не султан, и гарема у меня больше нет. Более того, меня никогда не тянуло коллекционировать женщин в своей постели. Тогда заставляли обычаи. Сейчас — не заставит никто.       Лайя опешила, задержала дыхание, лишь глядя в черные серьезные глаза напротив. Он предлагает ей…? Готова ли она? Её влечёт, да, неодолимо влечет. Мехмед опасен, непредсказуем, горяч и мстителен. Получится ли у них что-то? Может ли получиться? Он ведь часть Темного Мира, а она — воплощение Света. И он властен, даже одержим. Уйти от него безболезненно не получится. А если… в Лайе говорит лишь временная очарованность и память от увиденного в картинах? Но она готова была попробовать.       Она отбросила свои сомнения так легко, словно невесомую шаль с плеч. Потянулась к нему, коснулась тонких губ в пылком поцелуе. А он, казалось, только этого и ждал. Капкан снова захлопнулся, и Лале вновь попалась в него, но уже в своей новой жизни.       «На этот раз он не отпустит», — думала она, самозабвенно целуя Мехмеда, не уступая в страсти его напору, движениям его языка и губ.       Лайя обняла его, притянула к себе за шею, провела пальцами по затылку, забралась под ворот халата. Голод, она будто тоже все эти годы ждала его.       Ладонь Мехмеда властно легла на её бедро, пробралась выше, опаляя кожу искрами. Лайя прикусила его нижнюю губу до крови, почувствовав сильные уверенные пальцы под бельём, но не разорвала поцелуя.       Буря. Жажда. Она резко развязала пояс и скинула с плеч мужчины халат. Оказалась сверху, провела губами по обнаженной груди и твердому животу, поднялась, вернулась к губам. Вскрикнула, поддаваясь ответным ласкам, почувствовав пальцы Мехмеда в себе. Выгнулась дугой, ерзая на его коленях. Опустила руку меж их телами, шаловливо обхватила ладонью его мужское естество. Мехмед бросил её на диван, лег сверху, целуя, подчиняя, и Лайя была готова подчиниться, отдаться целиком в его власть.       Она замерла, широко разведя колени, и блаженно застонала, когда Мехмед вошел в неё. Резко, глубоко, на всю длину. Он не был нежным, воплощая собой бесконтрольный огонь. Брал её жестко, несдержанно, словно мстил за века разлуки.       Но Лайя сходила с ума от удовольствия, царапала его спину, поясницу, ягодицы, бедра. Извивалась под ним, шептала на ухо нелепые слова любви и восхищения и целовала, целовала, не в силах насытиться.       За окном небо начинало светлеть, когда разум вернулся к Лайе. Она — уставшая, вспотевшая, но совершенно счастливая лежала на груди Мехмеда в его постели и объятиях и чувствовала, как её стремительно одолевает сон. Он не спал, о чем-то думал, поглаживая кончиками пальцев спутанные волосы Лайи, прижимая её к себе. Но её вдруг пронзила тревога. Она приподнялась, посмотрела в окно, а после в лицо любовника.       — Сегодня с Мефисом будет покончено, ведь так?       Мехмед на это быстро кивнул, словно совсем другое занимало его мысли.       — Я всё просчитал, больше ему не удрать, — ответил он, и Лайя игриво поцеловала его в ключицу.       — Тогда что тебя беспокоит? Он вздохнул, но не стал упираться.       — Ты. И твои друзья. Наше соперничество с Владом длится уже больше шестисот лет. Он не отдаст тебя просто так, а я не намерен уступать ему. В прошлый раз это закончилось гибелью Лале. Если и в этот раз всё сложится так, что ты окажешься в опасности из-за него, я, скорее, избавлю его от вечных страданий, чем это допущу.       Лайя приподнялась, села, удерживая одеяло на груди.       — Я большая девочка и сама вольна решать свою судьбу. Влад с трудом, но принял истину, что я — не Лале. Я учусь на её и своих ошибках. И в состоянии сама защитить себя. Ваша вражда изжила себя, а я сделала окончательный выбор.       Мехмед посмотрел ей в глаза. Долго, испытующе и, наконец, ухмыльнулся, нежно проведя пальцами по её скуле.       — В твоём «окончательном выборе» я не требую от тебя полного отказа от жизни и общения. Как ты уже сказала, я был прогрессивен, но не думай, что застрял в 15-м веке и не понимаю, что мир больше не будет прежним. Она прикусила губу, отведя взор, но благодарно кивнув. Момент откровения, неизмеримо важный. И Мехмед совершенно точно угадал её опасения.       — Единственное, чего не потерплю — лжи. И измен, — добавил он холодно и пугающе серьезно, но в следующий же миг добавил расслабленно: — так уж вышло, что я от природы ревнив, и свою женщину хочу видеть только своей.        Лайя на это лишь выгнула бровь, вновь падая во власть его рук, потянулась губами к шее и горячо сонно прошептала:       – Я постоянна в своих привязанностях.