Мы встретимся снова, Тюльпан

      Они доехали до особняка в совершенной тишине. Мехмед не ответил на вопрос прямо, он выглядел загадочным и напряженно задумчивым. Лайя оставила попытки сразу же, не став настаивать. Ей было стыдно за свою бестактность, настолько, что готова провалиться сквозь землю. Хотелось что-то добавить, как-то исправить положение, но она не решалась, несмотря на угнетающее молчание.       У входа её багаж забрали, саму Лайю предложили провести до комнаты, но Мехмед неожиданно решил сделать это сам, отпустив слугу сдержанным кивком.       Он по-прежнему не проронил ни слова, открыв перед Лайей дверь в роскошную комнату, в которой имелось всё необходимое, включая прилегающую ванную. Лайя совсем поникла, пройдя в спальню с опущенной головой и коротко поблагодарив хозяина дома, но он вдруг произнёс:       — Сейчас я готов ответить на твой вопрос, Лайя, — сдержанно, но Лайя видела, чего стоит ему эта сдержанность. Она замерла, напряглась от волнения, вся обратившись в слух и внимание. Но Мехмед вдруг отвел взгляд, поджав губы.       — Не буду скрывать, я хотел мести. Более того, хотел не просто сломить и покарать мятежника, хотел, чтобы он страдал. И я бы заставил его страдать до последней минуты… если бы поход окончился успехом.       Рука Мехмеда сжалась в кулак, напряглись и точеные острые скулы, а в чёрных пронзительных глазах поселилась тьма, какой Лайя ни разу не наблюдала во Владе. Вся её кожа покрылась мурашками. Она до последней капли постигла истину, гласящую о том, что истинным монстрам не обязательно внушать ужас внешним обликом. Демоны живут в душе. Мехмед всегда был тёмен… эгоистичен, жесток. С тяжелым характером и страстной натурой, но Лайю почему-то непреодолимо тянуло к нему. Как когда-то и Лале…       Она лезла к нему в душу, стремилась постичь, не за тем, чтобы поиздеваться, она искренне хотела узнать мысли этого сложного и непонятного ей мужчины, которому удалось задеть её сердце.       — А Лале… Я хотел её в качестве трофея, хотел наказать за причиненную мне боль, я предвкушал, как вытворяю с ней плохие, постыдные вещи. Но это во мне говорила обида. На деле же… я до последнего надеялся, что она уехала с ним не по своей воле, что когда замок падет, она бросится мне на шею в слезах радости и облегчения, надеялся, что она не притворялась, когда была рядом. Не играла необходимую роль, а действительно была собой… со мной. Но я так и не узнал правду. Что она чувствовала, простила ли…       — Она умерла… а ты… — тяжело сглотнув, продолжила за него Лайя, хоть слова и не давались, и Мехмед резко вскинул голову, встретившись с ней взглядом. Она едва не отшатнулась от горечи и бессильной ярости, которой полыхнули две чёрные бездны, глядящие ей прямо в душу. Но ответил он холодно:       — С её гибелью во мне умерло то самое светлое, что ещё оставалось.       Его взгляд смягчился, губы вновь растянулись в расслабленной великодушной улыбке, что могла скрывать под собой буквально что угодно.       — Я удовлетворил ваше любопытство, госпожа Лайя Бернелл? — Её имя прозвучало тягуче, словно он перекатывал на языке и сжимал зубами каждую букву, как зернышко спелого винограда. Вот-вот и брызнет вязкий сладкий сок из лопнувшей оболочки. Словно издевался, напоминая ей её же недавние слова и уверения, что Лайя и Лале разные люди. Настолько ли разные? Лайя уже и сама засомневалась. Что, если остальные видят со стороны то, чего она сама в упор не замечает или отказывается признавать простую суть?       — Сполна, — кивнула она. Они застыли в проходе, изучающе глядя друг на друга. Но Мехмед вдруг отступил в темноту коридора, деликатно склонив голову.       — Тогда доброй ночи…       Но, повинуясь какому-то отчаянному порыву, безумному нежеланию отпускать его, оставаться одной в этой ледяной комнате, окутанной недоговоренностью и недомолвками. Лайя потянулась к нему, не отдавая себе отчета. И тронула ладонью его гладкую щеку. Вспышка, россыпь искр по всему телу, его ещё более потемневший взгляд напротив, в непозволительной близости от её лица. Мехмед перехватил её ладонь в миллиметре от прикосновения, чуть повернул голову, не разрывая зрительного контакта с её испуганными глазами, чуть приоткрыл свои чувственные губы и медленно поцеловал указательный палец Лайи, прикусив подушечку передними зубами.       Она задрожала от волнения, взбудораженная этим вольным жестом. И что на неё нашло? Что она себе позволяет?! С ним опасно играть, опасно! Но она уже доигралась.       — Мой черёд задавать каверзные вопросы? — с хитрой ухмылкой спросил Мехмед, шагнув к ней, перейдя в наступление. Лайя, не совладав с дыханием, порывисто отступила назад, но наткнулась спиной на дверной косяк и так и замерла, зажатая между стеной и Мехмедом. Он пристально изучал взором её лицо, скользя глазами к губам, шее, ключицам, но не ниже. Подавлял её волю, туманил разум, но Лайе не хотелось бежать подальше. Хотелось оставаться во власти его магнетизма, тянуться к его губительному огню, впитывать в себя его темную разрушительную энергию.       «Как же я скучала, мой султан», — невольно пронеслось в мыслях, и она вздрогнула, впервые за столько времени и в полной мере ощутив себя… Лале. Той самой, какую видели в ней Влад и Мехмед.       — Я слушаю… — прошептала Лайя, плавясь под тяжёлым вниманием мужчины. Он снова ухмыльнулся, отступил на шаг, но упер ладонь в дверь у самой головы Лайи, отрезая ей пути к побегу.       — Почему? — Коротко и лаконично. Но Лайя без труда поняла, сколько смысла, метаний, сомнений и тоски кроется в этом слове. Вопрос, мучивший его веками, и сейчас он уповал, наконец-то, получить на него ответ. И ответ Лайя знала.       — Страх, — выдохнула она, и брови Мехмеда в недоумении сошлись на переносице. — Она боялась потерять навсегда свою свободу, своих друзей, стать затворницей гарема и не хотела… делить своего мужа с сотней других девушек. Для неё это было равносильно смерти.       Мехмед прищурился, какое-то время испытывая Лайю, но после медленно, понимающе кивнул.       — Дракула дал ей то, о чем она так мечтала?       Лайя сглотнула ком, вставший поперёк горла.       — В какой-то мере. Но часть её сердца осталась в Эдирне…       Ладонь Мехмеда, невесомо пройдясь вдоль скулы Лайи, властно скользнула к шее, и пальцы настойчиво впились в нежную кожу. На грани грубости, но не переходя черту. Она затаила дыхание, глядя на него бесстрашно и открыто. Сердце вожделенно стучало в груди, заставляя Лайю дышать часто и прерывисто.       — Ты пытаешься сказать, что она… простила меня? Даже намекаешь, что… испытывала ко мне…       — Иногда страх и недоверие разрушают судьбы и целые империи, — с горечью на языке отозвалась Лайя. Мехмед ослабил хватку, но руку не убрал. Его горячие длинные пальцы гладили её шею. Вверх-вниз, осторожно и умопомрачительно. Лайя прикрыла глаза, не стесняясь нахлынувших на неё эмоций. А Мехмед любовался… тем, как она тает от его касаний, как развратно прикусывает губы, как жаждет большего. Он ни разу не видел Лале такой, но постоянно мечтал. И приходил в неистовую ярость, представляя, что ублюдок Влад созерцает её каждую ночь!       Словно облитый ледяной водой, он отстранился, и Лайя не сдержала вздох разочарования — услада для чуткого слуха Мехмеда. Он невольно улыбнулся, но всё же задал прямой, как удар копьем, вопрос:       — Она… до сих пор разрывается между мной и Дракулой…?       Соперник всё ещё жив, как сильна и страсть. Словно не было этих чертовых шести веков.       Лайя выдохнула, в упор посмотрела в глаза Мехмеду, и её твёрдый голос прозвучал тихо, но уверенно:       — Она… мертва. Я же вижу во Владе только друга и ничего более.