Совершенно летние метки

Пусть Дэну всего десять лет, этот день он не забудет никогда — и через десять лет, и через сто. Он всегда будет помнить: синий грузовик, искорёженный папин автомобиль и мама, лежащая на асфальте, вся в крови и с остекленевшими глазами. Вместо слов «мама» и «папа» в жизни Дэна теперь появилось слово «детдом». По утрам Дэн просыпался, видел в окне солнце и деревья, а в следующий миг — вспоминал. И больше не хотел жить. Он честно пытался сосредоточиться на учёбе, на спорте, на книгах, но это было невозможно, абсолютно невозможно! Хмурого и испуганного Дэна втолкнули в кабинет психолога. Это была спортивного вида женщина средних лет, как будто вся состоящая из прямоугольников: угловатые плечи, квадратное лицо, прямоугольные стёкла очков в толстой чёрной оправе. Дэну почему-то казалось, что психолог должна сразу располагать к себе, но эта — иначе не скажешь — дама выглядела суровее, чем учительница. — О чём ты хочешь поговорить? — любезно поинтересовалась она. Любезно, да не любезно. Голос пиковой дамы (так окрестил про себя психолога Дэн) звучал искусственно: вроде эмоции в нём и присутствовали, а ненатуральные, пластиковые, как продукты из супермаркета — сплошь красители и заменители. — Ни о чём, — буркнул Дэн. — Но ты же пришёл сюда. Давай поговорим, — настаивала дама. — Я знаю, что ты потерял родителей. Это очень тяжело. Я понимаю, что ты сейчас чувствуешь. Я понимаю, как тебе больно… — Да ничего вы не понимаете! — взорвался Дэн. — Это… Это как… Мне всегда больно! Везде! — Дэна душили рыдания, и он с трудом говорил, задыхаясь от спазмов в горле. — Я утром просыпаюсь, каждое утро, и… Каждый раз заново! Я всё помню! Я не могу забыть! Это мамино лицо! Оно… я его… всё время… всегда… понимаете?! Дэн кричал, шумно дыша, заикаясь, задыхаясь, ему казалось, что он сейчас либо задохнётся, либо лопнет. Он весь трясся, в глазах потемнело, он видел перед глазами мамино лицо на асфальте и умолял его исчезнуть, но наваждение не проходило. И только неожиданный и звонкий удар по щеке вернул его к реальности. Дэн дрожал, и всхлипывал, и ненавидел и эту женщину за то, что ей пришлось ударить его, и себя за то, что выжил, и весь мир. — Успокойся, Дэн, — голос доносился как будто из репродуктора. — Послушай меня. Я могу помочь тебе. Ты слышишь меня? Я знаю, как прекратить этот кошмар. Я ведь правильно понимаю, что ты хотел бы забыть эту жуткую трагедию и жить нормально, как все остальные дети? Дэн всхлипывал и только кивал. — Но ты должен поклясться, что ничего никому не расскажешь. — Даю слово, — выдавил сквозь всхлипы Дэн. Тогда «пиковая дама» неожиданно погладила его по голове и протянула ему таблетку и стакан с водой. — Это новейшая разработка, — доверительно сообщила она, — она почти не тестировалась, но результаты исключительно многообещающие. Дэн проглотил таблетку не задумываясь и выхлебал торопливыми глотками всю воду. Стало легче, но не сильно. И то, наверное, просто от воды, а не от «новейшей разработки». — Это ещё не всё, — улыбнулась дама. — С этой таблеткой ты стал обладателем уникального дара, которому многие могли бы позавидовать. Ты избранный, Дэн. Теперь ты можешь забыть любое событие из твоей жизни, любую информацию, нужно только три раза подряд произнести, что именно ты хочешь забыть. Повторяй за мной. Дэн хлюпал носом, слушал этот гипнотический голос, как крыса флейту, и на автомате повторял вслед за дамой: — Я хочу забыть моих родителей. Я хочу забыть моих родителей. Я хочу забыть моих родителей. В комнате вдруг сделалось очень тихо. Так бывает, когда внезапно выключают громкую музыку. Но главное — стало очень тихо внутри. На душе было хорошо и спокойно. Напротив сидела стильная молодая женщина с пустым стаканом в руке. Психолог — вспомнил Дэн. Зачем он пришёл к психологу? Небось, схватил очередную двойку по математике, и завуч отправила на собеседование. Что за дурацкие порядки в этом детдоме — гонять детей к психологу! Лучше бы он сейчас мяч с Борькой погонял! Борька обнаружился в комнате лежащим на кровати с книжкой. — Пошли в футбик погоняем! — предложил Дэн, но Борька только промычал нечто невразумительное. — Эй, чего там у тебя такое интересное? — Дэн выхватил у друга книжку. — «Дети капитана Гранта». Ты чего, не читал разве? — Нет. В библиотеке знаешь, какая очередь на неё была? — Угу. Потрясная книга. Я прям тебе завидую, — сказал Дэн. И замер. А потом, не обращая внимания на Борькины возмущённые вопли, выскочил из комнаты. Отбежал подальше, встал возле окна в коридоре и быстро проговорил: — Я хочу забыть содержание этой книги! Я хочу забыть содержание этой книги! Я хочу забыть содержание этой книги! Дэн с любопытством оглядел обложку, на которой был нарисован какой-то парусник. Он совершенно точно видел эту картинку раньше. А вот о чём была книга — про это он совершенно, абсолютно, безоговорочно ничего, ни-че-го-шень-ки не помнил. Круто, это действительно работает! И можно прочитать книжку заново! В этот вечер Дэн долго лежал в кровати и не мог заснуть. Борька на соседней койке уже давно мерно сопел, а Дэн всё думал и думал. Память… Это ведь такая интересная штука! Ведь зачем-то она нужна человеку. Ведь почему-то человек так устроен, что он всё помнит и забывает только постепенно. Хотя иногда действительно хочется забыть сразу! Вот, например, тебя обидели. Можно переживать весь вечер или даже дольше. А лучше ведь взять и забыть! Хотя нет, ещё лучше завтра врезать как следует обидчику! А для этого нельзя забывать, что тебя обидели. Или вот он сегодня отобрал у Борьки книжку. Не специально, конечно, так уж вышло. Но он понимает, что обидел Борьку. Потому что у него тоже однажды отобрали интересную книжку, и он помнит, что это очень обидно. А не помнил бы — так и отбирал бы книжки сам. Хотя он, получается, всё равно так и поступил. Что-то он запутался. Дэн вздохнул. Но всё равно сказал себе, что новый дар — это, конечно, круто, но пользоваться им он будет только в самых крайних случаях и очень осмотрительно. А лучше — вообще никогда. * * * Дэн всегда жалел людей, которые не могли вспомнить момент первой встречи со своей девушкой. «Мы просто учились вместе», — говорили они и не помнили, было ли это утром или вечером, на лекции или на семинаре. Дэну же казалось, что это невероятно важно. Свою первую встречу с Мариной он помнил очень хорошо — такое не забудешь. Он тогда подзаработал денег на выходных и решил, что ему нужна новая куртка. И в тот момент, когда он стоял в магазине и задумчиво крутил вертушку с куртками, к нему подошла девушка и как ни в чём не бывало поинтересовалась: — У вас есть скафандры для космонавтов? — И уточнила: — Сорок четвёртого размера. — Поскольку Дэн не отвечал и вообще не подавал признаков жизни, если не считать за признаки жизни хлопанье глазами, девушка продолжила: — Или рыцарские доспехи? Но только тоже сорок четвёртого размера. Вот это что вообще сейчас было? Флирт, развод, тест на стрессоустойчивость? Он так и не успел выбрать, когда в зале показался продавец и девушка изменилась в лице. — Ой, извините, ради бога! Я вас за продавца приняла! Я карнавальный костюм ищу, подруга делает свадьбу в формате маскарада, — и с этими словами девушка упорхнула к продавцу, а Дэн остался стоять с раскрытым ртом и представлять, как выглядит белый шлем космонавта на каштановых локонах. Потом они снова случайно оказались рядом в очереди к кассе: Дэн с курткой, а девушка с какой-то хламидой, перекинутой через руку. Дэн не удержался и спросил: — Нашли скафандр? — Нет, — охотно отозвалась девушка, — скафандры только детских размеров, а латы так вообще на той неделе кончились. Пришлось взять костюм палача. Он тоже ничего, антуражненький, даже топор прилагается — конечно, пластиковый. — Ого, — вымолвил Дэн, взглянул на ценник и ещё раз сказал: — Ого! — Я свидетельница. Мне нужно что-то особенное. — Хотел бы я посмотреть на свадьбу, где свидетельница в костюме палача! — усмехнулся Дэн. — А пойдёмте! — неожиданно согласилась незнакомка. — Вы же мне, можно сказать, помогали выбирать костюм. В этом «А пойдёмте!» была вся Марина. «А пойдём», «а давай», «а что такого», «а подумаешь» — Марина не умела расстраиваться из-за проблем, она умела только находить решения. Она легко придумывала выход, легко делала выбор и даже пойти к Дэну в общежитие прямо после магазина и остаться с ним на ночь согласилась с такой лёгкостью, что Дэна это несколько обескуражило. Правда, вместо модной куртки ему пришлось купить костюм арлекина (он просто выбрал самый дешёвый), но знакомство с Мариной того стоило. Она оказалась редкостной затейницей, и Дэн то распевал с ней ночью в лесу возле костра, то мчался на другой конец города смотреть собачью выставку. Только одно ему казалось немного странным — что Марина всё откладывала знакомство с мамой и вообще неохотно приводила его домой, отговариваясь тем, что мама вечно к ней придирается и её парня тоже не одобрит, будь он хоть премьер-министром, хоть звездой Голливуда. Дэн так понял, что у них напряжённые отношения, и однажды даже сказал: — Знаешь, мне кажется, ты это зря. Какая-никакая, а она твоя мама. Ты вот жалуешься, что она то рассказывает всем вокруг, какая ты никчёмная, то заваливает тебя поручениями. А я бы на любых родителей согласился, лишь бы они просто были. — А ты их вообще не помнишь? — осторожно полюбопытствовала Марина. — Совсем ничего? — Ну да, совсем. От меня же сразу отказались, как я родился. Я вообще детство помню плохо, только лет с десяти. За три года Дэн настолько свыкся и сжился с Мариной, что невозможно было представить, как он существовал раньше. И вдруг средь голубого неба громыхнул гром, разверзлась цветущая земля, и Марина объявила, что уходит к какому-то Андрею. Потому что — Дэн же сам должен понимать — он бывший детдомовец без гроша за душой, а у Андрея свой бизнес и он может свозить Марину не только в ближайший лес за грибами, но и в Сочи на пляж. Дэн сперва просто не поверил, думал, это очередной закидон, потом уговаривал, что-то объяснял про любовь, про диплом, который он скоро получит, про совместные планы на будущее, пока наконец не понял, что это окончательно. Неделю он не чистил зубы, не садился за диплом и вообще не выходил из дома. Выл, рычал, колотил руками подушку, а потом смотрел в потолок и пытался вспомнить, в какой момент между ними пробежала чёрная кошка, на какой тревожный звоночек он не отреагировал, а следовало бы. Но по всему выходило — он ни в чём не виноват, Марина просто бросила его за ненужностью, как бросили в своё время родители. Друзья советовали обратиться к психологу, но уж Дэн-то наобщался к психологами предостаточно ещё в детдоме. Вреда от них, конечно, не было, но и пользы тоже — одна болтовня. Через три месяца этого бестолкового существования, когда постоянная боль в груди осточертела, но стала неотъемлемой частью жизни, Дэн внезапно вспомнил о своём даре. Быть может, это было нечестно по отношению к человеку, с которым они были счастливы три года, но он не видел другого выхода. — Я хочу забыть Марину! Я хочу забыть Марину! Я хочу забыть Марину! Дэн улыбнулся и легко спрыгнул с кровати. Чего это он валяется, когда уже одиннадцать часов? Пора чистить зубы, завтракать — и за диплом! * * * Потом была Вика. У Вики было стильное каре из тёмных волос, тонкое чувство поэзии и новорождённый братишка, которого почему-то постоянно сваливали на Вику. Впрочем, по натуре она и сама была домоседкой и говорила, что ей несложно присмотреть за братиком, пока мама в командировке. Папа в этом контексте вообще не упоминался, и Дэн тактично предпочитал не выспрашивать подробности. — Что за безответственность! — возмутился он, когда Вика отказалась поехать с компанией на дачу праздновать день рождения Дэна из-за того, что «ей опять подсунули этого крокодильчика». — Родила ребёнка и свалила на старшую дочь! — Не смей так говорить, — обиделась Вика за мать. — Она же для семьи старается, деньги зарабатывает. Твоя вон тебя вообще бросила! Дэн в сердцах ударил Вику, хлопнул дверью и ушёл, чтобы больше не возвращаться. Он давно уже думал о том, что эти отношения исчерпали себя. Да, Вика была интересная собеседница и заботливая подруга, она помнила, какой сорт яблок и какой фасон джинсов любит Дэн, и с ней было замечательно обсудить модную книгу или посмотреть уютный фильм, но о лодочных походах и ночёвках в лесу можно было сразу забыть. Она возилась с ребёнком своей матери больше, чем с Дэном, и ему это надоело. Вика, кажется, всё поняла правильно и не стала мучить Дэна, в отличие от его собственной совести. Эта донимала его не на шутку, а Дэн с переменным успехом посылал её подальше. Прошло две недели, и в парке он наткнулся на соседку своей бывшей. Она сообщила, что Вику нашли повесившейся в квартире, а в предсмертной записке она просила никого не винить. Дэну было гадостно как никогда. Ведь он, в сущности бросил девушку и довёл до самоубийства лишь из-за того, что она оказалась чересчур преданной дочерью и заботливой сестрой. А он, Дэн, — последним скотом. Совесть разъедала нутро, как кислота, пока Дэн не вспомнил, что у него есть дар. — Я хочу забыть Вику. Я хочу забыть Вику. Я хочу забыть Вику! * * * — А у тебя было много женщин? — вдруг спросила Люба, безмятежно раскинувшаяся на кровати. — Не помню, — честно ответил Дэн, расстёгивая молнию на её джинсах. — В смысле, ты девственник? — кажется, она спрашивала совершенно серьёзно. — Типа того, — хихикнул Дэн и уверенным движением просунул руку под кружевную резинку на бедре. — Я у тебя правда первая? Дэн слегка надавил пальцем, раздвигая складочки кожи, и Люба тихо застонала. — Конечно, первая. Ты первая, кого я так сильно люблю, — прошептал Дэн. — Я забыл всех, когда встретил тебя. Рыженькая и кудрявая Люба смотрела на него с благодарностью и светилась, как маленькое солнышко. Или как одуванчик с пышной рыженькой головкой. Одуванчик ещё не знает, что его сорвут, повертят, выбросят — и навсегда забудут. * * * И пошло-поехало. Когда-то давно детдомовский психолог объяснила Дэну, что он боится сближаться с людьми, потому что не может пережить предательство родителей и научиться доверять. Дэн и сам чувствовал, что так и есть. Но теперь, когда он осознал всю мощь своего дара, всё изменилось. Зачем бояться боли, обиды, предательства, уколов совести, если ты можешь стереть всё это из памяти за считанные секунды? Он больше не помнил ничего, что не хотел помнить. Он наслаждался победами и забывал поражения. * * * Ближе к сорока Дэн начал слегка полнеть, и в один прекрасный день стало ясно, что пора обзаводиться курткой на размер больше. И вот в тот момент, когда он стоял в магазине и задумчиво крутил вертушку с куртками, раздался голос: — Денис Васильевич, можно с вами поговорить? Дэн обернулся. И замер. Перед с ним стоял мальчик, подросток, лет пятнадцати на вид. И, судя по тому, что мальчик как будто сошёл со школьной фотографии самого Дэна, разговор с ним не предвещал ничего хорошего. С тяжёлым предчувствием Дэн вышел на улицу, где они расположились на скамейке рядом с торговым центром. — Я ваш сын. Меня зовут Дэн. Вообще-то полное имя — Данила, но мама зовёт меня Дэн. А маму зовут Марина. Дэн вздрогнул и только через несколько секунд осознал, отчего. Почему этот Данила сразу же назвал имя матери? Откуда у него такая уверенность, что его отец менял женщин, как перчатки, и уже сам не догадается, кому сделал ребёнка? Или этот вопрос был написан у Дэна на лице? — Я про вас всё знаю. Я прочёл дневник мамы. И я решил, что вы должны знать правду. — Тебе не говорили, что нехорошо читать чужие дневники? — на автомате выпалил Дэн, лишь бы что-то сказать, и слишком поздно спохватился, что уж не ему учить кого-то морали. — А я забыл, — ухмыльнулся парень и продолжил: — Так вот. Все ваши женщины… ну то есть не все, а все те, про кого я читал, в общем, Марина, Вика, Люба, вот тут, если хотите, полный список — это всё одна женщина. Моя мама. Марина. Вы бросали её, а она каждый раз возвращалась к вам. Вы же её не узнавали. На всякий случай меняла имя, перекрашивала волосы — это для ваших друзей, хотя она и так старалась не попадаться им. — Она что, так любила меня? — медленно произнёс Дэн. Парень опустил глаза и как будто задумался. — Разве она не писала об этом в дневнике? — удивился Дэн. Сын поднял на него глаза. Это ведь Дэну показалось, что в них было не то чувство превосходства, не то торжество мести? — Это не девчоночий дневник, а научный. Там только ваши эмоции. Ну как наблюдение за животными. Учёный записывает, что крыса от укола мечется по клетке и нервничает, но он же не пишет, что он сам чувствует по отношению к крысе. Дэн почувствовал, как его передёрнуло. — Понимаете, бабушка занималась разработкой психотропного препарата. Ей очень нужно было его на ком-то протестировать. И она выбрала вас. Вот, узнаёте? Я выбрал, где она помоложе, — с этими словами Дэн-младший показал на мобильнике фотографию. — Она одно время работала психологом в вашем детдоме. И наблюдала за вами. А когда вы покинули детдом и поступили в институт, подослала к вам свою дочь. Она должна была выспрашивать, что вы помните, что не помните. Но, знаете, мне кажется, мама вас всё-таки полюбила. Хотя ей, наверное, за это хорошо платили. Дэн почувствовал тошноту. В голове вертелись сотни вопросов, и именно поэтому он не знал, что бы ещё спросить. Он вообще больше не хотел ничего знать. Ему бы от всего этого в себя прийти! — Почему она меня бросила? — спросил он наконец. Данила, казалось, ждал этого вопроса и с готовностью объяснил: — Потому что забеременела. А жениться и чересчур сближаться вам было нельзя, вы не должны были узнать, что мама Марины — тот психолог, который дал вам таблетку. Ну, и, кроме того, насколько было известно маме, вы не использовали свой дар, и бабушка убедила её, что надо вызвать у вас сильную боль, чтобы проверить, что дар сохраняется и работает, как нужно. Дэна снова передёрнуло. — Это всё, что ты хотел сказать мне, Дэн? — Нет. Дайте руку. Дэн счёл за лучшее повиноваться. Ему пришла в голову странная мысль, что сейчас, когда они сидят на скамейке, повернувшись лицом друг к другу и держась за руки, они похожи на человека и его отражение в зеркале. Мальчик молчал пару секунд, то ли собираясь с мыслями, то ли давая Дэну время морально приготовиться к тому, что он сейчас скажет. — Ваши родители разбились в автокатастрофе, когда вам было десять лет. После этого вы и попали в детдом. Вы их очень любили. То есть, конечно, я не могу знать. Но я в этом уверен, потому что вы очень сильно переживали их смерть. И тогда, — Дэн глубоко вздохнул, — вы… вам предложили их забыть, чтобы избавить вас от боли. И с тех пор… — Хватит! — выпалил Дэн, вырвал руку и бросился прочь. В голове всё вертелось, и сердце, казалось, тоже вертелось, как ненормальное. Дэн торопливо шагал, почти бежал по дорожке, и со стороны могло показаться, что он очень спешит, на самом же деле он даже не соображал, куда шёл. Горло душили спазмы. Как мог он так поступить со своими родителями?! Внезапно он разозлился: а как мог этот малолетний идиот так поступить с ним? Со своим отцом? Он спросил у папы, хочет ли тот знать правду? Кто дал ему право ломать чужую жизнь? И Дэн по привычке начал спасительную скороговорку: — Я хочу забыть своего сына! Я хочу забыть своего сына! Я хочу забыть своего… Стоп!!! Нет! Разве он этого действительно хочет? У него никого нет, кроме этого мальчишки. Ни одного по-настоящему близкого, родного человека. Родителей он забыл. Прошлое забыл. Подруг забыл. Друзей он помнит, но они сами не хотят его помнить, а он не помнит, почему. В кого он превратился, в какой ад он швырнул сам себя, пытаясь превратить свою жизнь в сладкий пирог без боли, без стыда, без ответственности, без совести? — Я хочу забыть всё своё прошлое! — крикнул он в сердцах. — Я хочу забыть всё своё прошлое! Я… Дэн, опомнись, это точно не выход. Дэн, возьми себя в руки. Дэн, ты ведь знаешь, что ты должен сделать? — Я хочу забыть, что я умею забывать! — Я хочу забыть, что я умею забывать! — Я хочу… забыть… что… я… умею… Сердце колотится, господи, зачем оно так колотится? Ведь это, может быть, самые правильные слова за всю его жизнь. Хватит ли у него духу выговорить их до конца?