***
— Доктор, я буду жить? — Да, если бросишь валять дурака, — ответила Амелия, выслушивая легкие Купера. Ничего серьезнее пары синяков под поднятой на спине рубашкой не обнаружилось, как и сломанных ребер. Тем не менее, Амелию очень беспокоило, не успел ли инопланетный организм попасть в легкие. Она, повинуясь приступу паники, уже успела с помощью медсканера обследовать себя, поэтому суетилась вокруг в точно такой же, как и на Купере, серо-синей пижаме для криопода. Поврежденный гермокостюм пришлось уничтожить, хоть, геобионт, кажется, им и не заинтересовался: никаких паранормальных явлений относительно сброшенного скафандра не наблюдалось. Допотопный стетоскоп, хоть и был надежен, как базальтовая скала, и примерно так же неубиваем, все еще оставлял простор для опасений. Поэтому, скомандовав Куперу снять с себя верхнюю часть негнущейся криоподной пижамы, Амелия указала на диагностический отсек, до дрожи в коленках напоминавший аппарат МРТ, только вертикальный и чуть побольше в диаметре — для удобства разного типа сканирований. Тяжелый обреченный взгляд Купера и развеселил Амелию, и вызвал сочувствие. Да, страшноватое устройство. Но это ведь ненадолго. Нужно сосредоточиться. Амелия повела плечами и недовольно выдохнула. Даже родные стены лаборатории ее не спасали. Уже. От воспоминаний о предыдущей ночи где-то внутри вновь взмыл к горлу рой бабочек. Долбанный Купер и его длинный язык! Опять зачем-то покраснев, Амелия выдохнула и досчитала про себя до десяти, а потом — в обратном порядке, до нуля. Налепив на спину пациенту два фокусировочных датчика, чуть пониже лопаток, Амелия выскользнула в недостижимую свободу внешнего мира и оттуда велела на пару секунд замереть — нужно было выставить формат записи и частоту. Короткая вспышка индикатора сигнализировала, что подготовка закончена. — Напоминает магшот… — Есть что вспомнить, а, Купер? — поддела Амелия, запуская сканирование — в целом секунд двадцать. Короткий писк оповестил, что пытка клаустрофобией закончилась. Уже можно было выходить? — Секунду! — попросила Амелия, распахивая створку диагностической капсулы, — еще одно. Послушаю сердце. Повернись спиной, я переклею датчики. Она шагнула внутрь узкого колодца капсулы. «Повернуться спиной» в их случае было приблизительно равно упереться корпусом в прохладный пластик стенки. Что ж, это было даже своевременно. Купер коснулся лбом и плечами светло-серой стены. Первый датчик на силиконовом креплении со звуком, похожим на короткий вздох, оторвался от кожи. Территориальные животные на одном квадратном метре. Стягивающиеся до боли связи, ломающие хрупкое «сейчас или никогда». И с каждой секундой все тяжелее и отчетливее билось в пульсах «сейчас». Концентрированное желание. Жажда. Пальцы Брэнд, едва ощутимый след от ногтей на обнаженной коже. Дыхание. К черту датчики. Купер так и не успел понять, успела ли Амелия снять второй — он повернулся неожиданно, так, чтобы она не успела натянуть на лицо это ее постное выражение. И уловил в ее глазах, распахнутых до черноты, то, что и ожидал — ответ. Вызов. К черту вызовы. Ноздри Амелии трепетали. Куперу вдруг остро захотелось поинтересоваться, неужели она не понимала, чем рискует? Или наоборот — понимала? Знала, конечно, подсказывала та часть сознания, которая еще была в состоянии сносно соображать. Ну и местечко вы выбрали для первого свидания, доктор Брэнд… Она улыбнулась ему, пожалуй, ответив на большую часть так и не высказанных вопросов. Прилепив второй датчик прямо на створку двери, обвила шею Купера руками, заставляя поверить, что время отдавать долги — наступило. В мгновение ока Амелия оказалась пришпилена тяжелым, напряженным как струна телом Купера к все тому же серому, быстро нагревающемуся пластику. Её нежная кожа — только первый глоток. Жаждущие утоления губы не искали ничего нарочно, не соблюдали условностей. Он ждал — долго, слишком долго. С первого колкого взгляда — в ответ на его чистосердечное признание на базе Гранд-Лейк. Догадывался он об этом, знал ли наверняка — она была его путеводной звездой в глубинах космоса и в то же время — грубоватой фантазией, простой и бесхитростной, обычной тающей в его руках женщиной, наваждением, фривольным и сводящим с ума, возбуждающим, примиряющим с чудовищной реальностью. И вот Амелия была здесь, в его руках, замирающая от предвосхищения, трепещущая от каждого прикосновения, точно так же жадно отвечающая на его поцелуи. Руки потянулись к завязкам на ее пижамных штанах, из которых Амелия выскользнула в одно-два неуловимых движения. Не трудясь снять верх, она вновь прижалась к нему, требуя взаимности, стягивая его штаны за завязки. К черту штаны. Чувствуя, как вскипает кровь, ошалев от скорого возмездия за такую долгую зиму в отношениях, он вскинул ее над собой, так, чтобы почувствовать манящую тяжесть ее тела, а еще напряжение, ожидание, призыв — все, что теснилось во взгляде Амелии. Он приник влажным поцелуем к рубашке на груди Амелии, там, где угадывался отвердевший сосок. Не в силах сдерживаться, Купер зарылся лицом в эту проклятую жесткую ткань на груди Амелии и едва не потерял над собой остатки контроля: она была — одно сердцебиение, дыхание, грохот пульса под кожей. Огонь. Вдох. Прерывистый, тяжелый. Еще. Приникая к ней беспорядочными поцелуями, прижимая Амелию все крепче, он чувствовал, что момент истины — совсем рядом. Желая ее, как никогда, у этой черты, окончательного воссоединения, Купер увидел, как побелели пальцы, удерживающие Амелию в тот момент, когда его член лег точно в плотные складки ее входа. — Сейчас… Закусив нижнюю губу, Амелия дотянулась до него, чуть подрагивавшего в нетерпении, осторожно сжала, распределяя смазку по головке. И, с едва слышным вздохом, направила внутрь, запрокидывая голову все дальше — с каждым его движением. Пульсирующий и нетерпеливый, он пробовал взять эту крепость прямым наступлением. Неторопливо, но целенаправленно. Перед поплывшим взглядом промелькнуло выражение лица Амелии, ее плотно сжатые губы и брови, сошедшиеся на переносице. Что-то не так. — Амелия… Она нашла его едва сфокусировавшимся взглядом. — Амелия! — М? — Сколько… Сколько у тебя не было секса? Вместо ответа она крепче обхватила его талию ногами, и Купер почувствовал, как земля ушла из-под ног окончательно: пути назад не было. Несмотря на то, что он чувствовал ее влагу и жар, но его тут же бросило в озноб — что-то было не так, и стоило бы это остановить. Наверное. Купер замер. Но теперь уже двигалась Амелия, чуть выгибая спину, спускаясь все ниже и ниже, нанизываясь на него, опоясывая, принимая, совпадая, как части головоломки. — Четыре года, — соизволила прошептать она, уже будучи пригнана без всяких зазоров. Стало чуть понятнее. — Амелия, мы закончим, и, прежде, чем ты откусишь мне голову… — Дослушивать Амелия не стала, чуть подавшись вверх, отталкиваясь от бедер Купер своими. Обязательно было прибегать к насилию? Шумно выдыхая, упираясь подбородком в макушку Амелии, Купер освободил правую руку и обильно облизнул указательный и средний пальцы. Бог послал ему храбрую и умную женщину, но до потери всякого терпения безрассудную. Способную святого вывести из себя. — Тише, радость моя. Тебе придется мне довериться. От прикосновения к мягкому, влажному, чуть ноющему комочку клитора Амелия дернулась прочь — слишком острое, до болезненного, ощущение, но Купер удержал ее, правда, сбавив нажим, но притягивая к себе крепче, до предела, сминая, растягивая, заполняя. Пальцы, осторожно поддразнивавшие нежную плоть, стали настойчивыми, и спина женщины выгнулась дугой. Он чуть отстранился, наполовину выскальзывая, вызывая нечто среднее между страстным стоном и разочарованным всхлипом, но только чтобы удобнее перехватить ее под ягодицы, уже обеими руками. И вновь подался вперед, проникая на всю глубину. Сцепив зубы, старался не торопиться, но, проклятье, Амелии пришло в голову его подгонять, и вот этого стерпеть было совершенно невозможно. Если Амелия и впрямь замешкается и не успеет сыграть в самку богомола, то придется ей вытерпеть и воспитательную беседу — на предмет нежного обхождения с любимым мужчиной и неприменении насилия в любой форме. Нет, он ни в коем случае не собирался нарочно мучить ее ожиданием развязки, задевая чувствительную складку над входом, но, пожалуй, она уже выполнила свою роль, и Купер сосредоточился на плотно сжимавшей его глубине, неторопливо, методично, полностью завладевая восхитительной и невыносимой Амелией, единственной — во всей Вселенной. — Нет, нет… Не отворачивайся. Вот эти взгляды, разделенные, взаимно торжествующие, все еще жаждущие, неутолимые, любящие и стали спусковым механизмом: Амелия, зашедшаяся в тихом рыдании, удивленная, что справилась первой, зарылась лбом в его плечо. Затем, спустя мгновение, всего одно дыхание, замирающая на пиках, принимающая — полностью, без остатка, почувствовала, как ее заполняет горячая, тягучая волна, и тут же, всей тяжестью, обрушился на нее сам Купер. Прерывистое дыхание, оглушительные удары сердца, страх пошевелиться — потому что это мгновение заслуживало длиться вечно. Наконец Амелия позволила себе притушить сияющий взгляд. Свободной рукой она стерла испарину со лба Купера. — Брэнд… — Что? — она пошевелилась, но не отстранилась, ласково рассматривая его из-под полуопущенных ресниц. — Что ж ты не сказала, что тебя заводят беспомощные пациенты? — Меня заводят полуголые мужики в замкнутом пространстве, Купер, — выдохнула Амелия, отсмеявшись.***
Разделение, однако же, после долгожданного воссоединения пошло несколько не по плану. Купер еще раз обратил внимание на закушенную нижнюю губу Амелии, когда, наконец, выскользнул из нее. Но решил, что сделает внушение чуть погодя, когда очарование момента чуть рассеется. А, может быть, и вовсе не будет. Она и сама отлично поймет, что не стоит так больше делать. Как только ее настигнет отдача. — Выпей. На ладони уже полностью одетого Купера лежала капсула с обезболивающим порошком, добытая из кармана толстовки, оставленной перед осмотром у двери. Амелия с благодарностью приняла подношение, уже чувствуя, как начинают ныть мышцы внутренней стороны бедер. Черт, придется потратить какое-то время на то, чтобы прийти в себя. Он во все глаза наблюдал за ней. Верил и не мог поверить. Амелия была совсем рядом, так и не потрудившаяся надеть штаны, с чуть слипающимися бедрами — там, где были следы его собственной спермы, и это вновь доводило Купера до исступления. Она принадлежала ему — отныне и впредь. Его. Хотя, скорее всего, Амелия попробует потом это оспорить, и опять будет права: Купер теперь — и до конца дней, — ее. Значит, один-один.***
Амелия, все еще расстроенная и сердитая на себя, лежала на нижней кровати собственного жилого модуля с валиком пледа под согнутыми коленями. — Ужин, доктор Брэнд, — оповестил ее Купер, внося кусок пластика, приспособленный в качестве подноса, уставленный несколькими тарелками. — Скромно, но романтичность всегда зависит только от нас, нет? Он подмигнул ей, и Амелия в ответ на это выражение бесшабашной радости на его лице чуть не запустила в него подушкой. Но, едва дернувшись, получила возмездие в виде тянущей боли. — Мне, наверное, должно быть стыдно? — Но ничего похожего на угрызения совести на ее при этом не просматривалось. — За что? Хотя да, мэм, вы дорвались до сладкого и категорически испортили себе аппетит. На раскрытой ладони перекатывалась еще одна таблетка обезболивающего. — Держи. — Спасибо… Она поднялась на локтях, чтобы поставить стакан на откидной столик. Подоткнула под спину еще один плед. — Амелия, я снова тебя прошу — будь честной. Пожалуйста. Одно твое слово, и я клянусь — ты увидишь все звезды родной Галактики. — Договорились, — мрачно ответили из-за одеяльной завесы. — Через недельку.***
— Купер, наши поздравления! — И откуда ты все знаешь только… — При всем уважении, Куп, вы это делали в диагностической капсуле. Мы сняли все показания: сердечные ритмы, перепады давления, температура, объем выб… — Заткнись, железяка! — Хорошо, хорошо. Только одна вещь: что бы вам ни говорила доктор Брэнд, ваши, хм, чувства к ней — абсолютно взаимны. У нас есть доказательства. Строго медицинские. Да, просто фото у нас тоже есть. Не для семейного альбома, правда…