Вода нового мира

      Бури, наступавшие из большой пустоши, были похожи на штормовой океан, если стоять на вершине холма и смотреть в нескончаемые дали — от горизонта до горизонта. Немного напоминало Землю, но лишь отчасти: запаха моря и шума волн не было.       Эдмундсианский день клонился к закату. Светило, которое Амелия по привычке звала Солнцем, было значительно меньше своего крестного, приблизительно на четверть; при этом освещенность поверхности была сопоставима с земной, и это давало основания предполагать, что эта звездная система гораздо моложе Солнечной. Ночью с ролью Луны в качестве источника освещения сносно справлялся Гаргантюа. Если бы Амелия не видела исполина вблизи, она бы предположила, что объект совсем небольшой, вроде Меркурия, просто расположен гораздо ближе. Но увы, с чудовищем пришлось столкнуться, и Амелия — иногда! — с бессильной тоской смотрела на далекое черное небытие, так много поглотившее и так больно...       Бури здесь были разрушительны. Стоило поторопиться.       Непогода начиналась незаметно, задолго до появления фронтов, сметающим все на своем пути. Сначала поднимался порывистый ветер с пылевой поземкой. Беспокойный, он метался у ног, быстро опадая и меняя направление. Это значило, что у людей и роботов — в этом случае человека и робота — оставалось около четверти часа, чтобы убраться с дороги неумолимой стихии.       Потом темнело небо — в отдалении, не слишком явно, будто чуть раньше начинались сумерки — это значило, что пылевой фронт движется, и чем быстрее приходят «сумерки», тем сильнее в итоге заденет.       Волны песка и пыли перекатывались по пространствам, сбиваясь в маленькие вихри и иногда поднимаясь на высоту чуть больше человеческого роста. Тогда казалось, что пустыня обитаема, но призраки быстро рассеивались, как только стихал или менял направление ветер. Иногда бури приносили с собой ледяно-водную взвесь, тогда работали портативные влагоуловители — они давали совсем немного воды, еще меньше оставалось после фильтрации и очистки. Зато прекрасно показали себя ветрогенераторы: они быстро насыщали аккумуляторы всех видов. Амелия некоторое время находилась в растерянности, стоит ли их вообще трогать, но КЕЙС восстановил и генераторную станцию разрушенного лагеря Вольфа Эдмундса. Полуразрушенный лагерь остался практически нетронутым — рядом с вершиной, в двух-трех шагах от той площадки, откуда было так хорошо видно пыльный океан вдали.       «Сумерки» наступали внезапно и пугающе — размывались тени, все вокруг становилось серым и подергивалось легкой дымкой. Ветер мчал небольшие пылевые перекаты прочь. Скорее возвращаться: все нужно успеть до того, как основная сила стихии обрушится на них, потом двигаться будет невозможно. В почти полном сумраке кружащейся пыли видимость упадет до нуля и потоки сметающего ветра станут смертельно опасными..       Амелия редко задерживалась на вершине дольше положенного: непогода могла настигнуть почти мгновенно, а она пока не рисковала оставаться без укрытия в местный шторм. Даже гермокостюм, скорее всего, не спас бы ее в случае, если эти бури родственны марсианским — а она здраво предполагала, что, скорее всего, так оно и было.       Надвигающийся фронт, который мог настигнуть их в любой момент, был ощутимо больше прежних, а на замену и подключение батарей потребуется еще около четверти часа. Да и двигаться с тяжелым ящиком аккумулятора по пересеченной местности было не слишком легко. К счастью, она знала эту тропинку почти наизусть.       Амелия тревожилась об укреплении модулей, о том, сумела ли сделать достаточно. Не в ее силах было обезопасить маленькое поселение от неистовства природы, но она постоянно чувствовала себя так, будто что-то упускала из виду. Не исключено, что так оно и было, однако пока КЕЙС оценивал ее достижения как вполне соответствующие обстоятельствам.       Теперь их дом был здесь. Среди каменистых равнин почти безымянной планеты. Совсем не то же самое, что въехать в новое жилище.       Каждый раз, когда удушливо и страшно подступала к глотке паника, Амелия старалась укрыться от этого дивного нового мира за толстыми стенками своего временного — или постоянного — жилища, за более или менее привычной обстановкой, уцепиться за обрывочные, почти нереальные воспоминания. Маленький посадочный модуль, в котором размещалась штаб-квартира единственного обитаемого поселения на планете, стал ее убежищем.       Этот мир, каким бы он ни был, еще не имел ощутимых запахов или разнообразия звуков. Чужие небеса и незнакомые звезды в черной высоте. Рассветы и закаты, похожие на земные, но все равно — чужие. Кусок камня, за который нужно зацепиться, если хочешь выжить.       Сухие секущие струи ветра отчаянно рвали полотнище с флагштока и укрывную ткань модулей.       Скорее уходить — пока безопасно. Амелия ускорила шаг. Дыхание потяжелело.       Ей предстояло так много сделать. Одной...       Дождаться помощи?.. Какой? Откуда? Если там, на Земле еще кто-то остался, то они совершенно точно не знали, что в чужой, затерянной в пространствах звездной системе неназванной еще галактики, пробует выжить одинокое человеческое существо.       Одинокое.       В моменты, когда на нее накатывали такие мысли, Амелия сжимала зубы и думала о Вольфе. Он ведь тоже был один. Он так же смотрел на пыльные бури с холма, ждал вестей с Земли, и, возможно, знал, что не дождется. Если она — сейчас — сдастся, позволит победить себя, то это все было зря.       Она окинула взглядом занесенный пылью каменистый холмик, еле видимый над уступом. Ну уж нет.       В ту же минуту, как ветер, занявшийся невесомым бризом, был близок к тому, чтобы опрокидывать с ног, Амелия, предварительно пропустив внутрь КЕЙСа, задраила люк модуля. Снаружи тут же — бессильно и отчаянно — обрушился поток мелких камешков, принесенных первым фронтом бури.       Впереди было несколько часов пыльного шторма. Наверняка к тому времени, как он рассеется, уже совсем стемнеет. Амелия посетовала, что в любом случае придется потратить больше заряда аккумуляторов, чем она предполагала и выдвинуться за новыми, как только непогода уляжется.       Пока же — как и многим и многим поколениям охотников и собирателей — укрываться от буйства стихии в крохотном убежище и уповать на милость судьбы или высших сил. Амелия не верила ни в то, ни в другое, полагаясь на толстые стенки модуля и крепкие узлы стяжек, удерживающие на месте мобильные лаборатории. Отчасти на логику и здравый смысл. Потому что никаких других эмоций пресловутая «социальная польза» не предусматривала.       Буря расходилась, и в стенки модуля то и дело сыпалась картечь мелких камешков. Амелия поежилась: было прохладно, она экономила заряд аккумулятора, понимая, что на несколько часов непогоды и всю ночь для обогрева и работы могло и не хватить.       Маленькое помещение, уже темное — за иллюминаторами черно-серой волной налетел ветер, — пугало ограниченностью, было убийственно похоже на нормальный человеческий мир вещей, давно позабытый и связанный с далекой Землей лишь все истончающимися нитями. Бытовые предметы, необходимые каждый день, теперь выглядели причудливо, незнакомо, и Амелия изредка ловила себя на странных мыслях.       Вещный мир, как и человек, был на этой планете незваным гостем. Многие тысячелетия спустя, как знать, быть может залетные археологи смогли бы выкопать что-то из остатков лагеря, Амелии или Вольфа. Черепки давно ушедшего...

***

      Она проснулась от холода.       С трудом разлепив смерзшиеся ресницы, Амелия поднесла к губам пальцы — немного согреться. Дыхание облаком пара окутало подрагивающие руки. В свете энергосберегающего потолочного светильника носились крохотные кристаллики льда.       — Амелия, вы не хотите поднять температуру ночевок? — голос КЕЙСа раздался так неожиданно, что женщина вздрогнула.       — Это ведь не прихоть.       — Доктор Брэнд, — робот перешел к официозу, что случалось, когда он пытался выполнять роль бонны при Амелии. — Послушайте, совершенно не обязательно устраивать себе криосон. Пара градусов могут серьезно улучшить качество...       Но Брэнд, кивнув вскользь, отправилась к иллюминаторам — проверять окружающую обстановку. Отчасти КЕЙС был прав, если в планах протянуть как можно дольше, то не было необходимости отказывать себе в минимуме комфорта. Хотя бы в тепле — если уж она пока способна пока передвигаться между жилым модулем и генераторной станцией.       Именно этим, собственно, ей сейчас и предстояло заняться: буря стихла, оставив небольшие горки каменной шрапнели у опор модуля и ступеней, ведущих к входному люку. Слегка запыленные иллюминаторы показывали вполне безмятежный пейзаж эдмундсианской полуночи: ясный горизонт с угадываемыми далекими холмами, серо-синие валуны на подъеме к станции; света, благодаря Гаргантюа, было достаточно, чтобы разглядеть равнину и звездное небо, светлеющее у горизонта.       Она сбросила оба свитера — свой и некогда принадлежавший Дойлу, — и, чуть прибавив отопление, натянула на себя плотный комбинезон — тот, который полагался под скафандр. Писк местной моды. Амелия все еще не рисковала передвигаться по поверхности без защитного костюма; частично ее опасения оправдывались силой местной непогоды.       Стуча зубами, она втиснулась в скафандр. К счастью, новое поколение было предназначено для самостоятельного надевания, иначе пришлось бы гораздо тяжелее. Защелкнув лицевой щиток, Амелия подала чуть давления и подняла температуру. Наконец-то. Живительное тепло разлилось по окоченевшим конечностям. Сделав несколько шагов, Амелия убедилась, что гермокостюм исправен.       Ночь была совершенно тихой; после пыльного шторма воздух был прозрачным, ни движения ветерка, ни единого шороха не доносилось. Хруст гравия под ногами Амелии, казалось, был слышен на всю равнину. КЕЙС остался у входа в модуль, чтобы нагнать Амелию в случае нештатной ситуации — тоже экономил заряд.       С вершины их жилище выглядело даже идиллически: несколько палаток-лабораторий, жилой модуль... Тусклое аварийное освещение на фоне совершенно темной пустоши, вызывало печальное, тягучее чувство далекого дома, обманчивое, как огоньки на болоте. Дом был далеко, слишком далеко.       Амелия, окончательно согревшись в быстрой ходьбе, подняла лицевой щиток. Потом, чуть помедлив, вовсе сняла гермошлем; холодный ночной воздух ударил в раскрасневшееся лицо. Отрезвляюще чистый и прохладный воздух.       Безучастное, неумолимое око Гаргантюа зияло почти в зените. Ему не было дела до чужих миров, жизней или привязанностей. Если что-то из этого имело неосторожность подобраться слишком близко, то...       «Природа не зло». Амелия почувствовала, как пересохло в горле от непрошенного воспоминания, слишком болезненно вспыхнувшего в сознании. Она не считала, что была неправа тогда. Наивна — и все. Не представляла себе, что в межзвездных масштабах человеческое «зло» не имеет никакого значения.       Космос не был злом, по крайней мере, так, как это понимали люди. Всего лишь люди для него были пылью, и миры были — пылью. И все, что должно было или могло произойти — произойдет.       Космос должен был научить созерцательности и смирению. Амелия понимала, что такое необратимость. Там, за горизонтом событий, быть может, прямо в этот миг исчезали целые звездные системы.       Разумом понимала.       К сожалению, люди были навсегда заперты в четырех измерениях: трех пространственных и одном временном; путь можно пройти только в одном направлении, каким бы неверным или тернистым он ни был. Амелия мельком взглянула на небольшое возвышение, поправила табличку на импровизированном кенотафе Вольфа Эдмундса.       Неверные решения. Наверное, человечество все еще слишком несовершенно, чтобы путешествовать среди звезд. Над горизонтом блеснула маленькая точка: «Эндьюренс», на самой низкой из возможных орбит. Амелия порадовалась — многострадальный корабль было видно не каждую ночь, но в эту, безоблачную, ей повезло.       Совсем скоро предстояло переходить к следующей части плана «Б». Мысли о работе окончательно вернули Амелию к реальности. Слишком много предстояло ей сделать, за четверых. Если бы были живы Дойл и Ромилли... Если бы Купер...       Она снова оглянулась на груду камней с поржавевшей жестяной табличкой. Вольф. Он ведь как-то справился. Значит, и ей придется.       Сменив аккумуляторные батареи на полностью заряженные, она зашагала к жилому модулю. Обратный путь давался сложнее — батареи показались чуть более тяжелыми, или просто хотелось растянуть прогулку; такие ночи выдавались нечасто. Горная гряда вдалеке темнела острым профилем, крупные звезды, рассыпанные над ней, сияли холодно и отстраненно, и мир, первозданный мир, казалось, не возражал против маленького человека на ладони равнины.       На половине пути Амелия остановилась, чтобы открыть лицевой щиток гермошлема. Осторожно опустив сменные блоки на землю, она сняла шлем, изучив заклепки, вытряхнула немного пыли, забившейся в пазы, вероятно, еще днем. Привычным движением взмахнула головой, откидывая отросшую челку, чтобы не мешала надеть головной убор обратно.       Небольшая, едва заметная вспышка в звездном небе вначале показалась Амелии случайным пришельцем в атмосфере, частью метеорного потока или заблудившейся кометой. Одинокий огонек, чуть увеличившись, прочертил небольшой след и угас.       Амелия разглядывала тающую полосу и успела посетовать, что не успела загадать желание. Смешной предрассудок. Какие могли быть желания у нее здесь? Выжить? Она была жива, достаточно здорова и даже обеспечена жизненно необходимым на сравнительно обозримый срок. Желать себе сил она тоже не стала бы — если она их в себе не найдет, то не выживет, и вместе с ней погибнет надежда — План «Б».       И все же это было интересно: почему залетный гость направлялся сюда, если в поле зрения был сам хозяин округи — Гаргантюа обязан был притягивать объекты, а не крохотная, едва обитаемая планетка на задворках этой безымянной системы. Быть может, расчеты о том, что Пантагрюэль все-таки существует и балансирует эту систему из черных дыр, были верными... Непостижимо и необъяснимо, с первого взгляда, и тем не менее Вселенная бесконечна, как бесконечны и загадки и чудеса в ней.       Тем более необъяснимым выглядело то, что метеор сделал круг, вспыхнул повторно, но загадывать желания мысль отпала сразу — потому что со второго взгляда стало понятно, что это вообще не сгорающие в атмосфере обломки небесного тела.       Амелия позабыла и о батареях, лежащих в пыли, и о гермошлеме, и даже о даре речи. Дыхание застряло в горле — и она, неспособная пошевелиться или произнести хоть звук, впивалась взглядом в искру, приближающуюся из глубин космоса, и верила, и — одновременно, — не могла поверить.       Это был корабль, и он намерен был приземляться.       Прямо здесь, на равнине.