Хорошо живем! Счастливо!

Когда работники площадки поубирали вырваные черно-белые локоны была объявлена реклама, во время которой зрители голосовали — кто кому больше волос выдрал: Заги Меду или наоборот. Мед продолжала косплеить тренера и после 40 перекрасилась в блондинку, Загитова продолжала косплеить себя и даже в почти 70 косила под умную. Была брюнеткой, то есть. На этом настаивали телебоссы — так было легче определять победителя. Дрались бывшие соперницы только перед камерой. По примеру юности, надеясь заполучить побольше клиентов. А после съемок сидели и бухали в гримерке. На утро их растаскивал трезвый Воронков. Он перестал пить вообще. Ему было стыдно, что жена, порядочная татарочка из порядочной семьи перепивает его в два счета. После рекламы были выступления заслуженных. На лед, как обычно, выходила Лиза Туктамышева. С выражением на лице — «Ну пристрелите уже меня кто-то». Именно с такой формулировкой она в последние 10 лет ходила по кабинетам Федерации. Да этого лет 20 ее требования были более адекватными — она просила отпустить ее на пенсию. Но реакции Федры были как всегда — неадекватными. Ей говорили — У нас в стране зреложенское катание. Ты его лицо, попа, а также целлюлит. Кто будет вместо тебя представлять страну на международных стартах? — На каких блять международных? В Эритерее? Так там лед замерзнуть не успевает, как его выпивают местные жители. В Африке жара, воды не хватает. — Ты забыла «Кубок бульбы» в Минске. — Где гран-при — сетка картохи? — Смотрю, ты Лизочка зажралась — пожурил ее Президент ФФКР Гном Гномыч двух метров росту — тебе уже кило картохи не кило? — Так она вся червивая! — А ты ее пообрежь и будет тебе на тарелку пюре. Бабой Вангой была Женька, когда говорила, что «катаемся за еду». — Как катит! Ну ты смотри как катит! Одно заглядение — юбка развивается, целлюлит дрожит. — И не говори. И никаких тебе тлетворных влияний Запада, его загнивающих пережитков. — Никаких прыжков! — И вращений! — Вот это по-нашему! Вот это скрепно! Только бабку жалко — восьмой десяток, а все на коньках. Парочка посмотрела сочувственно на Туктамышеву. — Ну дык, кому-то надо страну представлять в спорте. У тебя сильно много желающих заниматься хотя бы бегом? Спросил Даниил у жены. — Да какие там желающие! — Отмахнулась она от вопроса. — Как в сентябре придут, все вместе скажут — «а у нас месячные», сядут на маты, так до мая и сидят. Причем все — и девочки и мальчики. Даже бегать не хотят. А на остальное — инвентаря нет. Вот последнюю скакалку кто-то спиздил. — Это Янка. Плюща лупить. Он привык к твоей скакалке. Слушается. — А ты откуда знаешь? — А она ко мне приходила. — И? — Давай, говорит, твоих девок-танцорш ко мне в клуб. Го-го танцы танцевать. Буду тебе процент платить. — И? — Да какое там! Они ж у меня, как и у тебя кровоточат весь учебный год, сидят на лавке и не танцуют. Я уже даже забываю учитель чего я — танцев или танков. Сижу и целыми днями в танки на компе играю. Мы потом в мае на отчетном концерте показываем «Калинку», которую они в садике еще выучили и так каждый год. — Да уж. Никто не хочет заниматься спортом. Вот поэтому и вынуждена Бедная Лиза катать до посинения. — Но как катит! — Это да! Сразу на трех лапах. Ей уже на коньках тяжело стоять — она на лед с палочкой выходит. — Этери, а ты ведь тоже когда-то каталась? — Ой, было дело. Тогда после последней Олимпиады еще были катки в столице. Вот я и ходила в Хрустальный. А потом его закрыли и сделали комиссионный магазини трофейных б/ушных вещей — унитазов там, чайников без подставок, стиральных машин. А еще позже сделали Музей Славы. Просто вывеску поменяли — по сути одно и то же. Все равно в магазин отжатых у соседей вещей все больше поглазеть ходили. Денег-то давно не видели. Деньги печатаются на импортной бумаге. А у нас импортозамещение. Импорт замещаем ничем. — Но это даже к лучшему, что нет денег. Нет денег — нет проблем. — Что да то да. Мы умрем с голоду и попадем в рай. А они, там на загнивающем западе, просто сдохнут.