***
Аид терпеть не мог пиров. Олимп с его золочёными пилястрами и мраморными портиками вызывал смешанное чувство неуютности и уязвлённого художественного вкуса. Впрочем, по общественному мнению, единогласно выражаемому всеми, кто не боялся гнева Мрачного Владыки, художественного вкуса у него, Аида, никогда и не наблюдалось, и вся ситуация выезжала лишь на откровенной ненависти последнего к ярким и/или светлым тонам. О да, пиры вызывали у Хтония сильнейшее, ничем не замутнённое отвращение. Особенно те, на которых присутствовала Деметра, но это уже совсем другая история. Принципиально непьющий (точнее, хронически непьянеющий) Лавагет терпеть не мог вести беседы с захмелевшими богами. И, по правде говоря, затея с похищением Весны Цветущей перестала казаться такой уж и безупречной. Но идти на попятную не было в привычках у Подземного Владыки, а потому он попытался скорчить доброжелательную улыбку (получилось так себе) и чёрной тенью выскользнул из квадриги и отправился к воротам величественного, аки горные пики, дворцу Олимпийцев. Пир уже был в разгаре. Хтоний незаметно скользнул мимо стола туда, где рядом с троном Эгидодержного Зевса стояло извечно пустующее место. Его, Аидово, место. — А. мой разлюбезный братец. — громогласно обрадовался Громовержец. Все пировавшие обернулись к Аиду. Лица примерно половины присутствующих заметно помрачнели. — Нет, Кронос собственной тартарской персоной. — мрачно усмехнулся Хтоний. — Мой милый братец, пойдём с тобой поговорим. — Продолжайте веселиться, мы скоро вернёмся. — весёлым хмельным голосом заявил Зевс вставая. Пирующие покорно продолжили веселиться. Климен взял эгидодержаного брата под локоть и поволок в сторону. Когда оба вышли из зала, Аид остановился и заговорил: — Знаешь, братец, на вечноцветущих Ниссейских лугах гуляет прекраснейшая из дев. Волосы у неё что пламя Флегтона, а глаза зеленее, чем леса Фессалии. Ланиты её подобны зоре, а персты белы и тонки. Глас её подобен песне соловья, да что там, все птицы стыдливо замолкают, когда она отрывает свой коралловый ротик… Эта дева — твоя дочь Кора-весна. — Зевс поднял на брата затуманенный хмелем взор, и Аид понял, что больше тошнотворных метафор в стиле ни то Афродиты, ни то нетрезвого Психопомпа, который узрел Гекату, придумать не может. — Короче говоря, я хочу, чтобы эта дева стала Царицей подземного царства. — Ага… — сказал Эгидодерджец, пытаясь осознать, к чему клонит его подземный брат. — А я тут при чём? Климен возвёл глаза к потолку и мысленно попросил у Урана дать незадачливому внуку хоть немножечко мозгов. Потом объяснил: — Я хочу жениться на твоей дочери и спрашиваю дозволения. Хотя, нет, скорее всё же ввожу в курс дела. — Это Деметрина дочь. — моментально откликнулся Зевс. Даже сквозь пелену хмеля он отлично осознавал масшаб скандала, который закатит его плодородная сестрица. — И твоя тоже. — кивнул лавагет. — В конце концов, царь ты, или где? Зевс боится Деметры. Кому скажу, не поверят. В этот раз Лавагет выбрал нужную точку приложения хитрости, а точнее, попал прямо в больное место олимпийского владыки. — Я? — замахал руками Зевс — Боюсь? Деметры? Нет, конечно. Женись, конечно, на своей Коре или на ком заблагорассудится. Вот тебе моё отцовсоке согласие и царское дозволение. — Зевс взмахнул в воздухе широкой ладонью, и Климен почувствовал, как в бледную кожу предплечья впечатывается солнечный зайчик божественного дозволения. — Спасибо, братец… — хмыкнул Лавагет. — Я запомню, за мной причитается. А теперь, прошу прощения, пришло мне время распрощаться, долг зовёт. — Пока… — разочарованно пожал плечами Зевс…***
— Гипнос, разлюбезный мой друг, не согласишься ли ты сыграть со мной в нарды? — Гермий поискал глазами белокрылое дитя Нюкты и обречённо вздохнул. — Чавось? — раздался откуда-то сверху голос Белокрылого Сна. Гермес поднял голову. В двадцати сантиметрах над его вихрастой рыжеватой макушкой висел вниз головой Гипнос. Взляд у Белокрылого Сновидения был в высшей степени глубокомысленный. — В нарды, говорю, сыграем? — спросил Психопомп. «Если проиграю — всё равно украду» досадливо подумал он. — А что ставишь? — спросил Гипнос, складывая белёсые крылья и только в последний момент над землёй разворачиваясь так, чтобы приземлиться на корточки. Потом, отряхиваясь, поднялся. — Бутылёк Асфоделевого самогона. — извлёк из-под гимматия старую тёмную бутыль Гермий. — Сразу бы так… — глубокомысленно сообщил Белокрылый Сон. — А то начинается, Гипнос, мой друг, да не сыграть ли нам в нарды… Ты ведь не за игрой пришёл, а за выигрышём. Скажи, что тебе надобно? — Сущая ерунда… — расплылся в улыбке Псиопомп. — всего-то пузырёк макового отвара… — Ага. Ну, валяй. Сыграем. — кивнул Гипнос. Он извлёк из воздуха два стула и нарды. Все три предмета неестественно повисли в воздухе. Гипнос приглашающе качнул головой, мол, присаживайся, коли рискнёшь. Гермий осторонжно, не без опаски, присел на краюшек одного из стульев. Гипнос, вновь воспаривший над полом, спикировал на второй и распахнул коробку с нардами. «Чардейство» не без зависти мысленно заметил Гермий: все фишки идеально стояли на своих местах. — Прошу, мой товарищ, кидайте кость. — Белокрылый Сон вложил в ладонь Психопомпа изящный серебрянный кубик. — Э нет, ты первый. — Усмехнулся психопомп. — Твоё право. — кивнул Гипнос и обронил на деревянную доску серебристую искру игральной кости. Та завертелась в воздухе, летя вниз. Гермий пожирал серебристый кубик взглядом. Тот покатился по доске. Удар беспокойного Психопомпова сердца. Ещё один. И ещё… Кость замерла, и Гипнос усмехнулся. Выпала пятёрка. — Кидай. — Произнёс Белокрыл. Психпомп сглотнул и встряхнул кость в ладонях. Потом разжал руки. Кость завертелась в воздухе. Гермес прикрыл глаза. Потом вновь распахнул. Гипнос щерился белоснежной улыбкой. Кость остановилась, выставив на всеобщее обозрение грань двойки. — Я хожу. — объявил Гипнос и подхватил длинными белыми пальцами оба кубика. Осторожно встряхнув кости в ладонях, он бросил две серебристые искры на доску. — Ссскотина — выдохнул Гермий: удачливый белокрылый прохвост выкинул две шестёрки. Гипнос, рассмеявшись, ввёл в игру две белые фишки. Потом, ведая о давней традиции, вновь подхватил кости. Но Тихэ — весьма ветренная дама, и улыбка её не бывает подолгу направлена на одно и то же существо, а потому Гипнос разочарованно посмотрел на кости: выпали двойка и единица. Гермий торжествовал. Белокрылый сон подвинул одну из фишек на ячейку вперёд, потом снял третью. И завертелась партия. Гермес едва успевал задерживать дыхание и мысленно призывать к Эгидодержному отцу, Подземному владыке или ветренной Тихэ. Гремели кости, бряцали фишки… И вот, под конец партии Психопомпу несказанно повезло: он выкинул тройку и пятёрку, закрыв все ячейки. Гипнос тоскливо вздохнул: ему не хватило пары ходов чтобы обойти удачливого Психопомпа. — Ну что, друг мой… — рассмеялся Гермий — Держи пузырёк, наполни его маковым настоем, да не скупись. Гипнос со вздохом выполнил желание победителя. — Прощай, дорогой мой товарищ, спасибо за великолепную партию. — усмехнулся Психопомп и выпорхнул в распахнутое окно…***
Геката с энтузиазмом безумного гения развернула список с рецептом. Так… на одну порцию надобно две чайные ложки тёртого асфоделя, восемь волосков из женской бороды, триста грамм кошачьих шагов, щепотка корней горы, пара капель птичьей слюны, немного рыбьих голосов, сантиметр медвежьих жил… варить пятнадцать минут, после готовности смешать с маковым отваром. Ведьма щелчком пальцев разожгла огонь под малым котлом и принялась извлекать нужные ингредиенты, временами полубезумно похохатывая. Гермес благоговейно взирал на Гекату. Таинство колдовства всегда оставалось для него в высшей степени неясным, и он заменил в своей жизни магию изворотливой хитростью, что не мешало ему изподтишка завистливо взирать на ворожащую Гекату и любоваться
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.