Where is the hope in the world so cold...

      Мужчина сидел один в закрытом клубе. Одетый в привычный брючный костюм иссиня-черного цвета с красным галстуком на груди, он курил сигару, запивая затяжки дорогим виски. На барной стойке прямо перед ним лежал измятый, как и его измученная и разорванная в клочья душа, тетрадный листок, обнаружив однажды который, он пришел в ярость. В памяти всплывали обрывки разговоров и крики. Даже в ее последние дни он не сумел повести себя мирно и вместо поддержки набросился с претензиями… Ему потребовалось семь лет на то, чтобы понять наконец и сказать ей, что он все-таки чувствовал, а чувствовал он это впервые за семьсот с лишним лет своего существования, своей пустой жизни, которой он был так доволен, своей никчемной свободы, которой боялся лишиться и потому прогонял ее, изменял и пытался забыть, выбросить из головы, из памяти, из сердца, которое пылало, не находя утешения. Раз за разом он пробегал глазами по строчкам, заставлявшим его плакать, как ребенка, чувствовать себя беззащитным перед безжалостной смертью, отнявшей у него то прекрасное, что он так боялся принять и признать.       «Томас…       Вот видишь, к чему мы пришли? Это так странно. Оглядываясь назад сожалений не так много, есть только одно. Наверное ты прав, я не последовала за тобой во Францию. Зачем? Просто боялась. Нет, я не хочу винить тебя, но я боялась услышать вновь слова о ненависти ко мне. Всякий раз они резали меня без ножа, ведь чем дороже тебе кто-то, тем больнее слышать от него эти слова. А ты мне очень дорог. В конце концов, зачем мне врать, тем более теперь, когда уже в этом нет смысла?       Не знаю, станешь ты читать это или же нет, но это было важно, нужно. Уверена, вы победили и спасли мир… Я не стану просить тебя заботиться об Ане или же о Томе, я прошу тебя принять мое решение и смириться, если это важно.       Ты знаешь, наши отношения всегда были довольно странными и всякий раз мы впадали из крайностей в крайности. Ты спросил недавно, чего я хочу. И сам же ответил. Да, я хочу постоянства. Я хочу навсегда быть с тобой. Дышать с тобой одним воздухом, чувствовать тебя рядом, вдыхать аромат твоей кожи, иметь возможность коснуться и просто любить… Я так устала от ссор. Томас, как бы странно это не звучало, но мне не нужен никто, потому что с тобой я обо всем забываю. Ты нужен мне.       Все эти дни, годы разлуки я сходила с ума и жалела, что не способна погибнуть от пули или же от чего-то еще. Так уж вышло, что без тебя все вокруг стало ненужным, бессмысленным, серым, чужим. Динамика наших отношений сводила меня с ума, но с тобой я жила. Ты сумасшедший, но я люблю это в тебе, я все в тебе люблю. Наверное это банально и ты разочаруешься, читая мое сопливое письмо. Что ж, я рассматриваю и такой вариант, но больше ты не сломаешь меня и не разобьешь мое сердце. Нельзя дважды разбить то, что не склеить еще с первого раза. Я так боялась сближения, если бы ты только знал. Это как научиться дышать и потом лишиться воздуха. Я задыхалась без тебя, Томас. И теперь я ушла со спокойным сердцем, ведь у вас троих все будет хорошо.       Я люблю тебя… Никогда бы не сказала это вслух, как и ты, но я правда люблю тебя, Томас Харди. Прости, если мой уход причинил тебе боль. Но это мое право. Ты бы все равно уехал после всей этой разборки. А тогда не все ли равно, где буду я? Ты оставишь меня после битвы, а потом возможно снова найдешь утешение в объятиях какой-нибудь вампирши или же девчонки, которая влюбится в тебя без памяти. От этого так больно на душе… Ты сидишь сейчас в соседней комнате, а между нами километры. Мы и сейчас тратим время на ненужные обиды и условности. Прости, твое письмо заляпано от слез, оно получилось эмоциональнее других, с тобой связано слишком много любви, причем столько же боли… Прощай Томас. Извини за сантименты человека, так и не сумевшего стать достойным вампиром. Прощай…»       Он всхлипнул, а рядом отодвинули два стула, противно скрепя ножками по полу. Двое сели по обе стороны от мужчины и распрямили листки, адресованные им. Блондин, облаченный в черную футболку и черные брюки, подвинул два стакана и разлил остатки виски из начатой бутылки. Вытерев слезы, он начал читать вслух свое письмо:       «Дорогой Том, если ты читаешь это письмо, значит меня уже нет, и мое тело не выдержало мощи чужой силы…       Пожалуйста, не злись. Это мое решение и победить мы бы смогли лишь так. Подобраться к ним близко с освещенным кинжалом почти невозможно, ты и сам это знаешь. У них целая армия, посему нужен был запасной вариант. К тому же эта стерва больше никого не обожжет своим пламенем, и это облегчит вам задачу.       Том, не бросай то, что любишь, ладно? Пообещай. Ты наконец нашел себя, нашел профессию, работу. Ты большой молодец, НО еще ты глупец. Не вздумай больше отпускать Ану, потому что в итоге они вовсе не худшее, что с нами произошло. Ты всегда был ей дорог. Она любит тебя. Не потеряй это, не упусти. Она хорошая и сильная, гордая. Не отталкивай ее больше, достаточно противиться тому, что у вас есть. Ведь на самом деле у вас есть очень многое — время. Зачем тратить его на напрасные муки вдали друг от друга? Как выяснилось из моего опыта, даже бессмертие может оказаться не вечным. И что мы имеем в конце? Ни любви, ни крепкой дружбы? Людям свойственно умирать, но Ана будет с тобой всегда. Стань ей опорой, надежным плечом, каким был всегда Томас.       О Томасе… Я знаю, он будет злиться и снова сбежит, чтобы остаться наедине с собой и со всем тем, что с ним будет твориться. Не оставляйте его, ладно? Когда он в таком состоянии, он творит глупости, о какой-то части которых потом слишком сильно и долго, болезненно сожалеет. Конечно же он не знает, чем все это могло обернуться, я не сказала ему ничего, кроме того, что это опасно, а еще все детали известны лишь мне. Так что не злись на него, он не мог меня остановить, это правда. Томас лишь с виду весь такой эгоист и бессовестная сволочь. Даже он способен быть другим, уж я-то знаю. Просто такого себя он боится еще больше, чем даже не знаю, чего.       Ну, видимо, на этом все, мой дорогой… Берегите себя, а я всегда буду за вами наблюдать, если конечно все это правда, и другая жизнь по ту сторону действительно существует. Люблю и обнимаю крепко-крепко!»       Том вытер слезы и опрокинул в себя содержимое бокала. Пытаясь выровнять дыхание, к чтению приступила и девушка в строгом черном платьице:       «Здравствуй Ана. Все-таки мы с тобой временами весьма безрассудные. Я знаю, уверена, что ты поймешь меня в отличие от этих двоих. Ритуал для лишения силы необходим по двум причинам: к Эмили получится подобраться без вреда для себя и уничтожающей боли, а еще я наконец перестану бояться, ибо я чувствую, что не смогу больше с ней биться, потому что мне ужасно страшно. Фантомные боли настолько сильные и яркие, что я ощущаю их все время. Мне страшно. И только лишив ее силы, забрав ее себе, я смогу с этим справиться, а вы сможете победить. Жертва Лусиана не должна быть напрасной. Столько боли в нем было, столько любви к Вадоме, это все слишком жестоко, ужасно. Он принял решение, поэтому смогла и я, ведь я делаю это из любви к вам троим.       Вы сумасшедшие, ты знаешь? Мне всегда казалось, что вы уничтожили мою жизнь, превратили ее в руины, но это не так. Вы научили меня ценить жизнь, ценить каждое мгновение и каждого человека или вампира в ней. Порой нужно пройти через ад, чтобы понять, что именно на самом деле имеет смысл, а что нет.       Нет смысла в обидах, поверь. И в самоуничтожении тоже. Вы с Томом так любите друг друга. Я знаю, он порой такой осел, что зла не хватает, но главное, что ты для него все. Поэтому он всегда будет к тебе возвращаться, а сейчас он этого хочет. Я знаю своего брата. Он хороший человек… вампир. Он видит разницу, он знает, что он перешел черту, что он обидел тебя и причинил боль, но я уверена, что он сделает все, чтобы доказать тебе, что исправился. Да и тебе не нужно читать это все, ты же сама это чувствуешь, разве нет? Ты должна чувствовать его любовь, иначе просто быть не может. Не оставляй его… Хотя бы на первое время после моего ухода. Ведь если ты все же читаешь письмо, значит это случилось… Побудь рядом с ним, хорошо?       Достаточно о моем брате, поговорим и о твоем. Возможно ему сорвет крышу… Сдержи это, используй свою силу, сделай что угодно, но не дай ему снова уйти в неизвестность. Я боюсь того, как он все воспримет или перенесет. Почему-то меня больше всего пугает именно его реакция, наверное поэтому я напишу ему письмо последним. Забери его боль, остуди.       Я люблю его, очень. Я не признавала этого прежде и не признала бы еще довольно долго, но у меня нет времени… Ах, это время! Нам кажется, что его очень много, что оно бесконечно. Мало того, что мы вампиры, так еще и это бессмертие, но знаешь, и оно может иссякнуть, как в моем случае. Не упускайте это время, не отпускайте друг друга.       Ана, я очень тебе благодарна за все. Сперва мне было так странно делиться с тобой, когда все это началось, но потом все стало привычным и очень родным, очень нужным. Спасибо тебе за твое присутствие, советы, вклад в меня, в нашу семью, за заботу о Томе тогда, когда даже я не знала, как себя с ним вести. Прости, что оставляю тебя одну разбираться с последствиями своего поступка. Уверена, ты понимаешь почему я это делаю. Спасибо за все. Береги себя и наших братьев.       Прощай…» — За Лею, — подняла бокал в воздух Ана и выпила до дна.       Томас достал из кармана брюк коробочку с кольцом, которое уже никогда не подарит той, кому оно всегда предназначалось. Пока он прятался от истины, оно пылилось в комнате и было забыто. — Нам нужно что-то сделать… — выдохнул Фелтон. — Она не может уйти просто так и быть забыта. Думаю, ей хотелось бы покоиться рядом с Мэй. — Тебе нечего отнести на могилу, — заметил Харди. — Хоронить тебе нечего… — Я должна отнести кинжал обратно Вадоме и сообщить, что их жертва была не напрасной, — выдавила Ана. — Давайте установим что-то памятное здесь, а после вернемся в Румынию? — Придется разделиться, — задумчиво потянул блондин. — Так мы успеем куда больше. Я поеду в Лондон, Ана может поехать в Румынию, а Томас займется здешним… — Она ведь попросила нас не расходиться, — перебил его Харди. — Сначала мы вернемся на поле и оцепим помещение, пометим его как-то. Затем Румыния, после уже будет Лондон. У тебя нет тела, Том, тебя ничто не может торопить с похоронами, — напомнил он, заметив, что парень собрался возразить. — Тогда решено. Мы вернемся на поле, — подвела итог Ана.       Дорога не отняла много времени, однако все трое учуяли что-то неладное, оказавшись на месте. — Вы тоже это чувствуете? — спросила вампирша. — Запах чего-то горелого, — кивнул Томас. — Он стоит здесь сейчас, хотя она сгорела еще сутки назад. Даже тогда я не слышал этот запах настолько отчетливо, — заметил Том. — А что, если она переродилась? Эмили перерождалась! — предположила Ана. — Милая, ты цепляешься за малейшую надежду, но это лишь самообман. Лея мертва, — отрезал Харди. — Такова была цена. Ее организм не справился с мощью, вы все это слышали.       Томас положил ладонь на землю в месте, где 24 часа назад стояла та, чью память они теперь пришли почтить. Вибрации, исходящие от его прикосновения к почве, сделали ее совсем рыхлой, а после образовалась яма. Земля в буквальном смысле разверзлась, однако в определенном объеме. — Ты постоянно совершенствуешься, — оценил Фелтон. — Я предпочел бы, чтобы тогда ты сделал иной выбор, Том, — ответил Харди, поднявшись. Вампиры посмотрели на него в легком недоумении. — Она ведь говорила тебе, что ритуал мог отменить все прямо там, в пещере? Вы бы стали людьми, мы бы получили бессмертие. Она хотела прожить свою жизнь человеком, завести семью и умереть, когда придет ее час. — Вот только не надо, — ответил блондин. — Успокойтесь, вы оба, — вмешалась Ана. — Но ты не захотел, — проигнорировал сестру Томас. — Прекрати. — Она осталась вампиром только лишь из-за тебя. — А кто из нас ненавидел в ней это?! — взорвался Фелтон. — Ну же, Харди! Кто презирал человека в ней и ее неспособность привыкнуть и начать убивать? Скажи, ты бы признал ее человеком? Любил бы, как любишь сейчас? Перечитай свое письмо повнимательнее, там о твоем отношении как раз каждое слово! — Не смей все валить на меня! Ее желание всегда стояло выше чувств ко мне! — А мое нет! Я любил Ану! Я был в плену у вампиров, сектантов, я был растерзан! Ты не можешь винить меня в том, что я предпочел силу страху! — Я виню тебя лишь в том, что ты думал о себе, когда она боролась одна за вас обоих! Сколько раз ты ее оставлял?! — А себя ты спросил? Ева, Шарлотта… Наверняка у тебя были еще знакомые с привилегиями.       Вампиры двинулись друг на друга, но девушка возникла между ними в самый нужный момент и отшвырнула обоих в разные стороны. — Прекратили, — приказала она. — Фелтон, ты волен лететь в Лондон и распорядиться насчет того, что посчитаешь нужным. Мы с Томасом завтра вылетаем в Румынию, где расскажем обо всем Вадоме. Если вы не способны отныне жить под одной крышей, то нет смысла терпеть грызню лишь из-за просьбы Леи, которая сказала все ясно. Чего она хотела до того, а чего нет — уже просто неважно. Уходя, она хотела, чтобы вы были командой, и верила в то, что ваши узы достаточно прочные. А вы что устроили на месте, где она погибла?!       Ни одному из участников ссоры возразить было нечего. Они молча поднялись с травы и стряхнули с одежды пыль и оставшийся после всего пепел. — Я подожду вас, — бросил Фелтон и ушел к машине. Оба Харди постояли недолго и тоже вернулись к автомобилю. Их путь был далек и печален, на сердце у каждого была тяжесть. Они оплакивали подругу сестру и любимую, считая, что закончилась эра. Однако прошедшие 24 часа таили в себе слишком много секретов, чем могло быть раскрыто, слишком много подсказок, что они не заметили либо не придали значения, слишком судьбоносный поворот, что они упустили.