Черная Легенда. Постскриптум

Прошло несколько дней после странного исчезновения внезапной гостьи Беркута, и Артур почти перестал об этом вспоминать. Воду на диване он списал на какую-то бытовую случайность, пропажу девицы — на то, что она просто вышла и захлопнула за собой дверь. Единственное, о чем Артур забыл — или предпочитал не думать — так это то, что замок на его двери сам собой не защелкивался. Жизнь неуклонно тащила его вперед, совсем не за горами был первый тур. Для Артура не была в новинку сама концепция гастролей, как и напряженных гастролей, и первых гастролей в коллективе, но Ария — имя нарицательное для отечественного металла — это было нечто иное. И, конечно, ненависть — пассивная или агрессивная — от поклонников старого состава группы не особенно добавляла оптимизма. Однако вариантов не было — только напряженный труд и правильная подача себя в качестве нового вокалиста могли вытащить Беркута из зачумленного круга. Теперь репетиции следовали каждый день, одна за другой: учили новый для Артура материал, привыкали друг к другу, гоняли новые песни — по вечерам Беркут без сил приползал домой, и Оксана уже не удивлялась, когда муж засыпал практически везде, даже прислонившись к стене. Усталость стала естественным состоянием, но Артур предвкушал, как будут заряжать его концерты, как он будет взаимодействовать с залом, и, конечно, поклонники обязательно смогут его принять и всё будет хорошо. В один из вечеров, когда снег снова засыпал вечерний город, Беркут снова решил пройти часть дороги до дома пешком. Бездумно шагая по улице, Артур не заметил, как рядом с ним появилась маленькая фигурка, и пытается приноровиться к быстрому мужскому шагу. Наконец, Артур поймал фигурку боковым зрением, но в полумраке и снегу не сразу узнал в ней Тару. — Ну вы и бегать, конечно! — чуть задыхаясь, недовольно сообщила ему девочка, когда он наконец остановился и попытался ее рассмотреть. Выступив из пелены снегопада, Тара со свойственной юности наивной наглостью продолжила: — Я за вами бегу-бегу, а вы меня не замечаете! — А должен был? — улыбнулся Артур, совершенно не злившийся на девичьи претензии, мгновенно вспомнивший свою собеседницу. — Конечно! Я же у вас дома спала! — Тара легко переключилась с недовольства на веселость и хихикнула. — Так неловко вышло… — Я утром тебя не нашёл и даже испугался, ты знаешь, — Артур был искренне рад видеть девочку живой и здоровой, и ему даже не пришло в голову спросить у нее, как она вышла из квартиры, не тронув замок, и почему на месте, где она спала, было столько воды. — Рад видеть, что с тобой всё в порядке. Родители ругались, наверное? Беркут, сам отец двоих детей, прекрасно представлял, что могли пережить родители юной девушки, пропавшей на целую ночь. — Нет, — снова захихикала Тара. — Они не заметили. — Как так? — А вот так. Я… Очень незаметно уходила и возвращалась. Тара явно не собиралась делиться подробностями, и Артур уже собрался прощаться — но девочка остановила его, осторожно прикоснувшись к плечу: — Хотела поблагодарить вас, Артур. Мало кто, если вот так падаешь, захочет помочь. — Ну не мог же я тебя бросить там валяться! — Артур слегка смутился, как иногда бывает с людьми, когда им вспоминают их добрые дела, и не обратил внимания на то, что прикосновение ладони Тары обжигает холодом даже сквозь теплую куртку. Снег, светясь в свете фонарей, засыпал Беркута и девочку во время разговора, и Тара отряхнулась, убрала руку, сунула в карман. Артур, ощутивший накатившую резкой волной усталость, решил идти дальше, и оказалось совершенно естественным, что Тара увязалась вслед за ним; Беркут старался идти медленнее, чтобы поддерживать разговор и не заставлять девочку бежать. — Ты не мерзнешь в этой… Косухе? — с легкой иронией спросил Артур, глядя, как трясется собеседница. — Вот ещё! Ничего я не мерзну! — Тара явно придерживалась принципа «имидж — всё», и собиралась отстаивать его даже перед своим кумиром. — Преимущества юности, — Артур снова отечески улыбнулся. — Я вот уже так ходить не могу, заболею. — Вам нужно голос беречь, — важно кивнула Тара. — Понимаю. — Ну и вообще, болеть не так уж весело, если не надо прогуливать школу. — Да даже если и надо… — Тара вздохнула. — Но мне правда не холодно! Разговор от терморегуляции плавно перетек на какие-то темы, по которым Тара скакала, как блоха по собаке, а Артур в основном превратился в слушателя. Девочка рассказывала что-то о друзьях, о том, какие все придурки в выпускном классе, о том, как скучно и долго нужно готовиться к экзаменам, а Беркут кивал и улыбался — его не напрягала болтовня поклонницы, а скорее умиляла. Он не заметил, как они подошли к его дому, и Беркут предложил подняться, познакомиться с женой и сыновьями — Тара без особого энтузиазма согласилась, видимо, считая, что ее кумир должен быть свободен и дик, как положено металлисту: эта сентенция читалась на ее резко ставшем кислым лице, однако она не отказалась. Артур открыл дверь, и, зайдя в прихожую, позвал Оксану, намереваясь познакомить ее с той самой девочкой, о которой он ей рассказал одним странным утром. Однако уже через минуту, когда Оксана выглянула из квартиры, Тары на лестничной клетке не обнаружилось. Только небольшая лужица мутной воды, натекшая, наверное, с ее ботинок, поблескивала на полу. *** Прогулки с Тарой стали своего рода традицией: каждые пару дней Артур старался хотя бы несколько кварталов проходить пешком, зная, что по пути его нагонит маленькое черное видение, позвякивающее молниями и цепями, и будет трещать о чем-то, на что необязательно отвечать — можно идти рядом и просто слушать интонации и настроение. Со стороны можно было решить, что это отец гуляет с дочкой: примерно такой была разница в возрасте между вокалистом и его поклонницей, да и никаких нездоровых влечений у Артура к девочке не было — скорее он видел в ней так и не получившуюся у них с женой дочку, которой иногда не хватало в комплект к сыновьям. Тара, вероятно, придерживалась другого мнения: иногда она невзначай касалась Беркута, иногда откровенно строила глазки, часто, если он слишком долго на ней задерживал взгляд, краснела и хихикала, но никогда не говорила ничего прямо, и это вполне устраивало Артура. Познакомить Тару с семьей так и не удалось: каждый раз, когда они доходили до беркутовского дома, девочка испарялась, стоило Артуру отвести взгляд, и попытки он оставил — не хочет и не хочет, не заставлять же её. Единственное, что его начало всерьез беспокоить — это быстро приходящая усталость, с которой стало всё сложнее бороться. Сначала он списывал это на непривычное перенапряжение от работы в бешеном арийском ритме, потом на возраст, потом начал искать и не находить у себя какие-то ещё признаки, указывавшие на болезнь, но так ни к чему и не пришел. Дни отдыха, которые он всё чаще просил в группе и по всей деятельности, в которой участвовал, все меньше помогали, и его состояние уже начало напрягать и семью, и друзей, и одногруппников. А Артур меньше всего на свете хотел напрягать арийцев — шанс, который выпадает раз в жизни, нельзя было упустить. Конечно, он не думал, что Ария начнет искать нового вокалиста сразу, но также он не хотел и разочаровать в выборе — и из последних сил вкалывал, порой чувствуя себя откровенно хреново, и, как ему казалось, расслабляясь только дома в кругу семьи — и во время коротких прогулок с Тарой. Но арийцы начали напрягаться, и Артур это замечал: все чаще он ловил на себе задумчивые, напряженные взгляды. *** В попытке дать себе отдых в круговороте дел, Холстинин тоже на несколько дней, по примеру вокалиста, отрешился от дел группы и занялся бытовыми делами и банальным отдыхом, с валянием на диване и бездумным листанием давно прочитанных книг. Погода совершенно не располагала ни к поездке пострелять или на рыбалку, и Володя сидел дома, стараясь набраться энергии для будущей работы. Дав себе задачу отдыхать, Холстинин старательно никому не звонил, не брал в руки гитару — разве что с целью навести порядок в коллекции — и почти не думал о делах. В момент, когда на исходе второго дня Владимир переделал все давно отложенные домашние дела, трижды поменял порядок коллекции гитар, уже откровенно прокис от скуки и безделья и захотел было приняться хотя бы за музыку и занятия, внезапно раздался дверной звонок. На пороге обнаружился Прист, и Холстинин удивился: — Почему без звонка? Что-то случилось? — Это как пойдет… — вздохнул Сергей, проходя мимо посторонившегося Холста в квартиру и снимая куртку. — Я просто знал, что ты дома. — Охренел ты просто, вот и всё, — улыбнулся Холст. — Так все-таки, что-то случилось? — Разговор есть у меня, по поводу Арчи. — Сергей явно решил не нагнетать и перешел сразу с места в карьер. Холстинин не особенно удивился: резко упавшая работоспособность нового вокалиста беспокоила его, и он и сам уже готовился обсудить происходящее с коллегами. Конечно, «явление Приста народу» было неожиданным, но не настолько, как могло показаться — хоть первый такой разговор Холст и предполагал с Дубининым. — С ним что-то не так, — продолжил Сергей, принимая из рук Владимира чашку с кофе. — И мне кажется, что это «не так» поймешь только ты. — Думаешь? — Владимир уселся за стол напротив коллеги и посмотрел тому в глаза. — Потому что… — Да, потому что дело нечисто. Не просто он устал или обленился. Я чувствую, что там что-то не в порядке. И ты единственный из нас, из группы, кто сможет понять, о чем я говорю. — Прист ответил на прямой взгляд, и пару мгновений гитаристы молча смотрели друг на друга. — Странно, что я сам не заметил… — медленно проговорил Холст, вертя в руках чайную ложку, отводя глаза. — Да ничего странного. Ты так мало этой сфере уделяешь внимания, что мог решить, что тебе померещилось. Но без тебя я точно не разберусь — у меня нет ни твоих сил, ни твоего опыта. И группа, технически, твоя. — Сергей прервался и с удовольствием отпил горячий кофе. — Спасибо за признание. — Холст улыбнулся, но через секунду снова посерьезнел. — И что ты там видишь? — Не знаю… Не могу сформулировать. Что-то черное, холодное. Очень неприятное. И такое чувство… — Попов замялся, подбирая слова. — Такое чувство, будто оно растет толчками, неравномерно. То ровно, то разрастается, то уменьшается, то снова прибывает с лихвой. Не будучи особенно опытным в практике, Прист медленно, старательно пытался донести до Холста свои наблюдения, боясь что-то перепутать. Холстинин задумался. То, что второй гитарист Арии рассказывал об их вокалисте, объясняло очень многое: и бесконечные отгулы, и откровенную тормознутость Беркута в последние дни, и невозможность запомнить тексты, которой вокалист раньше не страдал. Владимиру и раньше не хотелось верить, что выбор нового участника был ошибочным, и искать замену только-только притершемуся и кое-как примелькавшемуся публике Беркуту также не было желания. Поэтому Холст поймал себя на том, что в глубине души рад, что все происходящее — скорее всего происки какой-то дьявольщины, а вовсе не черты личности Артура. — Если все действительно так, как ты говоришь, то, походу, это моя ошибка. Надо было догадаться, что кто-то его проклянет — с учетом того, сколько говна сейчас на нас выливается. — А я себе сразу защиту обновил! — скромно заметил Прист. — Мне конечно не так достается, как Арчи, но всё-таки… — Молодец. — машинально похвалил коллегу Холст. — Все правильно. А я вот по поводу Арчи не подумал… Надо будет на него посмотреть завтра. — Сегодня. — вдруг решительно сказал Сергей. — Я пока тебе описывал эту дрянь, сам осознал, насколько всё плохо. Холстинин внутренне содрогнулся — Прист никогда не был паникером, и если он решил так поторопиться с решением, то на это явно были основания. Давно не использовавший свою вторую сущность, Холст начал медленно готовиться к будущей встрече с вокалистом, а Прист уже ковырялся в записной книжке мобильного — новой модной игрушки, которую для оперативности коммуникации решили купить себе все арийцы — выискивая номер Беркута. Дозвониться удалось только на домашний: трубку взял старший сын Артура и сообщил, что папа вышел, но скоро обещал вернуться. Всё больше напрягающийся Владимир предложил Попову обойтись без реверансов и просто поехать к Артуру домой. Снова был снегопад и пробираться даже по объездным путям было непросто. Холстинин боялся глупо застрять где-то в снегу и вместо диагностики происходящего с вокалистом носиться вокруг машины и искать помощь самим себе, Попов напрягался от бесконечно летящего в лобовое стекло снега, с которым еле справлялись дворники, но вскоре они добрались до артуровского дома. Снова набрав домашний номер, гитаристы узнали, что «папа ещё не приходил», и решили подождать вокалиста у дома, чтобы пообщаться с ним без свидетелей. Через полчаса ожидания вдали показался Артур, и Холстинин уже было обрадовался, но помрачнел, увидев, что вокалист идет домой не один: рядом шла мерцающая в пелене снега и неверном уличном освещении маленькая черная фигурка. — Посмотрим, может вытащим его потом одного из дома. Главное, что мы его дождались. — как будто прочитал мысли Холста Сергей. Холстинин согласно кивнул, но когда Беркут и его спутница поравнялись с машиной, началось нечто странное: Прист вытаращил глаза, начал хватать ртом воздух и замахал руками, указывая на спутницу Беркута. Холстинин сначала от неожиданности попытался понять, что творится с коллегой, а потом перевел взгляд к Артуру и тоже обалдел: на месте девичьей фигурки колыхалась белая, бесплотная фигура — но живая, шевелящаяся. Она тянулась к Артуру, принимая форму руки и пожимая руку вокалиста, а Арчи, в котором ошметки холодной, проклятой тьмы были Холсту видны невооруженным глазом, совершенно спокойно принимал эту руку и улыбался снежному видению. Моргнув, Холст снова увидел девочку — юную девочку, типичную идейную поклонницу-металлистку, которая что-то говорила Артуру. Прист тоже проморгался и беспомощно перевел взгляд на коллегу: — Ну вот, что я говорил? Ты это тоже видишь, да? — Вижу. — мрачно буркнул Холстинин. — А… А что это такое? — Понятия не имею, но хочу узнать, — Холстинин вышел из машины и направился к Артуру, Прист последовал за ним с некоторой опаской — видеть так близко потусторонние сущности ему ещё не приходилось. Артур, услышав шаги, обернулся и в его глазах мелькнуло удивление: он не ожидал увидеть арийцев, тем более двоих сразу. Однако, неосознанно вырвав руку из рукопожатия со своей спутницей и развернувшись к коллегам навстречу, он и подумать не мог, что Холстинин, вдруг ускорив шаг, проскочит мимо него — прямо на девочку, стоящую рядом с ним. Уже ничего не понимая, снова повернувшись вслед за Холстом, Артур вдруг увидел, что никакой девочки больше рядом нет — только снег, поземкой клубящийся под ногами. Холстинин же увидел чуть больше, чем Беркут: фигурку, рассыпавшуюся мгновенно колючим, блестящим снегом при его приближении, от которой в воздухе ещё миг оставался взгляд — будто нарисованный в воздухе, сверкающий злостью и страхом одновременно, взгляд зеленых, девичьих глаз.