«Этой ночью чьё-то сердце от любви горит Всё внутри Но мне это ни о чём не говорит»
* * *
Почему она была так холодна? Почему держалась так отстранённо, словно они были незнакомцами? Ведь когда-то они были так близки: только он один в этом мире мог понять её. Только он один мог при одном взгляде понять, о чём она думает. «Всё такая же: ни капли не изменилась... — первое о чём он с такой радостью подумал в тот день. — Всё также ворчит, всё также хмурится, всё также не может контролировать своих эмоций. Её мысли можно прочитать только по одному выражению лица. И пахнет всё также!» Она всегда была для него открытой книгой, в ней не было никакой загадки. Она никогда не скрывала или не могла скрывать своих чувств, но именно поэтому он привязался к ней с первого дня знакомства. Он достаточно быстро понял, что это не просто привязанность, что это была любовь. Настоящая любовь! Но она... Она всегда верила в эту чёртову красную нить, будто одной его любви ей было мало. — Чёртова нить! — с силой пиная по рёбрам связанное тело девушки, лежащее у него под ногами, воскликнул он. Несчастная извилась от его удара, но из-за плотных верёвок, которые окутывали её тело, не могла ничего сделать. Ей с ужасом от осознания оставалась ждать своей кончины и надеяться только на то, что она будет быстрой. — Предназначенные судьбой! — вскидывая над головой покрытые кровью руки, он не обращал внимания на приглушённые кляпом стоны своей жертвы. — И что в том, что я не её Судьба? Разве это важно, если она любит меня... А она любила его, он был уверен в этом. Да, пускай он не сразу это понял, не сразу заметил этот странный блеск в её тёмных глазах, не сразу распознал, как теплеет её голос, когда она обращается к нему по имени, а когда наконец-то смог осознать это, то так сильно испугался. — Нет повести печальнее на свете, чем повесть о дочке «голубя», что, сама того не зная, влюблялась в гуля, — продолжил он свой безумный монолог во мраке разгромленной квартиры, тихо посмеиваясь. Она словно насмехалась над ним, когда явилась в тот вечер в этом белом костюме: по первому вздоху он и так понял, что она всё также была чиста. Этот запах чистоты и наивности всегда сводил его с ума, заставляя рваться наружу кагуне. Если бы его спросили, что такое красота, он бы описал её. Он был сказал, что это длинные каштановые кудри и округлое раскрасневшееся лицо, это широко распахнутые тёмные блестящие глаза и покусанные пухлые губы. — Разве то, что я её отпустил, не доказывает моей любви? — наконец-то обращая внимание на стонущую, спросил он, но ответа слышать не желал. — Я настолько сильно любил её, что позволил жить своей мечтой. За окнами этой небольшой квартиры, расположенной в 13-ом районе, была глубокая ночь. До восхода солнца было ещё долго, у него было ещё много времени, чтобы вылить ту горечь сердца, что годами он скрывает в своём сердце при свете дня. — Она всегда говорила, что хочет быть похожей на своего отца, что хочет уберечь человечество от угрозы, которую представляют собой гули, — с горькой усмешкой вспоминал он. — Представляешь, каково мне было слышать это? Что творилось в моей голове? Открыв свой кожаный портфель, он вытащил небольшой скальпель, который сумел незаметно вынести с работы. Поднимая его над головой, он с улыбкой наблюдал, как метал поблёскивает в лунном свете. — Я пытался изменить себя, — положив своё любимое орудие преступления на кофейный столик, он опустился на колени перед девушкой. — Я пытался быть человеком, быть похожим на неё, сдерживал себя, но какой смысл, если она так и не смогла смириться с тем, что я никогда не был её Судьбой? Девушка, поняв, что настало время воплотиться в реальность самым страшным её мыслям, начала делать то, что на её месте делал бы любой человек: начала извиваться и стонать ещё громче. — Если бы не эти новые порядки, я бы убил тебя ещё на улице, понимаешь? — протягивая к шеи девушки свои длинные холодные пальцы, с досадой сказал он. — Новая власть... новые порядки... Всем приходится приспосабливаться. Сдавливая тонкую шею девушки, он брезгливо прикрыл глаза: такой способ убийства не доставлял ему никакого удовольствия. Он с куда большим наслаждением разорвал бы это хрупкое нагое тело пополам и отобрал у неё то, что ему было действительно нужно, чтобы заполнить на время ту пустоту, которая образовалась в его сердце. — Знаешь, я всегда думал, что моя любовь к ней сильнее моего желания убить её, но... — не открывая глаз, он ждал, когда девушка перестанет бороться за свою жизнь и содрогнётся в предсмертной конвульсии. — Я больше не уверен... Распахнув свои заполненные чёрной склерой глаза с красными светящимися зрачками, он посмотрел в выпученные тёмные глаза девушки, почти такие же, как у неё. Он нежно провёл рукой по круглому овалу её лица, почти такому же, как у неё, по длинным вьющимся каштановым волосам, почти такого же оттенка, как у неё, попробовал на ощупь подушечками пальцев пухлые губы, так сильно напоминающие её, а потом с шумом набрал в лёгкие этот запах чистоты и невинности, который был почти таким же сладким, как её запах. Они все были так похожи на неё, что каждый раз, когда он с хирургической точностью вырезал манящие его внутренности женского тела, он вновь и вновь задумывался о том, будет ли её вкус таким же приятным и сладким, как их. — Нет! — воскликнул он, отбрасывая покрытый кровью скальпель. Он будут лучше, потому что она была лучшей.* * *
Тамаэ
Моя голова раскалывалась, а всему виной было постинтоксикационное состояние вследствие злоупотребления алкогольными напитками, сопровождающееся неприятными психологическими и физиологическими эффектами, проще говоря, похмелье. Я с горькой усмешкой вспоминала наставления брата, предупреждавшего меня о таком исходе, когда я продолжала пользовать себя алкоголем. Но я же взрослая, а взрослые никогда не прислушиваются к советам младших. Директор, пришедший раньше всех, только усугублял моё и так крайне раздражённое состояние. Он явно был чем-то озадачен и даже немного встревожен, отчего становился невыносимо придирчивым. — Вы опять провели все выходные на работе, дядюшка? — я пыталась разговорить его, чтобы снять напряжение, витавшее в совещательной перед тем, как эта туча разразится громом на ни в чём неповинных сотрудников. — Маэ-кун, скажи мне, пожалуйста, — тихим, очень тихим голосом проговорил мужчина — это была катастрофа: он всегда говорил шёпотом, когда по-настоящему был чем-то разозлён, — почему? Почему вокруг меня работают одни идиоты?! Боже, как же мне хотелось в этот момент стать маленькой миленькой феечкой Динь-Динь и улететь отсюда к чёртовой матери на другой край этого острова, а лучше в другую часть света. Мне хватало и своих проблем, так почему же я вечно влезаю в чужие? Почему не могу оставаться равнодушной к тревогам другого человека, пусть и близкого мне? Я ведь всегда считала себя эгоистом от природы. — Я тоже идиот, дядюшка, — поглядывая на него сверху вниз, я постаралась выдавить улыбку на своём бледном лице, отчего в висках неприятно за пульсировало. — Но вам же со мной нравится работать? Повернув голову чуть вправо, Маруде поднял на меня свой хмурый непонимающий взгляд. — Можете не отвечать, — отмахнувшись свободной от планшета рукой, продолжила я свою речь. — Я знаю, что нравится. Директор тяжело выдохнул, выпуская из своих лёгких вместе с углекислым газом и раздражение из своих мыслей. — Маэ-кун... — Я это к тому, директор, — перебила я мужчину, — что все мы: и я, и вы, — просто люди, ну или почти люди, а людям свойственно допускать ошибки. Было бы даже странно, если бы никто из нас не ошибался... Это просто невозможно! Я тоже допустила много ошибок, некоторые из которых казались фатальными, но в частности из ошибок, а если быть честным, то в большей части из ошибок складывается опыт человека в той или иной сфере деятельности, а вы... Опустив свою ладонь на широкое мужское плечо, я улыбнулась и продолжила: — Какой смысл в ругани и криках, когда уже имеет место факт? — я чуть крепче сжала его плечо. — Мы должны просто включить рациональное мышление, отбросив в сторону эмоции, и найти самый оптимальный и безболезненный для нашего Комитета выход из этого факта! Услышав из-за двери шумный топот спешащих на собрание сотрудников, я убрала руку и сделала шаг назад, но не удержалась и, чуть наклонившись вперёд, с усмешкой добавила: — А поругаться на них вы сможете потом, когда мы со всем разберёмся! Первым в совещательную, как обычно, зашёл советник Куроива, а за его спиной скрывался ещё десяток лиц других начальников и руководителей отделов. Маруде снова выдохнул, но уже с еле заметной улыбкой тихо проговорил: — Лиса! А я просто не могла промолчать, и также тихо ответила: — Нисколько! Просто мудрая женщина. Мабучи-сан, как человек, который долгое время работал непосредственно с директором, сразу подметил его необычное настроение и потому посмотрел на меня, непонимающе вскинув бровь. Я лишь пожала плечами на его немой вопрос, но при этом легко улыбнулась, чтобы заранее не тревожить его нервы. Директор с каменным лицом дожидался, пока все рассядутся по своим места, и только когда в совещательной повисла тишина, он резко поднялся со своего места. Его стул по инерции откатился назад. Это было неожиданно, и я не сразу поняла, что он проехался своей пластиковой ножкой по носку моей туфли. Осознала я это только тогда, когда меня уже перекосило от боли в мизинце. Никто не обратил внимание на мои страдания. Все заворожённо наблюдали за тем, как директор в полной тишине подошёл к огромной интерактивной доске, висевшей в совещательной, занимающей большую часть стены. Всего через пару секунд на огромном экране появились одни из самых мерзких фотографий, которые я видела в своей жизни. Какая-то милая дама из информационного отдела издала громкий писк от ужасающей картины, представшей перед глазами всего руководства Комитета. «Не стоило успокаивать директора... — подумала я с досадой и, прикрыв глаза, отвела голову в сторону от экрана. — Лучше бы проорался!» Я уже видела некоторые из этих снимков в том самом репортаже вечерних новостей, но эти фотографии были подробными. Скорее всего их Маруде-сан взял из фототаблицы эксперта, выезжавшего на место. Понять, что на снимках именно женские тела было трудно: одно сплошное кровавое месиво из вскрытых в брюшной полости тел, связанных толстой верёвкой. Только длинные волосы, прикрывавшие лица жертв, выдавали в них представительниц женского пола. Я никогда не боялась вида крови, тем более на фотографиях, наоборот, в детстве мне нравилось тайком копаться в отчётах отца, пестривших подобными картинками и описаниями. Мне нравилось разбираться в заключениях судмедэкспертов: не только читать, но и смотреть на то, о чём они писали, мне нравилось! Всё-таки я мечтала стать следователем столько лет своей жизни. Но эти снимки, которые с таким хладнокровием демонстрировал Маруде-сан... Они меня не пугали, нет... Мне было противно, мерзко осознавать то, что это было совершено чьими-то руками, что это безумие было рукотворным. — В воскресенье вечером пришёл отчёт от полицейского управления из 13-го района, — сквозь зубы начал свой доклад Маруде-сан. Он сдерживался изо всех сил. — Хорошо, что я был на работе, и он сразу попал ко мне! Я перевела свой умоляющий сохранять спокойствие взгляд на директора, но он его проигнорировал. Маруде-сан нажал какую-то кнопку на пульте, державшим в руке, и фоторяд сменился другим, более жутким. Это уже были когда-то так любимые мной фотокарточки экспертов: тела были вымыты от запёкшейся крови, а рядом с каждым повреждением, с каждой ссадиной и кроводтёком стоял соответствующий номер, указывающий на нумерацию в описании части заключения. — Скажите мне, пожалуйста, как... — начал он этим жутким шёпотом. — Да-да, я понимаю, что деталь эта совсем незначительная, — саркастично улыбнулся Маруде-сан, — но, как можно было пропустить отсутствие органов у пяти трупов? Как?! Никто не смел вымолвить и слова, издать хоть какой-то звук, который привлечёт внимание директора: каждый боялся быть пораженным этой молнией. Тогда директор решил сам спровоцировать диалог: — Кто был ответственен за происшествия в 13-ом районе? Невысокий молодой человек с тёмными взъерошенными волосами молча поднялся с места. Он был новеньким, кажется, его приняли только в прошлом квартале, поэтому я ещё не успела запомнить его, только его глухой бас, которым он отчитывался на прошлом собрании. «Смелый... — поглядывая искоса на парня, подумала я, когда он склонился в поклоне перед директором. — Молодец: нужно уметь признавать свои ошибки!» — Простите, директор! — не поднимая головы, отозвался он. — Я читал предварительные заключения судмедэксперта, но причиной смерти было удушение и... Маруде часто кричал: он умел это делать, возможно, лучше всех в этом офисе: — Причина смерти и телесные повреждение — это разные вещи! И все они важны: причина смерти — удушение, но телесных повреждений намного больше, в частности это и отсутствие внутренних органов! Молодой следователь склонился ещё ниже от ругательств директора. — Простите, директор! — продолжил он свои извинения. — Этого больше не повториться! Но директор не смотрел на него, он неожиданно перевёл свой взгляд на меня. Я видела, что он и сам уже жалел о том, что сорвался на повышенные тона. Но какой смысл в сожалениях, когда факт уже имел место? Все мои утренние старания, проделанные через головную боль, которая только усилилась в свете событий последних пятнадцати минут, были бесполезны. А я ужасно не люблю, когда мои старания бесполезны, поэтому лишь молча покачала головой. — Совещание окончено, — спокойным и ровным тоном сказал Маруде-сан, не отводя от меня своего взгляда. — Возвращайтесь к работе. Это было самое короткое совещание за два года моей работы. Когда закрылась дверь за Абара-саном, который вслед за своим командиром последними покидали кабинет, директор вернулся на своё прежнее место. — Думаешь, что я повёл себя неправильно? — обратился он ко мне с вопросом после минутного молчания. — Я не вправе говорить о... — Значит, думаешь! — с какой-то странной усмешкой перебил Маруде-сан. — Это уже не важно, — обходя стол, я встала по правую руку директора. — Что мы будем делать? — Это 13-ый район, — складывая руки перед своим лицом, Маруде-сан застыл в задумчивой позе. — И это гуль, — упираясь ладошками в светлую столешницу длинного стола, помогала я директору в его размышлениях. — У нас есть один сотрудник, который разбирается и в этом районе, — поднимая на меня свой прищуренный взгляд, добавил он: — и в гулях... Особенно в таких кровожадных гулях. Я, не скрывая своего сомнения, нахмурилась: — Думаете, стоит поручить это дело Сузуя-сан? — Что тебя смущает? — ответил вопросом на вопрос мужчина. — Не знаю, всё-таки он миротворец особого класса... — Не по статусу? — ухмыльнувшись, съязвил Маруде-сан. — Наоборот, Маэ-кун, в этом случае нужен именно быстрый и радикальный подход. Проблему нужно устранить, пока о произошедшем не стало известно посторонним... Этот мир... Этот новый мир ещё настолько хрупок, и информация о гуле, который уже убил пятерых, да и ещё таким способом... — Это будет большим ударом по авторитету Комитета! — закончила я за директора его мысль. Дядюшка Маруде лишь улыбнулся моим словам. — Ты быстро учишься, Маэ-кун, — откидываясь на спинку стула, сказал он. — Это радует: я не смогу вечно наставлять этих идиотов. Я не совсем поняла, к чему он это сказал, поэтому ничего не ответила, а Маруде-сан и не ждал моего ответа. Мужчина достал из стола толстую жёлтую папку, из-под корки которой выглядывали уголки белых бумажек. — Я собрал кое-что вчера ночью... — пододвинув в мою сторону документы, сказал он. — Перебери всё, и передай Сузуя. Взяв в руки увесистую папку, я чуть не выронила её содержимое, поскольку бумаги не были прошиты. — Хорошо, — поклонившись, ответила я. — Я всё сделаю, директор. Дискомфорт от причинённой производственной травмы мешал мне покинуть совещательную так быстро, как я это хотела. — Не злись на меня, Маэ-кун, — за спиной раздался голос дядюшки Маруде. — Когда-нибудь ты поймёшь: бывают такие ситуации, когда по-другому нельзя... Я понимала, но согласна не была: нельзя снимать своё напряжение криком на других людей, даже если те этого заслуживают.* * *
— Ну что за дурацкая привычка всё переворачивать верх дном? — с недовольством бурчала я себе под нос. Я ненавидела беспорядок: мне в нём было некомфортно, он меня пугал своей бесконтрольностью. Поэтому на моём рабочем столе всегда был порядок, в моей квартире всегда был порядок, в моей жизни всегда был порядок, и я всегда была в порядке. Разложив на столе документы, ютившиеся до этого общей кучей в толстой папке, я старалась систематизировать ту информацию, которую успел собрать директор Маруде. Безусловно, работу он проделал большую: истребовал медицинские заключения по всем жертвам, умудрился даже достать первичные полицейские отчёты, протоколы осмотров, — но то, как беспечно он относился к бумагам, меня всегда злило. Прикрепляя степлером к протоколу очередной лист приложения, на котором были фотографии общей обстановки квартиры последней жертвы, я замялась, вглядываясь в чёрно-белую распечатку. — Связать... — проводя подушечкой указательного пальца по фотографии с изображением бечевы, шепотом начала я размышлять. — Пытать... — вернувшись к предыдущей фотографии, где в приближении были запечатлены багровые синяки на грудной клетке девушки, продолжила я. — Убить... Я была странным подростком: вместо крутящих по ТВ сериалов я с нетерпением ждала вечера субботы, когда вместе с отцом можно было посмотреть очередной выпуск документального детективного проекта, где несмотря на то, что не было никакой интриги: убийца был известен с самого начала, — каждая просмотренная минута завораживала. «БиТиКей..» — завороженно подытожила я. Это прозвище отразилось в моём сознании не просто так. С моего воодушевлённого рассказа об очередном выпуске любимой программы, посвященном этому серийному убийце, зародилась моя симпатия к Кэйташи. А как она могла не зародиться, ведь он был первым, кто действительно слушал меня, кто не смотрел на меня при этом с осуждением? Когда-то он был единственным, кто понимал меня... «Как мало надо для девичьего сердца!» — с усмешкой подумала я, вспоминая своё подростковое легкомыслие.* * *
После обеда, когда я разобралась со всеми бумагами и подкрепила свою уверенность полулитровым стаканом кофе, мне всё-таки пришлось спуститься на пару этажей ниже, в убежище знаменитого и страшного дракона-генерала. У меня никогда не было необходимости посещать его лично: обычно директор сам решал все вопросы, касавшиеся миротворца. Но в последнее время Маруде-сан всё чаще стал перекладывать на меня дела Комитета, которые не касались бумажной работы. Сначала меня это искренне возмущало, но потом стало интересно, к чему именно готовит меня дядюшка Маруде? «Признайся, тебе ведь это нравится, Маэ?» — мои мысли заглушали даже звонкий стук каблуков о мраморную плитку пола. Да, мне нравилось это! Нравилось принимать участие в расследованиях, нравилось брать на себя ответственность и руководить. Чем дольше я работала, чем больше узнавала об обязанностях директора, тем сильнее мне нравилась моя работа, тем больше я становилась похожа на своего отца. И это не могло не пугать. «Подземелье дракона...» — с глупой улыбкой мысленно повторила я свою шутку. Этот этаж действительно напоминал подземелье. Никаких широких коридоров и высоких окон, только длинный ряд однотипных деревянных дверей с серебристыми табличками, указывающими на владельца кабинета. В месте, освещённом холодным больничным светом, я в своём любимом красном костюме и кремовой рубашке смотрелась совсем неподходяще. В месте обитания настоящих воинов я была чужой. «Сузуя Джузо. Миротворец особого класса.» — быстро пробегая глазами по серебристой табличке на двери, прочла я. В Комитете у многих был свой отдельный кабинет, у многих... Кроме меня, и это задевало мою гордость: мне тоже хотелось свою табличку и толстое дверное полотно, которое будет отделять меня от людей и лишних звуков. Сжав от недовольства несправедливостью ладонь в кулак, я пару раз предварительно постучала в дверь, прежде чем ухватиться за металлическую ручку и войти внутрь кабинета. Понимание того, что распылять на себя после обеда духи в третий раз было лишнем, пришло ко мне только тогда, я вошла в кабинет, и его пространство тут же заполнилось стойким ароматом моего парфюма. За небольшим офисным столом сидел счастливый обладатель своего личного кабинета, а его лицо было скрыто за высоким монитором. На секунду мне показалось, что он даже и не заметил моего вторжения в его тихий мыслительный процесс, пока он не склонил свою голову в бок и не выглянул из-за монитора. Сузуя-сан смотрел в упор, слишком пристально и молчал. Не знаю, почему он так нравился Такаши: меня он немного пугал. Особенно в этот момент, когда его веки медленно сомкнулись, скрывая редкий цвет глаз, а потом также медленно распахнулись, демонстрируя расширенные зрачки. — Здравствуйте, Сузуя-сан, — поклонившись, я решила первой начать разговор, чтобы не дать неуверенности поглотить меня. — Директор просил передать вам имеющуюся информацию по делу в 13-ом районе. Когда он ничего не ответил, моя нервозность, зародившаяся от дискомфорта, стала проявляться обычным для неё способом — бессмысленном и беспощадном тараторстве: — Надеюсь, что он предупредил вас об этом, — проходя вперёд, к его столу, я старалась вести себя максимально дружелюбно и даже улыбнулась. — Хотя, знаете, это было бы очень на него похоже, если бы он опять забыл о том, что говорил ещё с утра... — Да, Маруде-сан звонил мне после совещания, — пропустив приветствие, ответил мне мужчина. Я не смогла сдержать шумного выдоха облегчения: — Отлично! Подойдя вплотную к его столу и положив папку прямо перед мужчиной, я так и замерла с согнутой спиной, когда при моём приближении Сузуя-сан резко откинулся на спинку стула, увеличивая расстояние между нами. «Неужто так страшна?» Пришлось прикусить язык, чтобы не выпалить свой ядовитый сарказм вслух. Моя гордость всегда была моим самым уязвимым местом: её легко можно было задеть. Наверное, именно поэтому я не отстранилась в тот момент, а, наоборот, ещё больше подалась вперёд, раскрывая перед мужчиной содержимое папки. — Я разложила полицейские отчёты в хронологическом порядке, но от них мало толку: все убийства проходили в ночное время суток. В квартире, кроме самой жертвы и убийцы никого не было, — отодвигая в сторону тонкую стопку копий документов, я опустила голову вниз, чтобы не пропустить какую-нибудь бумажку, которую считала архи-важной. — Куда больший интерес представляют заключения выезжавших на место криминалистов. В справках о первоначальном исследовании трупа, можно найти такие отметки, как «правильное удаление матки». Я постаралась приложить к каждой такой справке соответствующую фототаблицу с места обнаружения трупа, — в пылу своего представления, я уже не обращала никакого внимания на сидящего напротив меня Сузуя. Я никогда не смогу до конца избавиться от маленького пытливого следователя в своей голове. — Потом уже идут заключения экспертов с фотографиями исследованного трупа, более подробное описание повреждений и их отдельные фотографии. Нумерация фотографий соответствует номеру повреждения, — хлопнув ладонью по коричневой корке папки, я резко подняла голову вверх, как обычно это делала, когда представляла свои отчёты директору, и не сразу поняла, что вслух произнесла привычное: — Я молодец, да? «Да, ты большая молодец, Маэ-кун!» — с насмешкой, но без злобы, отвечал мне директор на эту реплику. А вот Сузуя-сан лишь встряхнул головой, прикрыв глаза, а потом одними губами проговорил: — Что? Я впервые видела его лицо так близко. Оно было таким же необычным, как и его поведение. Такие плавные и правильные черты лица, слишком нежные и аккуратные для мужчины. Его с лёгкостью можно было бы спутать с девушкой, если бы не эти короткие растрёпанные тёмные волосы и ярко выраженный выступ гортани на бледной шее. Бледная шея, бледное лицо и красные нити. Яркие красные нити, пронизывающие его фарфоровую кожу. Не буду лгать, когда я впервые увидела Сузуя, эта «вышивка» меня шокировала, а потом и вовсе заставила отвести от него взгляд, но чем дольше я всматривалась в их сплетение, тем меньше они меня пугали. А сейчас они казались мне... привлекательными? «Интересно, а эта красная нить судьбы выглядит также? Она тоже пронизывает мою кожу, моё тело?» — эта странная мысль выскочила в моём сознании, да так неожиданно, что буквально парализовала всё тело. Я резко выпрямилась. Мне оставалось надеяться только на то, что моё лицо не сразу покрылось красными пятнами. — Простите, Сузуя-сан, — поспешно ответила я ему, делая вид, что ничего не произошло и места смущению нет. — Это привычка. Мне хотелось убежать, но не от него, а от осознания того, что впервые мысли о ком-то привели меня к упоминанию красной нити. Я испугалась, пусть всего на секунду, но я испугалась. Нужно было собраться, взять себя в руки: я не могла себе позволить поступить так по-детски, я была взрослым человеком, а взрослые люди не убегают от собственного надуманного страха. Так ведь? — Если у вас будут какие-то вопросы, — пряча свои вспотевшие ладошки в карманах просторного пиджака, уже спокойным рабочим тоном проговорила я, — вы всегда можете обратиться ко мне, Сузуя-сан. Склонившись в уважительном поклоне, я попятилась назад, к выходу. — Хорошо, — прошелестел его ровный голос над моей головой. Я была благодарна ему за то, что он развеял все мысли о неловкости своим одинаково безэмоциональным выражением лица, своим молчанием и коротким ответом. И в ответ на эту благодарность, я решила сказать правду, обдающую жаром моё лицо. — Сузуя-сан, давно хотела сказать, — сжимая ручку двери, я повернула голову в сторону мужчины, и, улыбнувшись, обратилась к нему: — красная нить... Вам идёт.