Ведьмы Люциана

      Бас ненавидел платц. Презирал его мягкий песок, что отшлифовал руки и щёки так, что раны начинали казаться уже не ссадинами, а ожогами. Терпеть не мог деревянные настилы, по которым приходилось шагать, уворачиваясь от магических ударов, так ещё и попутно пытаясь нанести урон сопернику. Ненавидел колючие кусты, которые в теории служили укрытием для дерущихся, а на деле же лишь раз за разом встречались со спиной Баса. И эти встречи не нравились никому.       Бас, как самый обычный и нормальный человек, не любил боль. И тут уже неважно — будущий ли ты король, сын ли богатого дельца или простолюдин. Боль и плац равняют всех.       Разве что Киллиан, этот чокнутый псих, не подходил ни под одну категорию. Будучи сыном аристократа, он должен был быть изнеженным, слабым, не держащим в руке ничего тяжелее ложки. Он не должен быть сильным. Ни физически, ни магически. Это неправильно. Это противоречит логике богатых людей, за которых всё делают слуги.       По крайней мере Бас думал так в тот момент, когда его друг, по совместительству еще и изувер, уже в семнадцатый раз впечатал его лицом в песок под холодным взглядом Богинь, что бесстрастно висели в небе над их головами.       И Богиням было совершенно всё равно, что их прямого потомка — можно даже сказать, единокровного родственника — в буквальном смысле втаптывают в грязь, в которую превратился песок после очередной неудачной попытки Баса подчинить себе воду, к которой он тянулся неосознанно.       И тот факт, что этот самый родственник сам на всё напросился, не играл роли.       — Бас, — позвал Кил, продолжая давить коленом ему промеж лопаток, пока его друг зло рычал в песок, — может, хватит? Тебя же на экзамене не поставят на тренировочный бой со мной. Мы в разных категориях. Да даже если и поставят, ничего страшного не случится, им же главное, чтобы ты показал себя, применил хоть что-то существенное из пройденного. А не победил противника.        — Да, Бас, Кил прав, — донесся крик Мира с трибуны, где он сидел в качестве наблюдателя последние три часа.       Касательно тренировочных боёв между учениками в неурочное время у школы имелись строгие правила, которыми регламентировалось буквально всё. Ученики не могли просто прийти и потренироваться перед занятиями. Им требовался сторонний наблюдатель, который мог вмешаться, если что-то пойдет не так. На роль такого наблюдателя тоже подходили не все. Им мог стать либо старшекурсник, либо помощник преподавателя. И только наблюдатель мог зарезервировать плац на определенные часы за своими подопечными, и он же отвечал головой за каждую травму тренирующихся.       Мир, а точнее Альмаир-юль-Дарвий, Валазийский студент, помощник преподавателя истории, поступивший на должность в том же году, в котором в школу пришёл и Бас, нёс ответственность двойную. Не только за учеников школы Бас и Кила, к которым относился более чем дружески, но и за Бастьяна, своего будущего короля. Семья Дарвий — сильные огненные маги — была рекрутирована ещё бабушкой Баса, которая разглядела их огромный потенциал и привлекла на свою сторону, заставив каждого рождённого в семье ребёнка принести клятву верности. Магическую клятву, завязанную на магии пространства. Бабушкины родовые способности были куда сильнее, чем у Баса, и она смогла связать их волю, полностью заблокировав даже мысль о предательстве.        Вот почему во всей школе или даже на всём континенте Альмаир, известный в стенах школы как Мир-диль-Таир, был единственным человеком, на которого Бас мог положиться безоговорочно.       — Даже Мир со мной согласен! — воскликнул Кил, убирая колено и вставая с песка. — А это случается так же редко, как извержение Вал.       — Вал пускает лаву стабильно раз в год, — донёсся голос Мира с трибун.        — Ну вот, — крикнул в ответ Киллиан, — а ты соглашаешься со мной в лучшем случае раз в два года. Поэтому, Бас, давай заканчивать уже. Время позднее, а, если будешь себя постоянно выматывать, просто заснёшь, как Матильда в прошлом году на экзамене по математике и инженерии.       Бас помнил тот экзамен, который сам сдал с лёгкостью. Оценка за год складывалась из теста, лёгкого, как дуновение летнего ветерка, и инженерного проекта, который каждый должен был готовить в течении года, а потом просто принести в назначенный день и показать преподавателю. Проектом Баса был запорный механизм, который он собрал на основе уже имеющихся — скорее даже просто усовершенствовал его, подвязав к воздуху воду, которая в случае вскрытия неправильным заклинанием затапливала всё, что находилось за механизмом.        Для мальчишки его возраста проект недурственный, хоть и не гениальный, как у той же Матильды, которая до последнего работала над своим двигателем внутреннего сгорания, который в её представлении должен был стать неплохой заменой воздушным двигателям, тянувшим магию из человека для своей работы. Но, увы и ах, Матильда заснула в очереди, пока все ждали прихода преподавателя. А её гениальное инженерно-магическое изобретение закипело у неё в руках, пока она спала, и взорвалось, чудом лишь не разорвав девушке и руки, и лицо.       Спасло её лишь то, что в момент, когда это происходило, в коридор выглянул другой преподаватель и, заметив, что что-то идёт не так, воздушным потоком поднял вверх механизм за секунды до взрыва.       Подобного Басу не хотелось.       Хотя он сильно сомневался, что даже теоретически сможет уснуть во время экзамена. Он уже сейчас настолько взвинчен, что просто не может спать. С того дня, как ему приснилась странная девочка в короне, прошло уже двое суток, за которые Бас не сомкнул глаз даже на минуту.       Может, поэтому на тренировке с Килом он был таким заторможенным или даже варёным? Наверное, стоило попробовать хоть немного поспать…        Но Бас просто не мог. В нём нарастало нервное напряжение. Из-за экзаменов. Из-за предстоящей малой коронации. Из-за невозможности хоть с кем-то поговорить о том, что у него действительно творится в голове. Из-за той девчонки, что не покидала его мысли.       Судя потому, что он помнил, она явно была моложе него. Высокая и худая, в странного вида одежде — в чём-то среднем между брюками и платьем: широкие штанины поднимались до талии и шли вверх на манер кофты. Ничего подобного Бас прежде не видел.       Поэтому Бас и решил, что девчонка была лишь его дурным сном.       Тем не менее он не мог выкинуть из головы её голос. Незнакомые слова, странная слегка шипящая манера речи. Он знал худо-бедно все языки мира, даже дикое наречье пустого континента, где жили предки отринувших Богов людей, и тем не менее он не понял ни единого слова из того, что лепетала та девчонка.       Что было странно. Очень и очень странно. Даже дико.       Бас оттолкнулся руками от влажного песка и сел, запрокинув голову. Богини обрисовали его взмокший и грязный профиль своим рассеянным светом. Кил стоял поодаль и смотрел на друга с усмешкой солидарной снисходительности.       — Ты выглядишь, как моя кузина Рьяно, после того как упала с пони.       — Ещё скажи, что я пахну, как твоя кузина Рьяно, — буркнул Бас, поднимаясь с песка и отряхивая учебную форму, состоящую из облегающих штанов и безрукавки, выкрашенной в цвета года обучения. У младших классов форма была жёлтой, по детски яркой, у средних, как у Баса — синей, насыщенной и с переливами, а старшекурсники носили форму тёмно-красную, как крепкое, зрелое вино.        Кил сделал шаг вперёд и, приблизив лицо к Басу, сделал вид что принюхивается:       — Нет, — вынес вердикт он, — Рьяно пахнет розами, а ты, мой друг, воняешь, как куча навоза.        То, что случилось дальше, не прописано в этикете для аристократов. Да и, узнай об этом мать, непременно бы расстроилась.        Но Бас в тот момент тоже был расстроен. Неудачами с боевой магией, бесконечными победами Кила, подтруниванием друга.        В общем много было поводов, чтобы взять и просто плюнуть другу в лицо. Поступи так принц, было бы вульгарно, некрасиво, совершенно недопустимо. Но Басу, сыну обычного человека, если сравнивать с принцем, конечно же, многое прощалось. Самим собой прощалось. Для Бастьяна Бас Кроу был своеобразной вольностью.       Кил моргнул и стёр плевок со щеки.        Тот факт, что Бас мог себе что-то простить, не значил, что ему это же прощалось другими.        Высказав своё недовольство совершенно неприемлемыми для аристократа словами, Кил бросился на Баса с кулаками. И здесь уже Бастьян не уступал. Пускай он был слабее магически, но физически ему хватало сил, чтобы драться с точно таким же мальчишкой, как и он сам.       Кил бил больно и умело. Бас, в принципе, тоже. Сцепившись, как два горных кота, они катались по песку, как дикие звери по снежным холмам, и сыпали ударами, не глядя — куда попадёт, туда и попадёт.        Длилась их драка, восемнадцатая за сегодняшний вечер, недолго, ровно до той поры, пока Мир не спустился с трибун и не расцепил двух мальчишек, уступающих ему и в силе, и в росте. Он так и зажал их каждого в разной руке, слегка оторвав их ноги от земли.        — Придурки, — выпалил в сердцах он. — Стукнуть бы вас головами друг об дружку, да боюсь утром придётся заявление на увольнение писать.        Бас в чувства пришёл мгновенно и перестал сопротивляться. А вот Кил, чьё эго оказалось задето, ещё некоторое время продолжал брыкаться и бить воздух, пытаясь дотянуться до Баса.       — Прости, — буркнул Бас, когда Мир отпустил их спустя пару минут.        — Иногда ты бесишь меня так же, как наше Жопное Высочество, — буркнул Киллиан, сплюнув кровь под ноги — в пылу нешуточной схватки Бас рассадил ему губу, а Кил умудрился поставить другу несколько синяков.       Ветер колыхал их волосы, и все трое стояли на плацу и тяжело дышали. Тренировка закончилась не так, как Бас на то рассчитывал.       — Ребят, вы, похоже, перегрелись в свете Богинь. Так что идите-ка вы спать, — предложил Мир и, положив свои огромные ручищи на плечи парней, повёл их к выходу с площадки. Сопротивляться Миру было сложно, да Бас и не сопротивлялся. Он чувствовал себя слишком разбитым для этого.        До экзамена оставалось совсем недолго, а Бастьян сильно сомневался, что сможет сдать. Ему не хотелось вернуться летом к матери и признаваться, что он слабак, магический уродец. Но если так пойдёт и дальше, ему ничего другого и не останется.        

      

      ***

      Бас буквально доковылял до своей комнаты по тёмным коридорам школы. Все уже спали, а комендант, вечно улыбающаяся старушка, что сидела на входе в мужское крыло, лишь кивнула Бастьяну, когда он принялся докладывать ей, где его носило до поздней ночи.        — Ступай к себе, милый, — у неё имелась странная привычка всех называть ласково. — Мир меня предупредил.       Несмотря на то, что чувствовал себя Бас паршиво, на то, чтобы принять душ, силы он в себе всё-таки нашёл. Взял вещи и пошёл в общую душевую на этаже. Общая душевая представляла собой комнату с несколькими кабинками, выложенными природным белым камнем, с лавкой и полкой под вещи и с душевой лейкой, что реагировала на колдуна и отзывалась на голос.        Бас зашёл в душевую, задёрнул шторку, разделся, сел на лавку, попросил тёплой воды, да так и уснул. Прямо там, привалившись затылком к стене.       То, что он находится во сне, Бас осознал практически сразу же. Сработала какая-то внутренняя чуйка, та самая родовая магия, чей гул изредка давал о себе знать.        Он стоял посреди города. Старого заброшенного города, по архитектуре очень напоминающего древние постройки в столице: много камня и много окон, деревянные крыши, небольшие крылечки и плотно стоящие друг к дружке дома, а ещё редкие, очень редкие деревья. В небе светили Богини, а ветерок гонял пыль и труху от листвы меж улиц.        Бас же стоял посреди улицы, и ветерок щекотал его голую кожу. Он был совершенно, абсолютно голый. Каким уснул, таким тут и оказался. С мокрыми волосами и всё такой же грязный и пыльный.        Если предыдущий сон он ещё мог списать на игры разума, то этот был уж слишком странным. Слишком реалистичным. Слишком похожим на то, как мать описывала процессы влияния на пространство сна.        — Любое пространство реально, — говорила она. — Время, мысль, место. Сила Создателя — это основа, на ней зиждется любой мир. А те немногие, кому эта сила передалась, могу влиять на миры в той или иной степени. Сон — это такое же пространство, в которое ускользает разум, когда человек спит. Ходить по снам обычных людей невозможно, а вот по снам носителя силы пространства — вполне.        Мать даже как-то приходила в его сны и пробовала учить их контролировать. Но безуспешно. Там, где мать могла полностью изменить пространство под себя, сделать его больше, меньше, краше, Бас оставался лишь сторонним наблюдателем.        В его случае чудом было уже то, что он хотя бы понимал, что находится во сне. А ещё понимал, что пространственные сны не приходят просто так. Скорее всего матери от него что-то нужно. И последнее, чего он хотел, это предстать перед ней голым. Стыдно как-то в его то возрасте.        Вот только повлиять на пространство сна он не мог, а потому приходилось выкручиваться. Бас шагнул к первому попавшемуся дому и открыл дверь, которая, на удивление, оказалась не заперта. Пока он блуждал по коридорам и комнатам первого этажа в поисках чего-то, что можно было бы нацепить на себя, его не отпускала мысль, что сон всё же слишком странный.        Когда мать создавала сны, они были другими. Чистыми и светлыми, с одинаковой локацией, в которой Бас всегда оказывался вначале. В зелёном будуаре его матери, что представлял собой маленькую комнату, которая в реальности располагалась не перед королевской спальней, как должно быть, а в старом крыле замка, где в детстве жила Лаура Мафает. Зелёный будуар был частью детской спальни для девочек, и Бастьяна забавляла эта инфантильность и преданность прошлому, что жила в матери.        Дом, в который Бас зашёл, оказался книжной лавкой. Пыльной и ветхой, с книгами, что рассыпались от прикосновения, с людьми, которые спали на диванчике в одном из залов, склонив головы друг к другу. Люди во сне так ошарашили его, что Бас в панике метнулся в соседний зал с окном и, сорвав пыльную штору с карниза, обмотал её вокруг бёдер.        Он действовал так быстро, что не сразу заметил своё отражение в тёмном стекле грязного окна. А когда заметил, так и застыл с не завязанным узлом шторы в руках.        Во сне его маска — та, что скрывала Бастьяна — не работала. Из отражения на него смотрели его глаза, а светлые волосы непривычно золотились и кучерявились над головой. Плечи чуть шире, рот чуть тоньше. Испуга чуть больше.        Если сон создала мать, то не страшно, что здесь его личина слетела. А если не мать?        Басу совершенно точно не хотелось, чтобы его лицо, его личность были раскрыты.        А спящие люди в комнате рядом — это элемент сна или же его участники?       Не имея возможности повлиять на сон, Бас не придумал ничего лучшего, как выйти обратно на улицу. Быть зажатым в стенах — не лучшее решение, когда не знаешь, кто и за какой стеной стоит. Городские улочки тоже неприемлемый вариант. Лучше всего было бы просто проснуться. Но такие сны не заканчиваются, если ты сам не можешь их закончить.        Бас блуждал по улицам города, ища того, кто его сюда заманил, надеясь на то, что этим кем-то была его мать, которая создала сон для кого-то другого и неосознанно втянула туда сына. Так уже случалось однажды несколько лет назад, когда Бас впервые оказался не в будуаре, а на пляже Адового океана. Бас хорошо знал то место — там располагалось одно из семейных имений, маленький домик, по королевским меркам совсем крошечный: пару спален и общая гостиная. Мать любила ездить туда летом, когда выдавались спокойные дни, и Бастьяна она всегда брала с собой. Отец, правда, с ними никогда не ездил, принимая на себя все дела столицы и давая жене отдохнуть.       Бас тогда очень удивился, оказавшись на песках, где играл в детстве, но ещё больше он удивился матери, которая, заметив его, тут же выкинула мальчика из сна.        Вот и сейчас Бас блуждал и пытался понять, что же вокруг него происходит. А натыкался лишь на спящих людей. Люди, что спали на ступенях домов. Дети, заснувшие с игрушками прямо посреди улиц. Старые кареты без коней с кучерами, спящими прямо на козлах, и с их хозяевами, что уснули внутри. Одежда на всех была очень древняя — не по состоянию, а по виду. Никто не носил сейчас таких струящихся тканей, что едва ли прикрывали кожу, да и повальная любовь к мантиям, в которых традиционно изображали богов, ушла несколько столетий назад. В моду уже давно вошла чрезмерная сдержанность и даже чопорность. В миру даже ходила присказка «больше ткани — богаче капитал».        И хоть город, в котором оказался Бас, чем-то отдалённо и напомнил кварталы столицы, но люди на его улочках не походили на тех, чьи лица он привык видеть. Все как один с рыжиной в волосах, все куда более круглолицые и коренастые. Похожие на кровавых или на тот классический образ, что запечатлелся в истории мира.       По спине Баса побежал холодок. Чем дальше он шёл по улочкам города, тем некомфортнее ему становилось. Кто создал этот сон? И зачем затащил в него Баса?       Вопросов в голове было столько, что от непонимания ситуации становилось дурно. Но Бастьян продолжал идти, то и дело подтягивая на бёдрах импровизированную юбку из шторы.        Улочки города сходились кругами. Бас понял это, когда вновь вернулся к той книжной лавке, где стащил штору. А, значит, чтобы выйти из города, нужно было двигаться не по главным улицам, а по узким улочкам между домов, что лучами расходились в стороны.        Так он и поступил.        Его немного колотило от осознания, что место, где он очутился, казалось слишком реальным, чтобы быть сном. Как будуар матери, что существовал на самом деле, так и это город казался Басу более чем настоящим.       Он прошёл спящий город насквозь по одному из лучей, который, как оказалось, вёл к воротам, прежде чем встретил её. Девочку из его прошлого сна.        Она, как и он, блуждала по внешнему кругу города. Вот только в отличие от Баса она подходила к людям, трясла их за плечи и, кажется, просила их проснуться на своём недоступном для понимания Бастьяна языке.        Он заметил её раньше, чем она его. Стоя в глубокой тени дома, он смотрел на девочку и пытался понять, что происходит.        Она была одета так же, как и в прошлый раз. Тот же странный светло-голубой костюм, та же коса вокруг головы. То же лицо. Самое каноническое из всех лиц, самое приближенное к лицу Матери, чьи портреты красуются на всех стенах храмов, посвящённых ей.        Единственным отличием в образе девочки было то, что в этот раз она оказалась босой. Да и костюм, кажется, был чуть более потрёпанным, чем в прошлый раз.        Бастьян был так заворожён, что не сразу осознал, что девочка тоже заметила его и, застыв, уставилась на него в ответ. У неё был интересный взгляд: вопросительный, настороженный, недоверчивый и тем не менее цепляющий.        Бас вдруг поймал себя на мысли, что смотрит на неё, как птица на зверя, и не знает, что ему от неё ожидать.        А затем, не приближаясь к нему, она открыла рот и принялась что-то лепетать. Что-то, что не имело для Баса никакого смысла. Всё, что он понимал — это лишь её вопросительно-возмущённые интонации. У него даже создалось впечатление, что она от него что-то требует. Вот только что?        Бас стоял, как истукан, держась за штору на бёдрах.        Девочка зло топнула ногой и буркнула что-то, что Бас, признаться честно, принял за ругательство или, быть может, оскорбление, настолько недовольной в этот момент она выглядела.        А затем девочка махнула в его сторону рукой, словно советовала ему проваливать куда подальше вместе со своей шторой. И Бас даже опомниться не успел, как его штора превратилась в брюки из точно такой же ткани, что и костюм девочки. В брюки, которые держались на его бёдрах при помощи кожаного ремня.       От осознания того, что девчонка контролирует сон, Басу подурнело.        Кто она? На каком языке она говорит? И почему с такой лёгкостью использует их родовую магию?       И в этот момент девочка неожиданно принялась озираться по сторонам и хлопать себя по плечам, словно стряхивая с них невидимые руки. А мир — этот реалистичный сон вокруг них — проплыл. Дома утратили чёткость, а дорога под ногами и вовсе стала чернотой.        Бас попытался направить силу, удержать сон, но тщетно. В следующее мгновение он проснулся. Открыл глаза и уставился на зеркало в душевой, откуда на него смотрела его привычная черноволосая личина.       Глядя в свои не на шутку испуганные глаза, он осознал две вещи. Во-первых, ему срочно нужно было поговорить с матерью. А ещё он вряд ли ещё когда-нибудь ляжет спать голым.