Валинор: Падение светил

      В чертогах Ауле и Йаванны творилось что-то невероятное. В последний раз столько посетителей здесь было разве что на празднике урожая. Это ощущение подкреплялось и тем, что многие айнур были в парадных одеждах, потому как пришли в обитель мастеров ремёсел и природы прямо с Таникветиль. Вот только по витающему в воздухе горю праздник этот был похож скорее на похороны.       Айнур шепотом переговаривались и рассказывали, что случилось на злополучном совете тем, кто на нём не присутствовал. Все толпились в галерее на террасе перед покоями майар Ауле и неотрывно смотрели на вход, но никто не решался подойти ближе. Кроме Курумо и Даламана. Они с застывшими бледными лицами прильнули с двух сторон к резной двери, стараясь узнать хоть что-то о происходящем внутри.       А за этими дверями Майрон, тоже до сих пор в своих бархатных с золотом одеждах бросался из угла в угол. То садился на скамейку, с тревогой глядя на дверь, то взмывал, как раненая огненная птица, и подбегал к окну. Со стороны Таникветиль вились вихри чёрных туч, затягивая шпили дворца в страшную воронку, иногда их прорезали молнии и огненные отблески. Видимо, разговор у мастера с королем Манвэ проходил на высоких тонах.       На очередном кругу по покоям Майрона остановила госпожа Йаванна и обняла за плечи.       — Ради Эру, цветочек! Рано впадать в отчаяние.       — Где же мастер? — воскликнул майа, заламывая руки.       — Я уверена, что Ауле разберётся, что-то придумает. — Йаванна, привлекла его к себе и крепко обняла. Взгляд её изумрудных глаз сверкал и метался.       Так прошло несколько страшных часов. Майрон, измождённый неизвестностью и несчастный, наконец, рухнул на скамью. Он погрузился в какое-то странное забытьё, словно видел сон наяву. В окна ярко светили лучи нового солнца, но мир златоокого мастера с каждой минутой тускнел, наполнялся горем и безысходностью.       Будущее и минувшее смешались в едином бесконечном «сейчас». Казалось, что перед глазами прошли вереницы веков, былых и тех, что ещё сокрыты в туманной измороси «завтра», когда кто-то положил руку на плечо майа и чуть сжал, сминая, бурую ткань. Даже сквозь плотный бархат майа обожгло холодом.       «О. Это ледяное прикосновение бездны», — подумал Майрон отстранённо.       Он чуть обернулся и сразу узнал шёлк алого одеяния валы. Но Майрон не помнил, чтобы когда-либо до или после у Ауле были такие жёсткие и холодные руки. Майа чувствовал, даже не поднимая глаз, что мастеру не удалось вырвать его из цепких лап тёмного валы. Он медленно и почему-то виновато поднял голову. Впервые за всё воплощение Майрон увидел, что огонь совсем оставил мастера, и даже его глаза были совсем без пламени. Золотого цвета, как у самого Майрона. Во взгляде майа вместе с немым вопросом ещё теплилась надежда. На губах валы застыл ответ. И надежда погасла.

***

      Йаванна в те страшные часы ожидания супруга тоже судорожно перебирала всех айнур, кто мог бы оказать им поддержку.       «Ульмо с Ауле в прохладных отношениях, решение Вайре зависит от воли её супруга… сестра Вана и дружественная Несса не смогут существенно на что-то повлиять, не обладают, к несчастью, такой силой и авторитетом…»       И сейчас, оставив огненных айнур, она пришла в свои покои, чтобы попытаться снова всё обдумать.       «Манвэ, и, конечно, сам Мелькор отказали Ауле. Но я была уверена, что Намо не оставит мастеров в беде. Кому же как не великому судье пристало бы встать на защиту справедливости. Тогда бы Вайрэ и Ниэнна, как обычно бывает, поддержали бы его слово. Теперь, видимо, и на них не стоит расчитывать…»       Владычица природы подошла к окну и взглянула в изумрудную глубь своего сада, за которым начинался Лориен.       «Значит, выбора нет. Остаются только Ирмо и Эстэ».       И Йаванна с тяжёлым предчувствием отправилась к соседям.       Эстэ встретила Кементари прямо у калитки Лориена, оказалось, что врачевательница сама направлялась к огненным чертогам.       — Дорогая, милая моя Йаванна! Нам ли вас не понять! — говорила великая целительница, пока они почти бежали обратно к чертогам снов. — Но только Ирмо имеет достаточный вес, чтобы хоть попробовать обернуть ситуацию! А Ирмо гневается на Ауле за тот совет по поводу Мелиан.       — Да неужели он до сих пор обижен на Ауле, да в том что он и не виноват! — горько парировала Йаванна.       — Я говорила ему… Но он всё равно считает по-своему. — Эстэ безнадёжно всплеснула тонкими руками.       — Эру! Где же спасение и справедливость!       — Но я-то помогу, сделаю всё, что скажешь, только имею ли я возможность? Скажи только, как, умоляю! Прости, прости меня! Но я не знаю, что предложить Мелькору или Таникветиль!       — Прошу, поговори с Ирмо ещё раз!       Они уже хотели войти в парадные двери, но тут Владыка душ лично показался из глубины чертогов. Он прошёл, высоко подняв голову, мимо валиер, смерив Йаванну прохладным взглядом. Под еле слышный шёпот Кементари: «Помоги нам, Эру!», Эстэ всё же взмолилась:       — Ирмо, родной, пожалуйста! Йаванна столько для нас сделала! Так неоценимо помогла Мелиан!       Лик Ирмо был спокоен и повелителен. В нём не отразилось ни тени участия. Он медленно и почти торжественно, словно клятву, произнёс:       — И будь уверена, дорогая Эстэ, что для её майар я сделаю не меньше, костьми лягу в благодарность.       Он сделал паузу, после которой тон его изменился, а лик потемнел, стал грозен и страшен.       — Однако кузнец — не её майа. Пусть гордец Ауле почувствует себя на моём месте, — сказал Ирмо несколько злорадно и, показывая, что разговор окончен, жестом остановил стремящуюся сказать ещё что-то жену, а затем вовсе удалился обратно покои.       На глаза обоих валиер навернулись слёзы. Обе понимали без слов, что всё бесполезно.

***

      Майар Ауле сидели вместе на той же самой скамье, держась за руки. Свечерело, но огня они не возжигали. И ночь, словно зверь, прокралась в их палаты. Майар разглядывали пустоту перед собой в скорбном смирении и тишине. Страшнее была пустота внутренняя.       Этот день стал последним в череде роковых испытаний, и их души за всё это время успели впитать так много горя и отчаяния, что теперь, казалось, не смогут вместить и капли. В ставшем на троих едином огненном сердце зияла огромная дыра, что затягивала в себя все эмоции и слёзы.       — Майрон! Что мы можем сделать для тебя, родной! — после долгого молчания произнес Курумо.       — Видно, уже ничего. Мастер, я уверен, применил всю силу и красноречие. Он сделал всё возможное, и наверняка, даже невозможное. Но ничего не вышло, — тихо прошептал Майрон, глядя в потолок, и глаза его сверкали, словно клеймо в углях горна, которое переливалось волнами красного пламени в темноте и горело своей неземной тоской.       — Я всё равно пойду в Средиземье и вырву тебя из лап Тьмы, даже, если для этого придётся сразиться с самим Мелькором! — зашипел товарищ, а на глаза его навернулись слёзы ненависти.       — Что ты, Курумо! Не смей думать о таком! Считай, что это моя последняя просьба! А последняя просьба — это святое! — голос старшего звучал хрипло, будто треснул и помялся от цепкой хватки за шею.       — Это несправедливо, мы перенесли такие испытания! Разве не положено нам за это воздаяние! Почему именно ты! — поддержал Даламан. И на одном дыхании продолжил, — Но что же делать теперь? Майрон, милый, как же мы без тебя?       — Никому не уйти от Судьбы и предназначения. Нам остаётся просто быть сегодня как можно дольше вместе. А потом… может всё и разрешится… и я… вернусь. Обязательно! — фигурка Майрона вспыхнула бело-золотым факелом. Но тут же погасла.       Их снова обнял мрак и молчаливая покорность. Тихо-тихо звенела песня огня, уносясь вихрями невыплаканного света к дальним звёздам.

***

      В тот день стемнело так быстро, словно солнечный диск рухнул в бездну ночи, не дойдя и до середины неба. Цепкие пальцы тьмы сжимали душу Ауле в убийственную хватку. Всем сердцем огненный вала хотел бы быть сейчас с несчастными своими майар. Но не мог — у него было дело особой важности, последнее, что позволит Майрону вернуться. Не сейчас, но, возможно, после. Хоть когда-либо.       Вала отправился в кузницу. По его жесту уголь в чёрных ложах горнов вспыхнул. Пламя взметнулось, облизало высокий потолок. В плавильном ковше золотисто-жёлтая урановая руда под песней пламенного духа превращалась сначала в стальную жидкость, а после в бело-серебристый тяжёлый металл. Владыка пламени рассёк небесный камень. На срезе появились таинственные узоры, блестевшие гранями ровных прямоугольников. Очи валы вновь залились пламенем. Двери со стуком распахнулись.       — Я теперь пойду с Мелькором говорить! — внезапно вмешалась Кементари в самую ответственную работу на веку мастера. Ауле с молниями во взгляде гневно откинул инструмент и низко зарычал:       — Нет, Йаванна! Я сам уйду отсюда, даже для того, чтобы отомстить бездушному Таникветиль. — Говорить было раздирающе больно, горло жгло, будто ему в глотку всунули тлеющий уголь из костра.       — В одиночку? Выступить против Мелькора?..       Кементари умолкла, ожидая, что скажет супруг на её собственные опасения. Ауле же понимал: брось он открытый вызов духу Тьмы, такая дуэль будет обречена на поражение. И он бы не стал воевать один. Нолдор Феанора давно посматривают на второй континент, только и ожидая хороший повод для освоения Средиземья. Стоит только отдать приказ, как эльфы тут же скуют мечи, соберут войско и отправятся в поход. Совет валар не сможет удержать этот своевольный огненный народ. Они будут биться вовсе не за майа — за новые земли, которыми можно править, за ресурсы, что ждут их освоения. Кому как не Ауле возглавлять этот поход. Отбить ученика, сокрушить Мелькора, разведать землю и основать города. Это стало бы началом новой производственной эры, где природа будет служить механике, всё мироздание подчинится техническому прогрессу. В далёкой перспективе в мире наступит истинный порядок. Остаётся только придумать, как уговорить Ульмо отдать корабли, снарядиться и отправиться в поход. А если Владыка вод и его народ, телери, не пойдёт на сделку и прошение? Что же, можно применить и силу…       Глаза огненного духа воспылали тёмным пламенем мести. В душе разгорался пожар азарта. В его палатах давно ждёт своего часа прекрасный мифриловый меч, выкованный самим валой. Но Йаванна, так и не дождавшись ответа, продолжила:       — Если ты решишь так, то и я уйду с тобой. — Её голос звучал, словно бьющееся стекло.       Злость отхлынула от сердца Ауле. Он понял, что вместе с ним покинут Аман Курумо и Даламан, верная Йаванна и точно же все четверо её майар. Немилость совета, вечное изгнание и кара небес станут воздаянием для невинных драгоценных существ.       Ауле болезненно зажмурился. Огненный вала прекрасно знал от начала времён: мир изначально стремится к хаосу, как железо, оставленное на воздухе, покрывается ржавчиной, древние горы возвращаются в лоно земли, цветы увядают, распадаясь в тлен. Даже самая совершенная система подчиняется определённым законам, до тех пор пока в ней не накапливается череда случайных событий, совокупность которых зовётся Судьбой. И предугадать все случайности не под силу даже валар.       Стоит ли бороться с мраком и хаосом, если это привычное состояние Эа, к которому всё стремится, как к единственно желанной цели? Покориться тьме — это был бы единственный итог. Но мудрым Творцом дана и другая сила, что могущественнее даже Судьбы. Это чувства детей Эру, любовь, отвага, верность своему слову, готовность жертвовать собой ради любимых. Именно поэтому живых существ нельзя закрутить в мироздание, словно винтики в механизм. Их свободную волю не опишет ни одна формула.       «Пусть не будет никогда абсолютного порядка… — Ауле, ещё раз взглянул на Йаванну. — Я готов смириться с неидеальным миром, если в нём будет жива любовь».       И тогда он сказал.       — Нет, любимая. Как бы не было мне больно, я никогда не стану рисковать вами и вступать в это заведомо проигрышное противоборство. Мне придётся отпустить Майрона, — ответил мастер, и глаза его одарили валие бесконечной печалью.       — Ауле, родной. Мы обязательно придумаем, как вернуть его. — Вера и горечь смешались в её голосе.       Йаванна никогда не любила чадную атмосферу кузни, но в этот день она осталась с Ауле до конца и заворожённо смотрела, как напрягаются мышцы под рабочей формой, как кожа на открытых участках разгорается красным и золотым, как гибкий металл со стоном отдаётся рукам мастера, словно новобрачная в первую ночь, как змеиным шипением отзывается вода на жар раскалённой плоти железа, как лезвие дрожит и вибрирует под нескончаемыми сильнейшими заклинаниями огня. Фракталы метеорита под колдовской огненной песней слились и сложились в руны валарина, а руны — в цепь мощных заклинаний, прочитать этот секретный шифр сможет только тот, кто умеет говорить языком огня.       Наконец, на исходе длинной ночи, Ауле вложил в железное тело упавшей с небес звезды тяжёлое урановое сердце.