Плечом к плечу

      Повозка въехала в ворота Каранеса, когда уже стемнело, хоть глаз выколи. Вообще, она должна была сделать это намного раньше, но левое заднее колесо решило сломаться в самый подходящий момент, из-за чего в чётко распланированном маршруте нарисовался внезапный перевалочный пункт прямо посреди редколесья.       Хорошо, что они в принципе добрались до города — голодные, уставшие и положительно не настроенные шататься по улицам, а это наталкивало на разумную мысль не соблазнять любителей лёгкой наживы, коих в подобное время нашлось бы хоть отбавляй.       — Слушай, Петра… — Оруо задумчиво почесал в затылке, проводив взглядом дилижанс, мерно скрипевший под цокот копыт. — Как тебе идея перекантоваться до утра в какой-нибудь гостинице?..       Лучше было бы зевнуть для убедительности, но вместо этого его желудок издал протяжный стон, ибо давно переварил два несчастных пирожка и теперь требовал добавки. Петра прыснула — совсем тихо, но он услышал, — и, поймав его руку, пожала плечами.       — Я бы не отказалась. Отсюда идти ещё через полгорода.       — Вот и я о том же, — Оруо, оглянувшись, прикинул, на какой улице им могло повезти больше, и потянул Петру в сторону самой широкой и внушавшей доверие. Увы, хорошо ориентировался он только в своей части города, а ближе к воротам знал как максимум кратчайший путь до площади, откуда было рукой подать до родного очага. — Да и будить никого не охота. Не разоримся же мы от одного раза, а?         — Особенно ты… — Петра, улыбнувшись, зевнула, потёрла уголок левого глаза кончиком пальца, вздохнула и устремила взгляд на жилые дома по левую сторону. В плохом освещении они превратились в угловатый массив из скучных оттенков от серого до коричневого.       Оруо закатил глаза.         — Ну, знаешь ли, от меня семье будет больше толку, если я вернусь живой и здоровый.         — Действительно, — ласковая сонливость, сквозившая в её голосе, смягчала неуместный сарказм. Петра прильнула к нему теснее, и теперь они то и дело задевали друг друга плечами. Точнее, задевала она: он высился на полторы головы поверх её макушки.              — Кстати. Папа хочет, чтобы ты с нами обязательно пообедал.          Поглощённый сосредоточенными поисками, Оруо вздрогнул и почувствовал, как неприятно зачесалось возле загривка. С отцом Петры они были знакомы, только вот тогда его представляли как сослуживца, друга, спасителя жизни и просто Оруо Боссарда. Теперь же он стал немного больше чем другом, и вряд ли добродушный господин Рал не возьмёт это в расчёт.       — Нда?.. Так и написал?         — Я сказала ему, что у меня появился… кое-кто, — с нежным зевком протянула Петра. Так загадочно и кокетливо, что в другой момент это вызвало бы непреодолимое желание её поцеловать. — Ну, и намекнула чуть-чуть. Почти незаметно.         — И говоришь ты мне об этом только сейчас.       Утомление как рукой сняло. Невероятно: такое событие, а она обмолвилась о нём мимоходом, словно ставила официальное знакомство с родителями в один ряд с тёплыми семейными вечерами! Нет, оно, конечно, в идеале таким быть и должно, но, господи, Оруо заранее знал, что сто раз покраснеет, приведя Петру к своим.       А в её доме будет постоянно переживать, как бы самому не ударить лицом в грязь.         — Не волнуйся ты так, — она снова зевнула, поудобнее обняв его за руку. — Ты ему понравишься. У тебя хорошие руки.         — Чего?       Петра ничуть не смутилась, наступив ему на ногу, когда он резко преградил ей путь, и лишь подначивающе усмехнулась, склонив набок голову.       — Папа говорит, по рукам можно много сказать о человеке. А ещё я от него знаю, что... — она показала на себе, — вот так оттопыренные уши обычно бывают только у добрых людей. И к ним ластятся собаки.       Оруо невольно поглядел на собственную ладонь, сомневаясь, что даже при свете нашёл бы там нечто говорящее: руки как руки — загрубевшие, большие, с длинными пальцами и максимально коротко остриженными ногтями. А ещё некстати подумал, что в детстве взаимно не любил всех дворовых псин после того, как пытался пару раз их подкормить.       Ну, по крайней мере, если Петра считала, что по ладоням в нём можно разглядеть хорошего парня, это как-нибудь замнёт проблему с большими, но не оттопыренными ушами.       Кисло усмехнувшись, он вдруг вспомнил, что она по-прежнему обнимала его за руку. Смутившись, сухо откашлялся, но тут ему бросилась в глаза очередная вывеска, и Оруо, прищурившись, с облегчением прочитал на ней донельзя оригинальное «Гостиница».       — О. Гляди. То, что надо.       Улица здесь поднималась в гору, и он прибавил шагу, увлекая Петру за собой. К двери вела высокая каменная лестница с грубо сколоченными перилами — одного прикосновения к ним хватило, чтобы нащупать влажное, постепенно трескавшееся дерево. Неподвижно висевшая на крюке лампа освещала посеревшую дверь с козырьком, и в целом всё выглядело типично, но не слишком бедно по меркам города за стеной Роза. Скорее всего за громким названием скрывалось обычное здание со съёмными жилыми комнатами, но «гостиница», конечно, звучало солиднее.       — Оруо, подожди, я хотела спросить...       Они уже поднимались по ступенькам, когда Петра вдруг потянула его за локоть, заставляя остановиться и непонимающе посмотреть через плечо. Из её голоса пропала былая непринуждённость, и она смотрела на него с подозрительной робостью, которая могла означать только одно: просьба была либо очень личная, либо сопряжённая со сложностями.       — Может, возьмём одну комнату на двоих?..         Оруо чуть не подавился слюной. Сглотнул и проморгался, практически приняв её слова за недвусмысленное предложение, однако в следующий момент его озарило:       Чёртова экономия.       Нет, ну а что? Им не раз приходилось спать под одним плащом и есть из одной тарелки. После такой суровой школы при нынешнем уровне их отношений разумно решить, что две кровати легко заменятся одной. Всё бы так, только сейчас они находились не за стенами, где у тебя мало времени думать о щепетильности и приличиях.       Всё это Оруо успел обмозговать, пока они с Петрой молча таращились друг на друга, и ему ужасно не хотелось прошляпиться, выбрав не ту теорию. Если виной всему жаба, он неосторожно раскроет, что подумывает о ней совсем не в невинном смысле, а если всё-таки это предложение… Чёрт, здорово, конечно, но тогда при встрече с господином Ралом он будет чувствовать себя, как живая рыба на жаровне.         — Д-да ладно тебе, чего так ужиматься? — молчание затягивалось, и Оруо криво усмехнулся, стараясь не выдать замешательство. Разыгрывать дурака в такой ситуации было трусливо, но ему не хватило решимости в шутку спросить, что конкретно Петра имела в виду. — Не разоримся с одной ночи-то, ну правда.       На секунду он пожалел, что не рискнул. Даже если бы она возмутилась или обиделась, можно было бы как-то загладить ошибку, а сейчас Петра поникла буквально у него на глазах и медленно разжала державшиеся за рукав пальцы.       — Л-ладно, как хочешь… Но если у них вдруг не будет двух свободных комнат, дальше искать пойдёшь сам!       Робость в ней сменилась упрямой торопливостью. Она ощутимо толкнула его плечом, протискиваясь вверх по узковатой лестнице, и перед носом Оруо мелькнула только взъерошенная рыжая макушка. Свет от керосиновой лампы пролился на неё, переходя в жёсткие тени — несмотря на раздражённую усталость в каждом жесте, она выглядела до невозможного красивой.       Это был переломный момент. Не такой, который меняет всё фатально, но значимый, очень значимый, и Оруо окатило смесью радости и страха. Не зная, как поступить, он машинально оглянулся по сторонам, но никто не нашептал ему из темноты беспроигрышный совет, а Петра уже открывала дверь, бросив на него мимолётный бесстрастный взгляд.        — Ну, чего ты застыл?       Сколько они встречались? Год с небольшим? У него в голове не укладывалось, что она действительно попросила об этом, причём так же внезапно, как огорошила его новостью о встрече с господином Ралом. А может, у неё давно роились эти мысли, но она стеснялась намекнуть?       Петра между тем исчезла за дверью, и сквозь щель в дверном проёме по порогу расползлось мутно-жёлтое пятно. Оруо, очнувшись от ступора, в один шаг перемахнул сразу через две ступеньки, и, просунув голову в душноватое, с запахом старья и пыльного дерева, помещение, увидел, как Петра бодро идёт к невысокой деревянной стойке, за которой сидела не особо радушная госпожа в белом кружевном чепце.         — Добрый вечер! — её голос снова стал мягкий и приветливый: никто бы не сказал, что секунду назад она предъявила ему холодный ультиматум. — Скажите, пожалуйста, у вас не будет свободных комнат?          Хозяйка, или может, жена хозяина, посмотрела на них так, точно они пришли забирать её деньги, а не отдавать свои. На вид она была уже немолодая, а лицо… ну, возможно, оно таки умело быть привлекательным по желанию своей обладательницы.         — Будет, — последовал сдержанный ответ. Петра с облегчением обернулась к нему, и Оруо для себя решил, что во второй-то раз не оплошает.         — Ну и отлично. Нам одну на двоих, — в пару шагов оказавшись рядом с ней, он обнял её за плечи и привлёк к себе так, как сделал бы, имея на то права. Хозяйка посмотрела на них с недоверчивым удивлением, но Оруо и бровью не повёл, хотя сердце отчаянно колотилось в рёбра. Только бы Петра не выскользнула из его рук, с добродушным видом возмущаясь, что её спутник — тот ещё шутник.         — У нас есть две соседние, — тем же сухим тоном заметила хозяйка, быстро покосившись на Петру, а потом снова впившись в него пристальным взглядом. Видно, ждала, что он покраснеет и сломается. — Недостатка в местах не имеем, втридорога не дерём. А кровати узкие, на одного рассчитаны. Все большие спальни на сегодня уже сданы.       Оруо открыл было рот, дабы упрямо повторить, что одной комнаты им более чем достаточно, однако Петра вдруг засмеялась, сжав пальцами его руку и потянув ту с плеча к себе на талию.       — Ой, да мы где уже только не спали! У Разведчиков такая работа, что… Простите, как к вам обращаться?          — Миссис Аткинс. Вдова Аткинс, — с достоинством уточнила хозяйка, которой, судя по всему, было достаточно услышать, откуда они, дабы составить себе окончательное мнение. По-прежнему далёкое от сугубо положительного. — А вы, значит, служите?          — Да! И мы оба из Каранеса, к родным вот приехали на пару дней, — весело щебетала Петра, и будь Оруо на месте этой вдовы Аткинс, он бы уже растаял. — А ещё женимся через месяц, так что вы уж войдите в наше положение, пожалуйста!        «Врёт как дышит», — но она ему подыграла, а значит, не совсем отказалась от своего предложения на лестнице. Это придавало смелости, да и взгляд госпожи Аткинс намекал, что она больше не считает их законченными развратниками.         — То, что женитесь — правильно делаете, — с претензией на право давать советы заметила она, наклоняясь под столешницу: скорее всего, за ключами. Удивительно, что не добавила какой-нибудь лестный комментарий про нравы на военной службе. — Дам вам седьмую. Она самая крайняя.          — Большое вам спасибо, миссис Аткинс! — снова добродушно прощебетала Петра, являя собой образец счастливой невесты, так что Оруо готов был покраснеть до корней волос. Ей ответили сдержанным молчанием, а он, беря на себя законное право жениха платить за всё, отпустил свою ни разу не наречённую и стал рыться в сумке.         Вместо влюблённого предвкушения в груди копошилось плохое предчувствие.         Миссис вдова Аткинс проводила их на второй этаж до нужной двери и там, вручив Петре в одну руку ключ, а в другую — свечку, удалилась с пожеланиями спокойной ночи. Оруо, входя в спальню, окинул помещение беглым взглядом: без изысков, прохладно, но в наличии имелись маленькая печка, аккуратно застеленная кровать, стол у окна, стул и плотно придвинутый к стене шкаф. Ах да — ещё занавески, вносившие немного уюта в почти не обжитую комнатушку.         — Ну и зачем ты это сказал?       Он как раз собирался заметить, что неплохо бы раскочегарить печку, но тут Петра, поставив свечу на столешницу, резко обернулась — её взгляд, буквально минуту назад миролюбивый и тёплый, прожигал в нём дыры, и будь у неё больше рвения, она могла бы запросто ударить его в грудь. Оруо даже опешил, не понимая, в какой момент снова свернул не туда.       — То есть?..       — Ты же не хотел! С чего вдруг передумал за пять минут?       — Э-э-эй, погоди минуту, — он озадаченно скривился, ибо доподлинно помнил, что Петра наплела хозяйке про их совместное светлое будущее. — Ты ж сама меня попросила, чтобы...         — Я. Не просила, — с нажимом отчеканила она, наступая на него. — Я. Предлагала!        Оруо явно терял логику происходящего, а когда это происходило, в нём вечно просыпалось раздражение.         — Но ты же хотела! Вот, мы здесь! Что тебе не нравится? — плевать, если тут тонкие стены. Переходя на ненавистный ему фальцет, он развёл руками, а Петра в ответ сложила свои на груди, сардонически усмехаясь.         — Действительно, как мне не радоваться, — и снова превратилась в чистый гнев, топнув каблуком по дощатому полу. — Оруо, ты на полном серьёзе думаешь, будто я умираю как хочу лечь с тобой в кровать?         Он чуть было не гаркнул: «Ты вообще непонятно что хочешь!» — но язык вовремя попал между зубов. Неприятно оказаться в дураках, но ещё неприятнее, когда на тебе срывают злобу просто за то, что ты сначала не понял, потом исправился, но, видимо, сделал это неправильно.          Хотелось выплеснуть обиду и защититься: Петра выглядела так, будто он был ей в высшей степени противен. Однако Оруо, набычившись, только закипал от злости, где-то сквозь неё признавая — не стоило спрашивать: «Что тебе не нравится?»          — Ай, да титан с тобой!          Не можешь отпарировать, отскочи. Махнув рукой, он обошёл Петру по максимально широкой кривой, плюхнулся на кровать и принялся стягивать сапоги. Ему давно так не хотелось выматериться, но чутье подсказывало: после этого провести целую ночь бок о бок станет сродни пытке. Руки сдёрнули куртку, затем свитер, и осталась только рубашка с кучей пуговиц. Где-то к середине Оруо даже успокоился и поискал глазами Петру. Она стояла у окна, обняв себя за плечи и опустив голову, точно заснула.          Он жаждал услышать извинений, но её несчастный, загнанный в угол вид так резко контрастировал с прежним гневом, что язык не поворачивался сказать грубость. Оруо снял рубашку, потеребил ту в руках и всё никак не мог выбрать слов, чтобы они звучали миролюбиво, но и не так, будто он безропотно проглотил её гневную вспышку.       Молчание давило. Не-молчание рисковало породить новую ссору. Вечер выборов какой-то, причём, судя по опыту, он снова поставит не на ту карту.          — Спать стоя у тебя не получится, — ладно, стоило рискнуть: куда уж рассориться больше, но Петра не отреагировала, и Оруо, пересиливая себя, сделал вторую попытку. — Я лягу к стене, а ты спиной ко мне. Врала эта миссис-как-её, нормальная тут ширина.        Наверное, имело смысл объясниться, ещё когда она обернулась к нему с шипящим: «Зачем?». Но признаться, что струсил? Нет, слишком болезненный удар по гордости. Впрочем, он сам виноват: сначала притворился, что ничего не понял, а потом переобулся в воздухе. Естественно, она глупо себя почувствовала.       «Я подумал, ты имела в виду, что мы можем сэкономить», — было честно, но звучало ужасно. Оруо и сам уже не верил, что их доверительные отношения могли завести Петру настолько далеко. К тому же она может решить, что не больно-то он её любит, раз не смущается спать в одной кровати.       Не на вылазке же они, в конце концов.         Пока он пытался сторговаться с совестью и здравым смыслом, Петра медленно оторвалась от стены и тяжёлой, шаркающей поступью приблизилась к постели. Села рядом вполоборота, освободила из петли пуговку на спине платья, встала и молча стянула то через голову. Её волосы сразу превратились в лохматую копну, потянувшись за шерстяной тканью.         Тишина красноречиво намекала, что больше они уже не заговорят, поэтому Оруо, затолкав поглубже идею оправдаться, стянул штаны, положил стопку одежды на табурет и полез под одеяло, решив просто-напросто переспать ссору. Только вот непросто было отделаться от мысли, что скажи он ей на улице «да», сейчас они бы целовались, и он сам снимал бы с неё убийственно блёклое серое платье.          Пламя свечки потухло. Перина слегка продавилась, когда Петра вновь опустилась на неё, не торопясь ложиться.         — Оруо? Ты правда там, на улице, просто не понял, да?..       «Неужели... Здравствуйте, дошло наконец».         Он промолчал — чисто из принципа. Даже стиснул веки, отказываясь прислушиваться к каждому шороху, но сердце предательски отзывалось на смущение в её голосе. Петра, однако, так ничего и не добавила — лишь вздохнула, устроилась на постели, едва касаясь его, и Оруо с досадой понял, что в таком положении не уснёт очень долго.       Раздражало ругаться с ней, раздражало не иметь возможности лечь поудобнее, а тут ещё кто-то пьяный заголосил под окном, за чем последовал звон разбитой бутылки и слезливый басовитый скулёж. На душе скребли кошки, и он, промучившись ещё целую вечность, в конце концов сдался, надеясь, что и Петра немного подостыла. Поднялся на руке и кончиками пальцев тронул её за плечо.         — Ложись поближе, упадёшь так.        Теперь молчала уже она.       — Эй, — Оруо мягко потормошил её. — Не прикидывайся, я знаю, что ты не спишь.         — Ты ведь сам не хотел разговаривать, — обиженно донеслось из темноты, и он поморщился, напоминая себе: любые решения на почве малодушия чреваты неприятными последствиями, поэтому нужно просто стиснуть зубы, принять этот факт и настаивать.         — Давай только не будем опять собачиться, а? Честно, спать охота, — тем более она не скинула его руку со своего плеча, и Оруо расценил это как маленькую, но победу. У него даже получилось улыбнуться: их диалог постепенно возвращался в привычную тональность, где она прикидывалась непреклонной, а он шутя уговаривал её. — Я серьёзно, Петра. Поворачивайся уже.       Секунда. Вторая. Вдох, потом выдох. Одеяло с шелестом сползло с неё до самых колен. Петра, сгорбившись, посмотрела на него, заправила за ухо волосы, а потом вдруг опустила бретель майки, и в её голосе отчётливо зазвучали те же робкие, просящие нотки, с какими она говорила, когда на улице поймала его за рукав.         — Поцелуешь меня?         Оруо, заметивший движение её руки, сглотнул, но у него положительно не хватало уверенности, что он сегодня хоть сколько-нибудь верно трактует её намёки. Поэтому, игнорируя недвусмысленный жест, он медленно потянулся к её губам, опершись ладонью в колено.          Она уклонилась, скорее выдохнув, чем прошептав.         — Не сюда.          На мгновение он растерялся. Потом покосился с чуть заметного из-за волос кончика её носа на покат плеча, постарался не думать, что с ним случится после этого поцелуя, и медленно опустил голову, для храбрости закрыв глаза.          Он иногда целовал её так — через рубашку, куртку, да что угодно, но это было при свете дня, несерьёзно в отличие от нынешней ситуации. Губы покалывало, кровь приливала к лицу, и мысль, как он будет честно смотреть в глаза господину Ралу, покинула сознание, потому что, откровенно говоря, в последнюю очередь думаешь об отце девушки, когда целуешь её. Особенно если эти поцелуи лежат за гранью целомудренного.         Она вздрогнула, напряжённо хватаясь за его руку и перебирая по ней пальцами, пока те не сомкнулись выше предплечья. Её кожа, оставляя солоноватый привкус, пахла долгой дорогой и остывшим потом, кончики шелковистых волос задевали скулы, и в какой-то момент Оруо обнаружил её вторую ладонь у себя на затылке.       Необходимость топить холодную печь отпала. Даже без неё стало настолько жарко, что одеяло сгрудилось в ногах, и только стена, в которую он случайно упёрся потной ладонью, показалась обжигающе стылой. Обманчиво хрупкая рука стальной хваткой сплелась с его пальцами, и, когда её сердце билось под ладонью так же часто, как его собственное, Оруо не сомневался, что мыслимый предел его счастья устремился куда-то в бесконечность над крышей.         Спать после такого перехотелось напрочь. Во всяком случае ему: Петра задремала практически сразу, подогнув под себя колени. И ей, пожалуй, повезло, потому что он, глядя в потолок, начал потихоньку улавливать холодок, прогнать который можно было только огнём.       Осторожно перебравшись через Петру, Оруо натянул белье и сапоги и полез возиться с растопкой при свете медленно прогоравшей свечки. Дверца оглушительно заскрипела, бруски дров сухо стучали друг о друга, пока он складывал их в подобие колодца, но, видимо, Петра заснула так крепко, что её разбудил бы только взрыв громового копья. Стряхнув с ладоней приставшую сажу и древесные пылинки, Оруо поднялся и, встав у окна, приоткрыл створку. Растёкшийся по лёгким городской воздух отличался от штабного тяжеловатым, с кислинкой, запахом.        Петра что-то промычала и заворочалась, а когда он обернулся, уже сжалась в комочек на другом боку. Оруо, начиная подмерзать, аккуратно закрыл окно и, вернувшись к ней, натянул одеяло практически до подбородка. От задутой свечи стелился восковой шлейф, а мысль о предстоящем обеде с господином Ралом больше не внушала ни единого опасения.       В его жизни случались разные переломные моменты. Иногда он знал о них заранее, иногда они жестоко врывались в его существование, прибавляя морщин и седых волос возле висков. Но сегодня — редкое исключение — всё оказалось иначе: такие дни дарили почву для надежд на светлое будущее, которое имело столь же зыбкие очертания, как таинственные земли враждебной Марли за морем. Они просто были. В лице Петры, смотревшей ему в душу огромными медово-карими глазами и пробуждавшей всё хорошее, что там когда-либо существовало.       И он глубоко, всем сердцем, любил эту жизнь.       Потому что в ней, несмотря на лишения и въевшееся под кожу предчувствие опасности, всё-таки оставалось место для простого человеческого счастья.