Когда листья станут золотыми

…Кому-то может показаться странным радоваться, покидая Благословенную Землю, но я был готов танцевать и петь от счастья. И не имеет значения, какая придет боль, я чувствую, что могу с ней справиться. Гита Премборн, «Письма из-за моря». Медленно потухающее облако космического газа и пыли окружила целая армада кораблей — ученые, службы безопасности, военные (из мест, где они сохранились), временщики. Все надеялись что-то найти, но пока что, кажется, их надежды не переходили в разряд сбывшихся. Показания бортового компьютера «Пегаса» изучили вдоль и поперек и разобрали на биты за неимением атомов. Определить это позволило только, что поле забвения имеет неизвестную природу, необыкновенную мощь и что (вот это была замечательная новость) большинство производимых им физических воздействий обратимы. Была надежда, что что-то рассказали бы Крыс и Весельчак, но оба авантюриста как в воду канули. Их след затерялся на Палапутре, где в тот день угнали несколько торговых кораблей. Какой из них конкретно похитила знаменитая криминальная парочка, так и не установили. Галактический патруль лично начесал холку за разгильдяйство планетарным правоохранительным органам, однако делу это не помогло. Астрономы, забросив все неотложные дела, в срочном порядке изучали звезды, ставшие сверхновыми за последнюю сотню тысяч лет, а таких набралось немало. Некоторые попали под подозрение, как уничтоженные Странниками. Родное солнце претендентов на мировое господство пока не нашли. Кто-то высказал предположение, что засланный в будущее объект и был этой самой звездой со сферой Дайсона вокруг, и был обсмеян — светило при таком раскладе получалось совсем крошечным. Биологам так и не позволили подлететь к Каштанке, отчего те кусали локти — зародившуюся теорию, что фирециллы являются потерявшими память разумными существами, не получалось ни подтвердить, ни опровергнуть. Археологам повезло больше — и они увлеченно разбирали разрушенную базу Странников. Патруль разумно не мешался у них под ногами, а результаты исследований передавались в Галактический центр. Но животных охраняли как зеницу ока. Биологи возмущались и писали жалобы. С одной из таких бумаг в Галактический центр полетел профессор Селезнев. Дочь его не сопровождала. Она эти два дня находилась то в офтальмологическом отделении, то в Институте времени. Зрение у Пашки восстановилось достаточно быстро. Даже Мария Тимофеевна, поохав и повыносив мозг всем врачам и медсестрам приличествующее для таких случаев время, согласилась, что все могло быть гораздо хуже и что Пашка в очередной раз отделался легким испугом. Несмотря на все уверения Алисы, что он нисколько ее не стеснит, оставшиеся до возвращения дни Коля Герасимов прожил в Институте времени. Ричард ходил с загадочным выражением лица и отказывался что-то рассказывать. Алиса все равно сделала оптимистичные выводы — потому что за самоуправство ее никто не отчитывал. Об участи великого итальянского гения Темпест тоже молчал как рыба. И это, скорее всего, означало, что первая проверка по Радуге дала красный цвет. В день, который Ричард выбрал для возвращения, Алиса поднялась рано. Кира она будить не стала: Коля просил этого не делать, сказав, что уже попрощался с мальчиком и что долгие проводы — лишние слезы. Завтракать тоже не хотелось, просто заварила любимого ромашкового чаю. На подоконнике все еще лежал сборник Солженицына, никак руки не доходили навести порядок. Алиса взяла книгу, чтобы убрать в шкаф, машинально раскрыла. На странице сразу проступил текст. Аккумулятор зарядился за десять дней, проведенных под солнечными лучами. И на закладке тоже появились буквы — Алиса с радостным изумлением поняла, что Коля сам догадался, как пользоваться электронной закладкой и делать заметки. А ей говорить не стал, ох, и врединой же он был. Она пробежала глазами несколько коротких четверостиший. Быстро поднялась, сунула книгу в шкаф, а закладку положила в карман. Ночью прошел дождь. Трава на лужайке вокруг Института поблескивала тысячью солнечных отражений, переливающихся в водяных капельках. Внутри было тихо — обычный рабочий день еще не начался. Алиса неслышно прошла по коридору в лабораторию Радуги. По пути задержалась у кабинета Темпеста — оттуда слышались голоса. — Насчет происхождения не сомневайся, — говорил Ричард, — это твое и есть. Просто ты в свое время не озаботился оформлением документов. — Я просто думаю — не много ли. — Ты опять забываешь о дефолте девяносто восьмого года, как в свое время говорили, учи матчасть… Когда Алиса вернулась, в кабинете было тихо. Ричард сидел у окна, Коля изучал содержимое экрана компьютера временщика. То есть не изучал, а глядел в одну точку куда-то мимо монитора. Когда он обернулся, Алиса впервые увидела у него на глазах слезы. — Что такое? — Да так. Каширка и Гурьянова. Узнал вчера, да все равно к такому не привыкнешь. А я-то, дурак, говорил, что мне нечего бояться, — он моргнул и отвернулся. — Мы с тобой вместе рассчитывали оптимальную дату, — вмешался Ричард. — Ну вот, события там, конечно, невеселые… Я просто еще раз повторю, — обратился он к Коле, — после таких кризисов наступает затишье. Кстати, и во временных полях тоже. Перемещение проходит легче. И тебе будет легче. А три с половиной года — это максимум, на который мы можем отступить от момента исхода, в данном случае — три года и три месяца. — Я понимаю. И что ничего не изменишь, тоже понимаю. — Хорошо. Ну что же, пора, — Ричард поднялся. — Я пойду только еще кое-что проверю, вернусь через пять минут. — Тактичный человек, — сказала Алиса, когда за Ричардом закрылась дверь. — Ты, выходит, уже готов? — Ну да, — Коля улыбнулся. — Видишь, одет в Черкизон. — Можно тебя кое о чем попросить? — она достала из кармана маленькую коробочку в форме цилиндра. — Ты зрение корректировал когда-нибудь, умеешь обращаться? Тут оптическая линза. Сможешь поставить? — Нет, не корректировал, видел такую ерунду только в фильме про карточного шулера, — Коля вынул из контейнера круглое стеклышко. — Попробуем… А зачем это? — Ты ничего не хочешь мне сказать? — Извини, что был скотом. — И все? — Все. Так что это? — Это Радуга. Помнишь, я говорила тебе на корабле о проверке на допустимое количество перемещений. У моих современников бывают цвета от зеленого, который означает неограниченное количество путешествий, до красного, а это полный запрет. У хронавтов поневоле бывают два цвета: красный и фиолетовый. При красном необходим возврат, при фиолетовом есть возможность выбора. Но только один раз. — Это как? — Человеку дают выбрать — остаться навсегда в нашем времени или вернуться домой. Иногда возвращение невозможно, тогда выбор и не стоит. Это бывает редко. Или с детьми, или с людьми необыкновенными, не думающими о собственной выгоде или безопасности, щедрыми душой, мудрыми… Можно рассказать одну историю? — Давай. — Как-то временщики привезли сюда человека, наделавшего в своей родной эпохе немало шума. Это случилось давно, несколько лет назад. Я не буду говорить подробностей, его спасли чудом. О том, что труп не нашли, мы знали еще из уроков истории. Он был в очень тяжелом состоянии, его буквально собирали по кускам. Первая проверка показала красный цвет. У временщиков буквально опускались руки — человек с таким неукротимым характером не смог бы спокойно прожить остаток жизни где-нибудь в провинции, он бы либо погиб сразу, либо устроил какой-нибудь хроноклазм. И сам хронавт, едва пришел в себя, рвался назад, мечтал поквитаться с врагами. Но он был болен и нуждался в лечении. Нельзя же держать больного в полной изоляции, так? С ним общались, приносили книги на его языке. Я с ним тоже говорила, хотя нет, больше слушала. И знаешь, через две недели это был уже совершенно другой человек. Он стал относиться к жизни более спокойно, философски, что ли… Он по-прежнему говорил, что его дом там, но уже по другой причине. Он не думал больше о мести. Мы сделали еще одну проверку по Радуге, и линза оказалась фиолетовой. — А он вернулся? — Не скажу. Нет, не доставай, пока рано. — Думаешь, у меня тоже будет фиолетовой? — Не знаю. Просто я пересматривала хронику. Все-таки неуютное время. — Но мое. Не рассматривай это, как ссылку в Сибирь. Я просто возвращаюсь домой. — Дом не только стены. Тебе есть к кому возвращаться? Алиса вдруг подумала, как мало она знает о своем подопечном, как мало они разговаривали по-настоящему за все эти недели. Она даже не в курсе, были ли у него женщины, хотя, учитывая его возраст и образ жизни, совершенно очевидно, что были. — К людям, — сказал Коля слегка недоумевающим тоном. — К своим современникам. Если вы — это мы, только сто лет спустя, может, мы не так и плохи? Он помолчал немного, потом добавил: — Я все думаю о том поле забвения, и мне кажется, что и у нас на Земле оно есть или было, и иногда включалось. Не на полную мощь, так. Ну просто не могу по другому объяснить, почему у людей бывает такая короткая память, почему все время наступаем на те же грабли. Знаешь, месяца полтора назад я мог только ненавидеть свою родину — я не просто страну, я и время имею в виду, — а сейчас только жалеть. Или пытаться улучшить, пусть это безнадежные попытки. Но не менять ни на какую другую. Мое место там. — Я все равно буду беспокоиться. Не постоянно, конечно. Ну вот как ты будешь иногда беспокоиться о друге, который отправился в опасное место. Может, дело в том, что вы путешествовали только в пространстве, а мы можем и во времени. Для меня поэтому все, кто жил когда-то, живы сейчас. И если им можно помочь, то им можно помочь сейчас. — Нет, дело не в машине времени, — Коля покачал головой. — Дело в тебе. Ведь не каждый, кто может путешествовать, рассуждает так, как ты. — Ты не… не… — Не забухаю ли опять? Обещать ничего не могу. Но постараюсь. — Я нашла твое стихотворение, — сказала Алиса. — Это ведь ты писал на закладке? И почему не показал? Он слегка смутился. — А, это ерунда. Я просто забыл. То есть, может, показал бы, но ты в тот день как раз пришла с Павлом, а потом случая не было, а потом… Дверь отворилась, и вошел Ричард. — Ну, все готово. Пойдем? — Коля, линза, — напомнила Алиса. Герасимов отвернулся к окну, вынул линзу и зажал в кулаке. — Покажи. Он помотал головой. — Нет, я же уже решил. Я даже смотреть не хочу. Отдам потом. — Куртку надень, — напомнил Ричард. — Жарковато будет, — Коля просто накинул куртку на одно плечо, подхватил небольшой рюкзак. — Правда, там сентябрь. День, исполненный света и тихого летнего ликования, вступал в свои права. Утренняя свежесть сменилась размаривающей жарой. Роса высохла. Пышное, важное кучевое облако в синем небе сверкало на солнце так, что больно было смотреть. От лип шел еле уловимый сладкий медовый запах. Ноги путались в густой и высокой — почти по колено — траве. Дойдя до середины поляны, Темпест остановился. — Пора. Ну, дату, пункт назначения, причины переезда помнишь? Коля ответить не успел — послышался шум приближающегося летательного аппарата. Пассажирский флаер со свистом пронесся над липами и стал опускаться на поляну. Когда до земли оставалось еще метра полтора, из двери на лужайку соскочил парень со встрепанными темно-каштановыми волосами, в белой тенниске и черных очках. — Господи! — закричала Алиса. — И этот человек еще меня технике безопасности учит! — Конечно, — Пашка, по инерции сделав несколько быстрых шагов, остановился рядом с ними. — Учить же всегда легче, чем соблюдать самому. Успел, все-таки успел. А ты тоже хорош, — обратился он к Коле. — Сбежать хотел? Один? Тот пожал плечами. — Я не скрывался вроде. — Тебя из больницы отпустили? — спросила Алиса. — Я не знаю, отпустили б или нет, поэтому на всякий случай не спрашивал, — бодро ответил Павел. — Все-таки они там ужасные перестраховщики. — Он снова обернулся к Герасимову. — Ты это… прости за тогда и не думай, что я сейчас прилетел, ну, чтобы… не знаю даже, как сказать… чтобы проконтролировать. Я хотел попрощаться лично. — Я понимаю, — кивнул Коля. Оба пожали друг другу руки. Алиса тоже протянула ладонь. — Покажи Радугу. А вдруг? И вдруг ты передумаешь? Герасимов секунду медлил, затем спустил с плеча рюкзак и, с силой размахнувшись, запустил линзу вдаль. Крохотное стеклышко блеснуло на солнце — быстро, так быстро, что цвета было не разобрать, — и исчезло среди высокой травы. — Зачем? — Извини, но я правда не хочу знать. Ну, потом найдешь. А я не хочу никаких искушений. — Мне показалось, искорка фиолетовым сверкнула, — начала Алиса, но Коля довольно резко перебил: — А мне показалось, красным. Теперь пока, хватит мне душу распиливать. Алиса ничего не сказала. Только взгляд у нее, наверное, изменился — потому что Коля отвел глаза. — Прости. Но только что толку в лишних словах, все равно нужных не подобрать. Просто спасибо. И не беспокойся обо мне. Все будет хорошо. Ричард дотронулся до цепочки на шее. Пашка вскинул руку в прощальном жесте. — И я думаю, все будет хорошо! Ну, пока! Не поминай лихом! Легкий клочок облака закрыл солнце. Тень скользнула по поляне. Затем выглянувшие солнечные лучи осветили лужайку у Института, где они теперь стояли втроем. — Все будет хорошо, — тихо сказала Алиса, глядя на распрямляющуюся траву. — Алис, — Пашка сжал ее руку в своей. — Я думаю, теперь он со всем справится. — Я с самого начала так думала. — А ты плачешь все-таки? Алиса вытерла глаз рукой, отворачиваясь. — Не выдумывай, соринка в глаз попала. Просто посмотри на это, — она вынула из кармана закладку и протянула Павлу. — Что это? Какой-то стишок. — Не какой-то — его. Он его написал еще до нашего полета. Вконец опустившийся человек не сочинил бы такого. Павел пробежал стихотворение глазами. — Да, вполне неплохо. Рич, послушай и ты. Я вслух. В восемь лет за Солнце улететь — Улыбнуться. Дело лишь за малым — Лет на десять срочно повзрослеть, Облачить улыбку в интегралы. Повзрослел. Всё врозь и невпопад, И фальшивит злыми голосами… До звезды — один короткий взгляд, А идти — окольными путями. Пусть дорога не пряма как луч. Я не спорю с замыслом Природы: Есть свобода — есть отвесность круч Как наказ про стоимость свободы. Принимаю неизбежность гроз. Но не верю, что Пространство хочет, Чтобы мы от взрывов или слёз Просыпались посредине ночи; Что оно на нашей стороне, Когда мы перелинявшим стадом По нему скользим, как по стене, Всё видавшим и уставшим взглядом; Что по плану Вышних Игроков Шар земной — на полдороге к лузе, Что любовь и та — лишь пот и кровь. Кровь и пот — и никаких иллюзий… Слава Богу, всё наоборот. Колесит по-своему планета. Там, куда она нас увезёт — Восемь лет, каникулы и лето.* — Каникулы и лето, — повторила Алиса. — Каникулы к концу подходят, а я про диплом не вспоминала. И браслет накрылся во время Прыжка. Ричард глядел на дальнюю опушку поляны, где возле старых лип виднелась человеческая фигура в блестящей одежде. — Все-таки деликатные люди эти роботы, — сказал он. — Пойдем, Алиса, я тебе новый браслет по параметрам подгоню, а Вертер инвентаризацию оформит. Только не торопитесь на Путиловский завод, пока Павлу не разрешат снять очки, а то устанет доказывать, что он не германский шпион. — Диплом-то мой, — возразила Алиса. — Твой, а только видно, что вы все равно вместе туда отправитесь. Вот я и предупреждаю — не торопитесь, впереди целый август. — Не будем, — кивнул Пашка. — Впереди целая жизнь. Стихи замечательного поэта Максима Белоруса, http://romantiki.ru/blog/author/belorus/ написаны для фанфика по моей личной просьбе. Большое спасибо, Максим!