Сансара

Делай вопреки, делай от руки Мир переверни, небо опрокинь

Он смотрит в давно знакомый профиль и думает: “Пора”. За два месяца, начиная с Пекинского безумия, Сергей выучил каждое выражение лица, каждый жест, каждую улыбку, чтобы вовремя без ее слов и жалоб понимать, когда пора спрятать за спину и окружить безмолвием. Это он просто себе так тогда придумал, что будет сильным, потому что нужно позволять Этери быть слабой. А так вообще-то ничего такого. Как работали, так и работают. Только иногда неожиданно обернется на катке и поймает темный взгляд, в котором светится благодарность. Она умеет быть благодарной. Даже сердце заходится порой - насколько. С тех пекинских пор и изучает все выражения лица, все движения рук, все повороты головы. Знает лучше, чем дОлжно бы в отношении посторонней женщины. Да и плевать. Она не посторонняя. И ей трудно. Подходит со спины, легко проводит рукой по позвоночнику: “Пойдем домой?”,- негромко в самое ухо. Это тоже родилось в Пекине - назвать гостиничный номер домом. В ответ Этери кивнет, как тогда, и еще задержится на некоторое время, то ли проверяет, правильно ли решает слушать его, то ли просто собирается с силами на новое действие, отличное от предыдущего.

В каждом наброске, в каждом черновике Учитель продолжается в своем ученике

Пока ждет, краем глаза ловит пару, собирающуюся уходить еще раньше них. Вовка набрасывает на плечи Жене куртку, надевает свою, накидывает рюкзак и выводит партнершу, придерживая за лопатки на улицу. - Ты мне когда-нибудь расскажешь, что тогда наговорил Женьке?- голос с трещинками пройденных трудностей раздается справа. Сергей Викторович подает даме пальто и отвечает одновременно: - Это наш маленький секрет. А то ты узнаешь все тайны и выгонишь меня. Хочу быть незаменимым. - Ты и так незаменимый,- женщина перехватывает букет, протянутый им на катке, пока просовывает руки в рукава. Столько им всякого красивого надарили, но она вцепилась в эти аскетичные розочки, завернутые в прозрачную пленку, как в его молодости. Вообще-то, главная по мотивации и уверенности у них - Этери. Сережа - технарь. И ничего такого он Женьке не говорил. Есть люди, которым проще, когда дело не про голову, а про ноги. Вот Женьке проще. Если ей объяснить, что неуверенность и страх ошибки не дают ее ногам делать то, что они знают, это помогает. Сколько же простояли вдвоем со спортсменкой на льду, раз за разом глядя на точки толчка в прыжках, пока голова и тела приняли установки. Так что - про прыжки они говорили. Ну, может, не только. Но ведь когда тебе ребенок доверил секрет, о нем не стоит распространяться. Женя разрешения не давала. Вот и молчит Сергей Викторович. Да и зачем теперь рассказывать? Все получается у Жени. И у Вовы получается.

Всю мою жизнь я иду ко дну. Всю мою жизнь я искал любовь, Чтобы любить одну

Так же как Морозов, прикасается к лопаткам, чтобы обозначить направление движения на выход. Вообще-то у них в этом году юбилей. Десять лет вместе. Сережа помнит, как впервые почувствовал на себе темный взгляд. Сразу определил, что не просто мамка смотреть на ребенка на тренировке пришла, а своя, тем же миром мазаная, что и сам Дудаков. А потом понял - не тем. Она горела, а Сережа медленно выгорал. Даже новому учился по инерции, хотя все же учился. Видимо, Этери и правда любила людей на грани отчаяния. Уж Дуд-то был в тот момент именно на этой грани. Даже чуть-чуть за гранью. Да и как иначе? Тебе за сорок, ты пустота. И перспектив вырваться на новый уровень - никаких. Уж про уровень олимпиад и не мечтал тогда. Что там врать-то? - Устала?- спрашивает вполголоса, разворачивая себя и даму рядом в противоположном от гостиниц направлении.- Погуляем чуть-чуть. Успокоимся. - Ты со мной как с ребенком, который месяц подряд,- вроде сопротивляется словами, но идет туда, куда указал. В конце концов, если уж ты мужчина, да еще и благодарный, обязан в трудную минуту указать путь уставшей женщине. Это он тоже говорил, только не Женьке, а ее дураку-партнеру. Отеческий, скажем так, подзатыльник выдал Вовке. Подействовало, кстати.

Они сказали — нас поздно спасать и поздно лечить Плевать, ведь наши дети будут лучше, чем мы

- Никак не могу поверить, что этот сезон доплелся до конца, и мы все еще живы,- Этери держит сцепленных пальцах руках и, кажется, пальчики без перчаток у нее уже замерзли. - Что ты вцепилась в этот букет?- ворчит Дудаков.- Вон руки ледяные. Забирает одну ладошку и сует себе в карман. У нее же тоже есть карманы, но Сергей Викторович уверен, что в его теплее, особенно если держать женские пальцы переплетенными со своими. - И не такой уж плохой сезон,- бодрится мужчина.- Олимпиаду мы выиграли, серебро взяли. Вовка с Женей рады безмерно своей победе. Ну, не без неожиданностей, да. - Да уж… неожиданности. Выбраться бы. Нам-то ладно, хотя тоже обидно. Я вроде еще поработать хотела. Но это ладно. Девчонок жалко,- в кармане его куртки переплетение рук становится еще крепче. - У нас хорошие дети. И они справятся,- уверенно заявляет Сергей, хотя, может, миллион и не поставил бы на это. - Молодая психика, может, адаптируется,- в конце концов соглашается Тутберидзе, хотя уж она-то и подавно не заложит ничего ценного для ставки на эту теорию. Одна рука отогрелась и стало гораздо ощутимее, что замерзла другая. Перекладывает букет из ладони в ладонь и тянет рукав пальто пониже, пряча пальцы.

Нас не стереть, мы живём назло. Пусть не везёт, но мы своё возьмём

В душе, видя это беспомощное побоище с холодом, Сережа только глаза к небесам воздел, обогнул даму и взял вторую ладошку, чтобы спрятать в свою куртку. - Но если мы проскочим,- вдруг с улыбкой говорит Этери,- я хочу на следующей олимпиаде две пары и полный пьедестал девчонок. - Ну, если хочешь, то я понял,- в кармане большой палец мужской руки ободряюще потирается о тыльную сторону женской ладони. Конечно, они прорвутся. И если уж ей нужен пьедестал и две пары, ну, дело-то в технике. А про технику Сергей Викторович все-таки кое-что да понимает. Про технику и стабильность. Он за это отвечает в коллективе. И чтобы все дышали ровно. И замечать, когда ребенки устают. И не только ребенки. И немножко помогать исполнению мечты. У них всегда красивые мечты, в их клубе устремленных.

Это небо вместо сцены, здесь всё вверх ногами И эти звёзды в темноте — тобой зажженный фонарь

Тогда, на катке у Бутырской, будучи еще совсем чужой и даже незнакомой, она ему так рассказывала о своих планах, идеях мечтах, что Сережа вспомнил, чего и сам хотел когда-то. И не поверил, что всерьез понимает эта худая до прозрачности женщина, во что ввязывается. “Этери, а с чего ты взяла, что у тебя получится?”- небрежно, желая отделаться от грузинки с амбициями, спросил Дудаков. “У меня же получается готовить детей. А теперь-то, когда есть лед нормально в нормальных количествах. И подавно получится,”- упрямо тряхнула темными кудрями. “ А до того лед был в ненормальных количествах?”- он все еще смеялся, хотя уже приглядывался к красивым движениям убеждающих рук, улыбке, слушал, стало быть, внимательно. “От пятнадцати минут в день”,- и уперлась черным огненным взглядом в его глаза. И родила ответный огонь. Если человек приезжает на тренировку ради пятнадцати минут льда, он найдет свои победы. И зажжет свои звезды. Тут уж любая судьба подвинется и уступит.

Тысяча меня до меня, и после меня будет Тысяча меня и в тысячах не меня, тысяча меня

Если б кто-то когда-то сказал Дудакову, как будет протекать их работа, их успехи, их вчера и сегодня, он бы ответил, что так не бывает. А было ровно так. Тяжело, утомительно, благодарно и предательски. И только вперед. Они умудрились поставить на конвейер производство чемпионов. Да что там чемпионов - “звезд” льда. И все же судьба, отступившая в прямой битве, то и дело кусала, выскакивая из засады. С каждым разом, казалось, все больнее. Судьба не хотела сдаваться. И Этери - не хотела. Штопала новые раны по живому, ждала, когда зарубцуется очередной шрам. И двигалась вперед. К новым достижениям. Новым победам. Новым “звездам”. Высыпала на олимпийском небосклоне свои яркие огоньки многих солнц. И кружили их солнца по льду Минска, озаряя своим талантом зал. Вчерашние богини, завтрашние герои, сегодняшние небожительницы. И в каждой были они, простоявшие и стоящие за бортиком. Матерящиеся, когда все идет наперекосяк, и рыдающие, когда все получается от схлынувшего напряжения. В каждой из россыпи. Осталось чуть-чуть его, чуть-чуть ее, чуть-чуть всех остальных, без кого не было бы ни одной из этих чемпионок. Такими бы они точно не были, хотя каждая достойна быть чемпионкой с кем угодно.

И мы снова вдребезги и нас не починить Плевать, ведь наши дети будут лучше, чем мы

Время поворачивать к гостинице. Оба успокоились. Да и мерзнущие руки жалко. Да и вон кто-то идет навстречу. Не разобрать в полумраке ночного города. Далеко. - Мне кажется, или это Сергей Викторович с Этери Георгиевной?- дергает за куртку Вову Женка. Морозов вглядывается в силуэты, движущиеся навстречу, и тянет девушку в первый е закоулок, схватив за руку. - Ну ты что?!- возмущается Женя, следуя за ним. - Пусть погуляют спокойно,- мудро замечает молодой человек.- Слушай, да ты у меня замерзла совсем! Заплетает свои пальцы с Женькиными и засовывает ледяную ладошку в карман. В благодарность светлая головка прижимается к крепкому плечу. - Ты в последнее время стал как раньше,- вздыхает Женя.- Хорошим. - Это потому что ты моя главная женщина на льду,- поделился Вова мыслью, которую раньше от него партнерша никогда не слышала. Какие-то совсем не Вовкины были слова. Но вообще-то, какая разница, чьи. Главное, что хорошие и для нее. - А Этери Георгиевна не отдала букет, который ей Сергей Викторович с катка поднял,- вдруг ни того ни с сего вспоминает девушка.- Все остальные увезли автобусом, а этот - нет. - Не отдала,- подтверждает Вова наблюдение партнерши. Над Минском холодная апрельская ночь. В параллельных улицах навстречу друг другу идут две пары. Пальцы блондинки согревает большая и надежная рука спутника. И на лице рыжика то и дело появляется совершенно особенная улыбка, которой никогда не бывает рядом с кем-то другим.

Когда меня не станет — я буду петь голосами Моих детей и голосами их детей