Северный ветер больших перемен

Она, продрогшая, невидящим взором уставилась на свою кружку с глинтвейном. – Почему ведьма обратилась в клубок змей, если в Ирландии их нет? – вопрос был задан скорее себе, и не требовал ответа, но Снейп отреагировал. – Тебя это сейчас интересует? – черные глаза уставились на Грейнджер с легким недоверием, как будто он сомневался в стабильности ее состояния. Гермиона хмыкнула, отвернувшись. Пора было взять себя в руки. – Прости, что расклеилась. Она с преувеличенной бодростью принялась за тарелку горячего рагу. Если подумать, он был прав, вопрос был глупым. Мало ли возможностей у хтонической силы, не говоря уже о том, что нечто, принимающее образ старухи (а теперь иногда и женщины, и ребенка), не было сущностью чисто ирландской, если судить по тому, что ей удалось разузнать. Наверное, стресс повлиял на ее когнитивные способности. – Что ты почувствовал в лесу? Он отвел взгляд в сторону, что удивило Гермиону. Как будто сказать правду ему было неловко. – Мне хотелось уйти. – Уйти? – Да. Будто Лили шептала мне, чтобы я покинул тебя. Будто, если я останусь, то меня ждет неминуемая гибель, и единственный шанс спастись – бросить тебя. В какой-то момент у меня была почти паническая атака. Гермиона растерянно почесала нос, не сразу соображая, что сказать. – Лили? Но ты же остался… – Естественно я остался, Гермиона, – раздраженно прервал он, отпивая из своего бокала с элем и словно тем самым пресекая дальнейшие попытки разговорить его на эту тему. Она вздохнула. Наверное, ему неловко было обсуждать подобное. Да и какая разница, имеют значение лишь поступки. Главное, чтобы все эти наведенные страхи не оказались на самом деле верными предчувствиями. Получалось, что провидение давало ему выбор, и он выбрал ее, но вдруг для него это было ошибкой… Оставалось только поражаться, как ему удалось ничем себя не выдать там, в роще, и подставить плечо ей, совершенно потерянной в собственных страхах. В чем-то эта магия действовала изощреннее, чем проклятый медальон. – Ну что ж, – она попыталась добавить в собственный тон бодрости, которой вовсе не чувствовала. – Значит, раз идея разведать тут что-либо оказалась провальной, предлагаю просто получать удовольствие. Завтра у нас еще целый день впереди. – Согласен, – скупо улыбнулся в ответ на ее энтузиазм Северус. В голове Гермионы пронеслась мысль, которая вчера вечером не давала ей покоя. – Ты арендовал чудесный дом. Наверняка это стоило не мало. Скажи мне сколько, пожалуйста, я внесу свою половину. По мере того, как она говорила, его глаза сужались, и в итоге он смотрел на нее со слегка злобным прищуром. – Ну ты и дурочка, Гермиона. Он почти выплюнул эту фразу, желчно скривив рот и качая головой. – Прости? – Как мне воспринимать эти твои замашки эмансипе именно сейчас, после того, что мы пережили? Что ты пытаешься мне этим сказать? – Это не замашки эмансипе, Северус, а нормальное предложение с точки зрения равных отношений, в которых мы состоим… – Мерлин меня помилуй от этих твоих равных отношений. Я предпочту, чтобы женщина не оскорбляла меня подобными нелепыми желаниями. – Хорошо, – она приподняла брови. – Правда боюсь представить, какие еще идеи ты сочтешь нелепыми. Но соглашусь, наверное, момент я выбрала не лучший. Они замолчали, думая каждый о своем. Гермиона скрестила руки на груди, исподтишка поглядывая на своего мрачного любовника, который сидел, откинувшись на спинку дивана и разглядывая дощатый потолок паба. Его шея была прикрыта высокой горловиной темно-серого свитера, скрывавшегося шрамы. Северус до сих пор будто каждый раз поражался, стоило ей дотронуться до них пальцами или губами. Сначала она боялась, что ему неприятны эти прикосновения, но в итоге уловила душевную ранимость, стоящую за этим. И сейчас его гордый, суровый вид уже не мог ее так легко провести. Почему-то стало невыносимо смешно, настолько, что ей и самой стало не по себе от качелей своего настроения. Но в любом случае это было лучше, чем тоскливая тревожность последнего часа. – И где же у нас находится рассадник этих архаичных взглядов на отношения полов, в Коукворте? – ехидно уточнила она, не размыкая сложенных на груди рук. – Явно не там, где девицам прививают манеры суфражисток. Гермиона захихикала: – Ну точно не в Хогвартсе! А что, профессор МакГонагалл вполне могла бы сойти за воинственную даму начала 20 века из “Женского социально-политического союза”. – Значит, вот что вдохновило тебя придумать ту аббревиатуру… Г.А.В.Н.Э.? Ей потребовалось несколько секунд, чтобы уловить аналогию. Гермиона закатила глаза: – Ты невыносим, ты знаешь? – И я всегда знал, что Минерва подает вам дурной пример независимой женщины… – Ой хватит! Еще одно слово и я окончательно убежусь, что ты невыносимый шовинист, коих большинство в волшебной Британии. На его лице мелькнуло и исчезло насмешливое выражение, и она окончательно утвердилась в мысли, что он уже просто подшучивает над ней. – На самом деле, я даже не смеялся над тобой в учительской, когда ты вязала свои шапки для эльфов. В отличии от твоих любимых Флитвика и Вектор. Конечно, в основном мне просто было не до того, учитывая перспективу возрождения Темного Лорда, скулеж Игоря и попытки Поттера самоубиться на испытаниях. Но, наверное, где-то в глубине души я оценил твое сочувствие к этим забитым существам. Гермиона искренне улыбнулась такому признанию. – Между прочим, суфражистки создали свое движение под Манчестером. – Там, откуда я, не было ничего о равноправии, поверь. Если чему-то маглы и могли меня научить, так это языку ненависти, а не всеобщего равенства. Надо понимать, каких маглов я видел: экономический кризис, уличные драки, нетерпимость. – А Лили… – начала она и осеклась, но заставила себя продолжить. После его откровения о произошедшем в лесу что-то будто подталкивало ее затронуть эту тему, хотя она и понимала, что буквально расчесывает собственную рану: – Откуда же в ней был весь этот свет, о котором столько говорят? – Лили с самого раннего детства понимала, что полуразложившийся промышленный городок под Манчестером – не для нее. И всегда умела, что называется, попадать в ноты. Если бы не Хогвартс, она рванула бы из Коукворта сразу после магловской школы, только бы пятки сверкали, и уверен, также блестяще использовала свою высокую социальную адаптивность где-нибудь в Лондоне. Для таких, как Лили, почти не важны их стартовые условия. Да уж… В том, что он говорил, как будто сплелись восхищение и ирония. Разобраться в этом было почти невозможно, да Гермионе внезапно и перехотелось. Она произнесла, чтобы сказать хоть что-нибудь: – Так или иначе, она была исключительной женщиной. К ее удивлению, Снейп коротко рассмеялся и продолжил, неожиданно будто сменив тему: – Иногда я размышляю над тем, кто лучше умеет предупреждать свои общественные нарывы, маглы или же волшебники? В нашем случае это напоминает балансирование на канате, натянутом над бездной, именуемом Статутом о секретности. А внизу все противоречия угасающей замкнутой системы. Она поерзала на месте, не совсем понимая, что именно ей следует сказать. Его настроение казалось ей странным, будто призрак прошлого всё ещё не отпускает его после произошедшего с ними в лесу. – Признаюсь, – кивнула она, – мне было иногда интересно, как видят эту ситуацию члены Ордена. Казалось, между ними никогда не происходило никакой сколько бы то ни было серьезной рефлексии самой сути проблемы. Все сводилось лишь к борьбе с симптомами болезни, к коим относился и сам Волдеморт. Но что дальше? Что, например, говорил насчет таких мыслей Дамблдор? – Дамблдор, к сожалению, был вынужден потратить свой гений на локальный конфликт. Но из того, что я почерпнул из разговоров с ним, он был яростным сторонником Статута, как единственного выбора для волшебников. Сколько в этом было от осознанного суждения, а сколько от душевной травмы юности – неизвестно. – А каково твое собственное мнение? – по мере этого разговора ее разобрало любопытство, как бывало всегда, когда они начинали обсуждать что-то нетривиальное. Снейп поднял на нее нечитаемый взгляд. – Каково бы ни было мое мнение, Гермиона, от этих двоих – Темного Лорда и Дамблдора, – я отличался как раз-таки тем, что мне стало очень быстро плевать на всеобщее благо, как бы его ни трактовала та или иная сторона, когда дело коснулось человека, которому в те времена я был предан. Это стало неожиданностью и для меня самого, я-то воображал, что у меня хватает характера идти своей дорогой. С невероятной ясностью она почувствовала сейчас правдивость этих слов, от которых у нее сперло дыхание. Можно ли было сказать, что теперь она получила эту преданность себе? Или пока рано об этом говорить? Перед глазами встала танцующая во тьме лань, которую Гермионе было слишком легко вообразить, беря за основу патронус Гарри. – Наверное, именно поэтому в итоге я университетский профессор, а не чертов темный повелитель, или, на худой конец, политик министерства, – он скривился в полуулыбке. – Не смотря на все мои амбиции, всегда находился кто-то, кого я ставил превыше. Поэтому представь мой ужас, когда оказалось, что Поттер должен умереть. Тогда я действительно возненавидел Альбуса. Наверное, он знал это, сознательно использовал этот эффект, чтобы я был в нужный момент способен на Аваду. Помню его циничный тон тогда, в кабинете. – Не всем быть Дамблдорами, способными принести в жертву ни в чем неповинного подростка, – серьезно заметила Гермиона. – Я думаю, это совершенно нормально, когда люди важнее идей. Возможно даже, в этом и есть главная идея. *** – Как у тебя с Патронусом? – Всё так же. Лань была воплощением неизбывной, ужасной боли, отражением тоски по невозможному, вины, преданности, терзающих чувств. Что придет на это место и придет ли? Что способно заменить собой интенсивность этих переживаний? Она точно знала, чего хотела, но было ли это осуществимо? Сейчас они были вместе, а с патронусом было “всё так же”. Однако это не мешало ей пытаться. Именно азарт и вера в способность преодолеть любые преграды отделяла Гермиону от Рэйвенкло. Да, кто-то назвал бы это самонадеянностью, или даже неуважением чужих границ, но где бы они были, не будь они самонадеянными гриффиндорцами? В коттедже она тут же удалилась в ванную, желая смыть с себя стылый, промозглый вечер, уже отдающийся в ней легким ознобом. Ванная комната была простой, отделанной белым кафелем, но на удивление достаточно просторной: тут вмещалась и душевая, и тяжелая чугунная ванна на когтистых ножках, что в общем-то было для этих мест совсем уж модерново. Немного подумав, Гермиона отдала предпочтение душу: хотелось постоять под горячими струями воды. Вода смывала переживания, ласкала и согревала продрогшее тело. Внезапно дверца кабинки была сдвинута в сторону, и Снейп вошел в узкое пространство следом за Гермионой. Она хотела было обернуться к нему, но он не позволил ей, обхватив сзади за талию, прижимаясь губами к кудрявому затылку, на котором она стянула свои безумные волосы. Гермиона замерла, почему-то не решаясь пошевелиться. Северус не двигался и молчал, и это бездействие казалось ей более интимным, чем любые страстные поцелуи. Вода омывала их, а вокруг клубился пар. Она бы простояла так и дальше, ощущая себя словно в безвременье, однако он отмер первым, оставляя на женской шее долгие поцелуи, обжигающие кожу даже в этом разгоряченном пространстве. Гермиона откинулась назад, опираясь на мужскую грудь, и подставляя свою собственную под уверенные, сильные руки, жадно сминающие плоть. Ягодицами она ощутила, насколько затвердел его член, и протянула руку, чтобы сжать его в ладони, лаская снизу вверх и обратно. Наградой ей было сбившееся тяжелое дыхание прямо над ухом, которое его зубы тут же нежно прихватили, а после обвели языком. – Такая хорошая девочка, – пробормотал он, оставляя одну руку терзать сосок ее левой груди, а вторую спуская вниз, чтобы приласкать клитор, вскоре проникая вовнутрь пальцами, сначала одним, а потом двумя. Гермиона заскулила, не в силах выдержать эту стимуляцию. – Очень хорошая… Давай исполним твои фантазии, да? Её сознание буквально помутилось, а все внутренности сводило от желания. Фантазии? Ах да… Образ того, как он трахает ее в душе, из того почти теперь позабытого времени, когда она страшилась своих мыслей о нём… Снейп подхватил ее правую ногу под колено, приподнимая повыше, заставляя чуть привстать на носочки, и навалившись сверху, прижал Гермиону к кафелю. Она только и успела заметить, что он убавил силу и градус воды, как Северус вошел в неё, резко, заполняя собой полностью, и выбивая сдавленный вздох из ее груди. – Ааах… Его толчки сразу набрали мерный и одновременно резкий темп. То, как он брал ее, с какой-то неотвратимостью, которую она отмечала в нем всегда, с самого первого их раза… Не могло существовать ничего лучше этого. Перед глазами плясали разноцветные круги, и если бы он не поддерживал ее за талию, то вряд ли бы она устояла на своих ватных ногах, несмотря на то, что упиралась руками в скользкую от влаги стену. Наслаждение в этот раз не накатывало привычной волной, а нарастало изнутри, заполняя ее. Его бедра врезались с влажными звуками, все быстрее и быстрее, пока всего, абсолютно всего – звуков, жара, ощущений не стало слишком много. Гермиона коротко вскрикнула, окончательно обмякнув, так, что ему пришлось слегка изменить угол проникновения, подтягивая ее к себе, чтобы нагнать собственное удовольствие. – Так приятно, – прохрипел он, прикасаясь губами к ее виску. Звук его голоса, искаженного желанием, стал предшественником мужского оргазма. Пальцы Северуса почти болезненно сомкнулись на ее бедре, прежде чем она ощутила, как он выскальзывает из нее, рвано дыша, словно пробежал дистанцию. Они, молчаливые, помогли друг другу домыться, и она вглядывалась в лицо Северуса, пока водила мочалкой по его груди, отмечая, насколько теперь расслаблены его черты. Мокрый, с облепившими череп черными волосами, со слегка порозовевшими скулами, и в кои-то веки разглаженной морщинкой между бровями, он выглядел почти уязвимо, моложе своего возраста, как впрочем, делал это часто, оставшись без одежды. Выйдя из душа, они сразу направились в спальню, где, совершенно вымотанные и разморенные от секса и горячей воды, оба мгновенно погрузились в блаженное забытье на мягкой, пахнущей чистотой и лавандой постели. Глубоко ночью она проснулась от того, что его руки скользнули под резинку ее пижамных штанов, а губы ласкали изгиб шеи. Сквозь негу сна Гермиона ощутила, как желание затапливает ее. Северус шептал на ухо всякий нежный вздор, и она никогда прежде не слышала у него такого исступленного, срывающегося голоса: – Милая моя… Ты позволишь? Конечно, она позволила. Его движения, когда он прижал ее к матрасу, навалившись сверху и прихватывая зубами, тут же втягивая горячим ртом, кожу на шее… было что-то животное в этом жесте, который наверняка оставит следы. Второй раз он брал ее медленно и нежно, и это создавало контраст с его собственническими замашками, сводило с ума. Гермиона чувствовала себя побежденной, распластанной и лишенной всяческой способности к сопротивлению, когда бы даже и захотела. Не теперь, когда Северус был, казалось, безудержен в своем желании слиться с нею. Остаток ночи прошел в сонном мареве, перемежающимся с волнами томления, жаждой, которую оба утоляли, иногда даже не до конца просыпаясь. Утро они встретили одинаково утомленные, разнеженные, с ленивой неторопливостью в движениях. Северус и раньше был пылок, но Гермиона понимала, что прошедшая ночь была чем-то особенным... Возможно, это было связано с событиями накануне; что ж, если это – своего рода сублимация, то она совсем не против, хоть и выспаться удалось очень посредственно. До вечера оставалось много времени, и они решили не терять его даром. После такого же плотного завтрака, как и вчера, Гермиона повела Снейпа осматривать местные виды. Погода разошлась, и с белых утесов открывались захватывающие картины на сверкающее море и длинные, сейчас почти безлюдные пляжи. Как и в прошлый свой приезд сюда, она отметила, что местный пейзаж, во многом схожий с Инишрундой, был все же очень от нее отличен: все здесь выглядело гораздо более жизнелюбивым, обозначенное широкими, светлыми мазками, в отличии от ирландского острова, вечно подёрнутого дымкой, покрытого взвесью от морских ледяных волн, поражающего многообразием оттенков серого и зеленого. Она не была уверена, что ей в большей мере по вкусу. Корнуолл всегда был отрадой для ее глаз, но теперь и Инишрунда заняла в ее сердце прочное место, почти как Хогвартс. Снейп рядом шагал преимущественно молча, но судя по его виду, она могла скорее предположить, что он получает удовольствие, хотя солнце слепило его. Они дошли до местной церкви, в которой прошлый раз они с мамой украшали лилиями алтарь к Пасхе. Одновременно казалось, что это было и вчера, и очень, очень давно. – Зайдем? – обратилась она. – Если хочешь, – Северус равнодушно пожал плечами. В помещении царила умиротворенная тишина, а в воздухе витал аромат рассохшегося, старого дерева. Мягкие отблески свечей на алтаре создавали атмосферу единения с чем-то незримым. – Как ты относишься к религии? – с любопытством спросила Гермиона, когда они сели на одну из отдаленных длинных скамей. Снейп, который оставался все также немногословен, с некоторым интересом оглядел пространство вокруг. – В раннем детстве мать, в угоду отцу, иногда водила меня в церковь. Этот ответ показался ей не слишком содержательным, хотя основной посыл она, в общем-то, уловила. – Некоторые волшебники, кажется, включают элемент религии в свою повседневную жизнь. – В среде сторонников Тёмного Лорда таких не наблюдалось, – он скривился. – Хотя помнится, Драко крестили. Малфои сделали это уже после первого падения господина, я до сих пор не понимаю, для каких целей. Наверное, подобное должно было продемонстрировать их приверженность простым человеческим ценностям, или что-то в этом роде. В черном сюртуке, который он надел сегодня, Северус и сам походил на католического священника. Антураж церкви удивительно ему шел, что заставило Гермиону улыбнуться. Наверное, подсознательно она и завела его сюда, чтобы посмотреть на него в таких интерьерах. – Ты считаешь, что в этом всем вообще никакого смысла, да? Имею в виду, в обрядности – крестины, венчание и всякое такое? Снейп помолчал, разглядывая скромный белый неф. Когда он взглянул на нее, черты его лица смягчились: – Это не вызывает во мне раздражения, по крайней мере, в твоей компании. Пожалуй, сейчас мне даже приятно здесь находиться. Наверное, в моем случае, у всего этого просто нет необходимого ассоциативного ряда, но он мог бы появиться. По крайней мере, магловское венчание кажется мне куда менее нелепым, чем все эти речи министерских волшебников. Она не знала почему, но его последняя фраза очень ее смутила. Настолько, что лишь усилием воли Гермиона заставила себя посмотреть на Снейпа и улыбнуться. Он по-прежнему выглядел довольно безмятежно, особенно для себя самого. Не чувствуя пока желания возвращаться в дом, они решили отправиться к заброшенному медному руднику, чья теперь заросшая мхом каменная кладка выглядела очень живописно на фоне моря. Зияющие чернотой ходы вели в затопленные шахты, а высокая кирпичная труба царила над окружающим ландшафтом. – В начале 19 века этот рудник принадлежал моему прапрадеду, как и господский дом неподалеку. Предок разорился, а дом много раз перестраивался, в нем теперь госпиталь для ветеранов. Хочешь, я тебя сфотографирую? – предложила она, доставая из сумочки заимствованную у Броган мыльницу. Снейп начал отпираться, но все-таки сдался, взобравшись на небольшое каменное возвышение. По мнению Гермионы, он выглядел восхитительно, очень аутентично в своем черном шерстяном пальто, чьи полы трепал ветер, на фоне этого диковатого, чисто британского пейзажа. Ни дать, ни взять, герой рекламы какой-нибудь мужской туалетной воды из нишевого сегмента. Было жаль, что не нашлось никого третьего, чтобы сделать их нормальное общее фото, но они все равно, смеясь, сняли общий кадр, перевернув фотоаппарат объективом к себе. – Слышишь стук? – улыбнулась она, сделав паузу, чтобы Северус смог услышать характерный звук, наверняка результат каких-то геологических процессов. – В детстве дедушка всегда пугал меня рассказами о ноккерах, которые живут здесь . Они вернулись в паб пообедать, а после отправились в дом, решив немного подремать перед тем, как настанет время вернуться в университет. Марево сна окутало Гермиону, едва она примостилась на кровати подле Северуса, по уже принятому между ними правилу прижимаясь к его паху пятой точкой. После приятно-изматывающей ночи, долгой прогулки на свежем воздухе и вкусной еды не удивительно было, что они оба заснули моментально. Ей снилось странное. Среди нежно-изумрудной тени средиземноморской растительности к ней навстречу вышел никто иной, как Люциус Малфой. Происходящее чем-то неуловимо напоминало ее давнишние кошмары про мэнор: там она тоже встречала его, когда бежала по лабиринту сада, спасаясь от Беллатрикс; встречала обычно лишь для того, чтобы получить Круцио. Сейчас же мистер Малфой мало походил на жестокого Пожирателя смерти, желающего ей мучительной кончины. Его лицо выражало лишь холодное удивление, почти лишенное истинной враждебности. – Вы?.. – казалось, он поражен не меньше нее. Гермиона сразу решила прояснить ситуацию: – Где мы? Чувственные губы на холёном лице изогнула неприязненная усмешка: – Вопросы пристало задавать мне, мисс Грейнджер, коль вы нарушили мой покой. – Покой? Я правильно понимаю, вы ведь мертвы? Малфой отреагировал странно, будто она сказала что-то донельзя забавное. Он закатил глаза и уселся на мраморную скамью под раскидистым платаном, закинув ногу на ногу и вытягивая рядом с собой свою неизменную трость с набалдашником в виде змеиной головы. – Мертв? Грань, конечно, истончилась, но не настолько. Видимо, вы проникли в сон нашего дорогого Северуса. Удивлен, конечно, что у вас есть возможность это сделать… Вкус Северуса в отношении женщин всегда вызывал у меня некоторое недоумение… – Малфой прервался, заскользил рассеянным взглядом вокруг, будто этот разговор вызывал в нем слишком мало интереса и он поддерживал его лишь от безвыходности ситуации. – Некоторые места могут вызывать… измененное сознание. Приоткрывать завесу, путать. Но вы, маглорожденные, мало умеете пользоваться подобным. – Наверное мало, – Гермиона раздраженно передернула плечами, не желая вступать в эту странную схоластическую беседу. Хотелось проснуться, но мир вокруг был вязким, словно патока. Взгляд серых, чуть навыкате, глаз, продолжал быть холодным и отстраненно изучающим. Гермиона чувствовала себя под ним невиданным экспонатом, причем вызывающим легкое отвращение. Так умели смотреть лишь некоторые из чистокровных на таких, как она. Оказывается, за эти несколько лет мирного времени она уже успела отвыкнуть от подобного и вновь испытывать это на себе так явно точно не хотела. Грейнджер разозлилась, буквально повелев себе проснуться. Ничего не произошло, а Малфой уже открыл было рот, чтобы, наверняка, сказать нечто уничижительное в ее адрес. Это окончательно вывело ее из себя, и со следующим рывком мир вокруг все-таки подернулся рябью, начиная таять, а Гермиона словно вынырнула на поверхность реальности. Часы на каминной полке показывали шесть вечера, а значит, она проспала полтора часа. Северус рядом спал, хотя под бледной кожей его век беспокойно двигались глазные яблоки. Интересно, что ему снится? Сон имел мало общего с ее кошмарами, но все же оставил после себя неприятное, давящее чувство. Будто она действительно встретилась с Люциусом Малфоем, который хоть и не пылал к ней ненавистью, но без всяких купюр демонстрировал свое пренебрежение. Словно и не было ничего из того, что произошло, словно ничего и не изменилось, и она все так же была грязнокровной подружкой Избранного, не более. Гермиона села, замечая, что Снейп тоже начал просыпаться. Он провел рукой по лицу, на котором появилась полуденная тень щетины, окончательно прогоняя от себя сон. – Давно проснулась? – голос мужчины звучал хрипло. – Да нет. Она улыбнулась ему, прежде чем подняться, потягиваясь. – Как спалось? – обернулась к нему Гермиона. Снейп на миг свел брови на переносице. – Снилось всякое. – Мне тоже, – ответила она оживленно, возвращаясь к кровати и присаживаясь на край. – Люциус Малфой. – Кошмары? – тревога за нее была неподдельна и Гермиона послала Северусу еще одну улыбку: – Нет, не сказала бы. Но неприятный сон. Даже не знаю, чем именно, но неприятный. Мне снился сад где-то на юге, и Малфой вел себя как настоящий чистокровный урод – мерил взглядом, и сетовал на твой дурной вкус в отношении женщин. Пока она говорила, выражение лица Снейпа становилось все более удивленным, под конец его брови уже были выражено приподняты. – Мда, – он дернул головой, фыркая. – Приснится же. – Честно говоря, я и забыла, насколько он был мерзким, – Гермиона сморщилась. – Удивительная особенность психики – как наша память стирает негатив, размывает ситуации в нашей голове… – Да? – кисло уточнил Снейп, закидывая руку за голову. – Я устроен иначе. Все помню слишком хорошо. – Я имела в виду, что некоторое время мне было как будто даже жаль Малфоя… Не знаю, как описать. Вроде враг, но не самый страшный из всех. – Ну да, – Северус продолжил в том же странном тоне, выглядя отстраненным. – Жизнь учит разбираться в сортах дерьма. Гермиона замерла, не уверенная, куда теперь идет этот разговор. – Ну да, что-то в этом роде… – Странно, – неожиданно резко начал он, поворачивая к ней голову и впиваясь немигающим черным взглядом. – Мне казалось, уж кого-кого, а Люциуса Малфоя ты недолюбливаешь особенно, учитывая, что тебе пришлось пережить в его доме. Едва ли не самое травмирующее событие этой войны для тебя, насколько могу судить. – Ну, – она поерзала. – Не совсем. Как ты правильно сказал, жизнь учит видеть разницу. Или мне так казалось. Сейчас я уже в этом не уверена, скорее слишком много ужасного вокруг, чтобы лелеять ненависть ко всем без разбору. Срабатывает такой защитный механизм и – вуаля, Люциус Малфой сквозь призму времени и смерти уже не кажется монстром. Но мое подсознание явно решило напомнить мне кто есть кто. – Кто есть кто, – повторил Снейп, фыркая и поднимаясь. – Твое всепрощение очень взыскательно, моя милая, раз к нему способна воззвать лишь преждевременная кончина. Гермиона скривилась, наблюдая за тем, как он начинает одеваться, стоя к ней вполоборота так, что особенно хорошо был виден его хищный профиль. Бледные пальцы ловко повязали шейный платок. – Опять ты все передергиваешь. – Отнюдь, – он обернулся к ней, криво улыбаясь, откидывая черные пряди волос, скрывающие лицо, назад. – Лишь определяю пределы твоего милосердия. – Удивлена, что ты полагал их совсем уж безграничными. Но Драко вызвал во мне искреннее сочувствие: нелегко потерять отца, особенно таким образом. Помню многие ликовали, но мне эта новость не принесла никакого удовлетворения. Знаю, что они твои друзья, Северус, и что, возможно, тебе неприятно говорить об этом. Ты продолжаешь видеться с Малфоями… Но выкинуть из памяти некоторые вещи у меня, боюсь, не получилось. – У меня нет друзей, кажется, я говорил тебе, – огрызнулся он, буравя ее взглядом. – И мне нет дела до всех этих людей, если речь идет о тебе. Вспомни, что я рассказывал о своих приоритетах сегодня, – с нажимом произнес он, будто стараясь вбить эту мысль в ее голову на будущее. Гермионе даже стало немного не по себе. Он явно хотел донести до нее этим что-то еще. Что-то на будущее. Но что именно, разгадать пока ей было не под силу. Она лишь похлопала по месту рядом с собой, побуждая его вернуться к ней и закрыть сейчас всю эту тему. *** В понедельник она улучила момент, чтобы поговорить с Пшемыславом наедине. – Да вроде всё в норме, ничего подозрительного, – он задумчиво поскреб щетинистый подбородок и отставил в сторону дымящуюся кружку кофе. В бытовой отсек между их комнатами пробивался, сквозь тонкие занавески, тусклый свет зарождающегося ноябрьского дня, делающий все вокруг донельзя обыденным – ни семейных заговоров в поместье на болотах Мейо, ни заколдованных корнуольских рощ. Пшемик продолжил: – Я даже ночью пошел в ее комнату, хотя меня поселили на другом этаже. Если бы кто-то засек, особенно ее отец или сестрица! – он поежился. – Какой смелый поступок, – сардонически прокомментировала Гермиона. – Что Кендра? – Все было в соответствии со светскими учтивостями, а сама она как обычно: прекрасна и ядовита. Вся в предвкушении, они с Кирианом довольны друг другом. С Моубреем, кстати, была эта женщины – Норма Лайонелл. – Что? Норма была там? – Да, с Моубреем. Гермиона не сумела скрыть своего удивления. Они с Броган еще не виделись после прибытия в университет, – у той была встреча в одном из университетских клубов, – так что такая информация для Гермионы была абсолютно новой и сбивающей с толку, если не сказать большего. – Ты, я вижу, под впечатлением? – Да, то есть… Ну почему бы и нет, собственно. Они оба свободные люди, хм. Когда минутное замешательство спало, она действительно задумалась о том, что в принципе подобное не было чем-то из ряда вон выходящим. Светская красавица и мужчина с его положением; да, разница в возрасте, но не шокирующая. Со Снейпом у нее была примерно такая же. – Они были там как пара? – Ммм, не совсем. Ничего не было объявлено вслух, ты понимаешь. Просто она пришла, и всем было ясно, что с ним. Обстановка была довольно ненавязчива, и никто не требовал каких-то особых разъяснений. Она отправилась на занятия, расписание которых у нее сегодня с Броган несколько разнилось – со второго года начинались спецкурсы, которые каждый выбирал в дополнение к основным предметам. Сидя в кабинете профессора Либерман, пожилой судьи Международной конфедерации в отставке, на старости избравшей научную стезю, Гермиона изо всех сил старалась сосредоточиться на теме коллоквиума и участвовать в общем обсуждении; студенты сидели вокруг преподавательницы полукругом в глубоких синих креслах, и скрыть свои скачущие в данный момент мысли в такой обстановке было нелегко, но вроде бы ей все-таки удалось. Какое в конце концов ей дело? Однако Норма Лайонелл на болотистой пустоши О’Доннелов отчего-то представлялась Гермионе новой переменной, с которой еще только предстоит научиться иметь дело. Что-то в итоге это значило. Интересно, когда они со Снейпом рассуждали на тему того, что Норма не стремится к какому бы то ни было официальному статусу, в чем именно и насколько они ошибались? Хотя Гермионе и сейчас почему-то казалось, что цели мадам Лайонелл очень далеки от матримониальных. *** Неделя быстро затянула ее в водоворот бесконечной учебы, не давая продыху. Разговор с Броган о Норме не особо прояснил ситуацию. – Сама удивилась, когда увидела ее, – подруга пожала плечами. – Но вела она себя тихо, старалась не отсвечивать. Они с Моубреем не особо подчеркивали, что пришли вместе. Никто и не допытывался, неприлично, но все всё поняли. Они вели этот диалог сидя в библиотеке, в укромном уголке, где у зачарованного витражного окна, чьи цветные стекла складывались в сюжет о Медб, встречающей Ниалла Девять Заложников у родника , стояла пара кресел с потертой от времени обивкой. – Пшемик отлично справился, – не без гордости ввернула Броган. – Думаю, отец почти смирился. Еще бы, Пшемыслав так талантлив, у него большое будущее! Гермиона ободряюще улыбнулась, не желая портить ей настроение. В конце концов, возможно, со стороны она чего-то не замечала. По крайней мере, Пшемик действительно был талантлив, а теперь, в результате всей этой цепочки совпадений, событий, случайных или не очень, закончившейся повешенным профессором Берроузом – на его пути было куда меньше преград для самореализации. Их беседу прервал Лонгботтом, который случайно – а может и нет, пронеслась у Гермионы мысль, – набрел на них в библиотеке. – Девушки, добрый вечер, – то, как держал себя Невилл, со спокойным достоинством и неподдельным дружелюбием, всегда подкупало. – Грызёте гранит науки? – Уже больше просто болтаем, – хихикнула Броган, откладывая раскрытый у нее на коленях альманах, и взмахом палочки левитируя к ним поближе маленький пуфик, чтобы Невилл тоже мог присесть, неловко вытягивая вперед свои длинные ноги. – Как жизнь? – Путём, – улыбнулся он. – Какие планы на вечер? Броган кинула на Гермиону взгляд украдкой, прежде чем ответить за себя: – Ммм, мы с Пшемиком пойдем потанцевать. – А можно с вами? Гермиона, ты не хотела бы развеяться? – Вряд ли, – попыталась отвертеться Грейнджер. – Только вторник, ты же знаешь, у меня режим, я не приветствую бурные увеселения среди учебной недели. Да, скорее она приветствует бурный секс в профессорской постели. Но об этом Невиллу лучше было не знать. – Ну что ж, – Невилл выглядел слегка расстроенным, но не слишком. Но что-то побудило Гермиону понаблюдать за ним пристальнее. Они трое еще немного поговорили, после чего решили разойтись. Броган встречалась с Пшемыславом на торговой площади, а Невиллу якобы нужно было в оранжереи, вести ночные наблюдения за каким-то экзотическим растением, только при звездах издающим волшебные трели. Гермиона объявила себя уставшей и нуждающейся в тихом вечере в уединении своей комнаты. Однако выйдя из библиотеки, она не оглядываясь, направилась прямиком к общежитию, где жили трансфигураторы. Сделав круг, и вернувшись к мосту в начале аллеи, ведущей на площадь, она немного постояла там, прежде чем спуститься в небольшой внутренний сад, как раз недалеко от оранжерей. В кустах раздался шорох. – Невилл, прекращай. Шорохи сделались очевидно смущенными. Через несколько секунд, показавшихся Гермионе затянутыми, перед ее скамейкой выступил красный, как рак, Лонгботтом. – Гермиона… – И что это значит? Она сложила руки на груди, глядя на Невилла со смесью обиды и удивления. – Я… Меня… Это не совсем моя инициатива… – Да, и чья же? – нахмурилась она, а потом вскинулась, пронзенная внезапной догадкой: – Гарри! Невилл выглядел как человек, которого желание во всем сознаться разрывает изнутри, но он не уверен в верности сего поступка, хотя чем дальше, тем более неотвратимым он для него становится. – Ну каков дурак! – в гневе она ударила ладонью по грубым брусьям скамьи, ощущая, как в ладонь впились занозы. Впрочем, волна затопившего ее гнева заглушила физический дискомфорт. – Гермиона… – Он подрядил тебя следить за мной? Зачем? Она вперилась в Невилла взглядом, тяжесть и напор которого были способны снести любые оправдания, как Хогвартс-экспресс. Ей казалось, что Невилл просто не способен сказать ничего такого, что могло бы примирить ее с действительностью. Ей хотелось просто разбить Гарри Поттеру его очки. Невилл, мнущийся перед ней словно нерадивый второкурсник перед Минервой МакГонагалл, испустил протяжный вздох, после чего нерешительно плюхнулся рядом. Поздним вечером было нелегко разглядеть его лицо даже в свете зачарованных фонарей. – На самом деле, мне показалось, что он просто очень волнуется за тебя. Знаешь, он считает, что тогда, в Греции и на Кипре, случилось что-то неладное, о чем ты не рассказываешь. Я, – он продолжил торопливо, видя, что она собирается засыпать его обвинениями, – не желал этого! Я согласился просто приглядеть за тобой, не более. И пока не рассказывал ему ничего. Гермиона прикрыла лицо руками. В голове происходящее все равно не укладывалось. До чего они все докатились? – И признаюсь, – пробормотал Невилл, – не знаю, о чем смог бы ему рассказать, учитывая, что и сам не в силах объяснить себе некоторые вещи. – О чем ты? – она отняла руки от лица, подозрительно косясь на него. Даже сейчас ей удалось заметить, какой удушливо-жаркой волной смущения залило лицо и шею Невилла. – После того, как Гарри поделился со мной своими тревогами за тебя, я и сам начал замечать странное. Ты постоянно где-то пропадала вечерами, придумывала причины, по которым не могла провести время с нами. И я – клянусь, это вышло случайно! – увидел… тогда, возле теплиц вечером, помнишь, ты помогала мне? Я хотел договориться с тобой насчет выходных, и думал нагнать, ты ведь еще недалеко ушла… И в итоге, увидел тебя с ним. Гермиона отлично помнила тот вечер в начале учебного года. Когда Снейп впотьмах выскочил из-за теплицы, чтобы украсть у нее поцелуй. Ей и тогда показалось, что кто-то там был еще. – А потом ты отправилась с ним в Австралию. Что все это значит, Гермиона? – Невилл звучал растерянно, а выглядел откровенно несчастным. – Я ничего не сказал об этом Гарри, но ответь честно, ты в беде? Он что-то сделал с тобой? Я места себе не нахожу, хожу за тобой попятам, ты, наверное, и сама уже заметила мое внимание – я видел, что тебя это напрягает, но что мне было делать? Невилл оправдывался, а ей было и смешно, и грустно. Вот значит, какую реакцию окружающих вызывает факт их отношений? Ну что за нелепость! Почему тот же Моубрей имеет возможность таскать за собой Норму на званые ужины в дом своего свата? И никто не задыхается от ужаса. Так, немного перешептываний, не более. И Гарри, Гарри. Это был удар ниже пояса, нож в самое сердце. Он переживал за нее? Положим, так оно и было, в конце концов, некоторые ее аргументы действительно не выдерживали никакой критики, но что это за методы? Неужели жернова аврората окончательно перемололи ее друга? Осталось ли хоть что-то истинно доброе между ними? И могла ли она винить Гарри за недоверие, если сама предала его по крайней мере единожды – совершив преступление под крышей его дома, втянув в это их общего друга, брата его жены. Знал бы он, и не испытывал за свои действия никаких угрызений совести, пусть бы они даже и были у него. Всё извалялось в грязи. Она подняла на Невилла совершенно безрадостный взгляд. – Ты будешь молчать, Невилл. Меня ни к чему не принуждали, запомни это. Все, что ты видел – абсолютно желанно для меня. Не заставляй меня брать с тебя Обет. Невилл окончатльно стушевался под ее взглядом, неловко потирая шею сзади. – Но Гарри… – Подозрения Гарри ни причем в этой ситуации, да и сами по себе – совершенно беспочвенны. Если хочешь, можешь доносить ему любые свои наблюдения, – она презрительно хмыкнула, – но о том, что видел у теплиц – ни слова. Это моя личная жизнь, и ни тебя, ни чертового Гарри Поттера, она не касается. – Ну а, – он сглотнул, – между вами, эээ… все серьезно? Извини, лезу не в свое дело, но… – Невилл, – Гермиона грозно сдвинула брови. – У меня все хорошо. Это единственное, о чем тебе следует знать, – но глянув на парня, который выглядел так, словно получил бладжером по голове, смилостивилась, и добавила мягче: – Это не интрижка, и никто никем не пользуется. Все правда нормально. Только и оставалось, что повторять, как мантру, слово “нормально”, явно не вяжущееся в сознании милого Невилла с мыслью о любовном романе со Снейпом. Невилл при этом почему-то сник. Теперь он сидел молча, глядя на свои вытянутые на коленях, крупные руки человека, знавшего не только волшебную палочку, но и мотыгу. Смутное подозрение начало терзать душу Гермионы. – Невилл, все в порядке? Лонгботтом дернул головой в ее сторону, выныривая из каких-то невеселых дум. Окинув ее странным взглядом, он вымученно улыбнулся, закивав: – Да-да, Гермиона, конечно. Твоя воля для меня в этом вопросе – закон. И Гарри я ничего передавать не буду. Мне с самого начала не понравилась эта просьба, но, видимо, сработала послевоенная паранойя, и я сам начал как будто улавливать нечто тревожное в твоем поведении, потом увидел вас со Снейпом и пошло-поехало… Забудем, прости меня, если сможешь. Рад, что у тебя все в порядке. Говорил он убедительно, но Гермионе все равно чудилась печаль в его словах. Как будто его только что постигло некое разочарование. – Невилл, – она ткнула его в бок, – ты как будто чем-то расстроен. Хочешь поговорить? – Поговорить, – Невилл печально улыбнулся. – Боюсь, ты сочтешь это глупостью и станешь смеяться. – Я точно не буду смеяться, Невилл, обещаю. – Ну да, в конце концов, ты единственная, кто не смеялся, когда я терял Тревора, а напротив – помогала искать, – он потер колени, смущенно глядя на нее, на что-то решаясь: – В общем, перед тем, как я увидел тебя со Снейпом, я думал, ну знаешь, что может быть… С Луной уже давно все шло к своему логическому концу, а ты… Еще тогда, на свадьбе Рона, ты была так прекрасна, и я подумал… О боже. Броган все-таки была права! – Невилл… – Нет, Гермиона! – Невилл выглядел почти испуганным. – Это все полная дурь, прости меня! Ты и я – мы друзья навек, я очень уважаю тебя, очень ценю нашу дружбу. Просто, видимо, на почве вдруг замаячевшего одиночества, я решил цепляться за тебя. Луна со школы была для меня спасением, а когда стало ясно, что между нами всё, и вообще, она уезжает – я испугался. Как будто вновь стал тем Невиллом, который пропадал в школьных теплицах дни напролет, потому что в гриффиндорской гостиной на него никто толком не обращал внимания. Кроме тебя, ты всегда была очень добра ко мне. И я почему-то решил, что это может стать хорошей идеей. Извини, это всё ужасно самонадеянно и эгоистично с моей стороны. Ведь даже когда я увидел тебя со Снейпом, то продолжал находить объяснения. Вплоть до того, что он заколдовал тебя. Ужасно бестактно с моей стороны по отношению к тебе. Бедный, прекрасный, гуманный, абсолютно человечный Невилл! Как это отличалось от хитросплетений подчас токсичных отношений между ней и Снейпом. И насколько же было ей неинтересно. Наверное, ее ум переоценен, потому что умные девушки однозначно выбирали бы таких вот Невиллов. – Все хорошо, Невилл, – она положила свою руку поверх его, сжимая. – Все правда нормально. Я полностью понимаю твои чувства, и твоя откровенность ничего между нами не поменяет. Ты один из самых близких мне людей. И думаю, тебе не грозит никакое одиночество, потому что твоя настоящая любовь еще впереди. *** Ноготь на большом пальце был сгрызен под корень. Чертов Гарри Поттер! И самое паршивое, она не смела рассказать о таком Северусу. Он взбесится, как пить дать, и уже ничем она не сможет его успокоить. Он и так ненавидел Гарри, а если узнает, что тот подослал Невилла следить за ней, вряд ли когда-нибудь сменит гнев на милость в отношении ее друга. Она и сама сейчас с трудом представляла, как посмотрит в эти прекрасные зеленые глаза без желания выцарапать их. После всего, через что они прошли, после всего, что она для него сделала? Ладно, стоп, когда-то эти мысли уже посещали ее, и ни к чему хорошему не привели. Гермиона со стоном перевернулась набок. Броган, хмуро корпевшая над докладом, который уже задолжала на кафедре, покосилась на нее, но промолчала. Наверное думала, что между ней и Снейпом опять не все ладно, но предпочитала пока не лезть. Что и говорить, даже Мина не решалась сейчас вспрыгнуть к ней на кровать, настолько самый воздух вокруг Гермионы был наэлектризован. Ее размышления прервал знакомый стук в стекло: за окном действительно парил крупный золотистый филин, в котором Гермиона узнала птицу Поттеров. – Не запылился, – злобно процедила Гермиона, вставая, чтобы впустить вестника. – От кого это? От Гарри? – Броган обернулась, вытягивая шею. – От него самого, – пробормотала Гермиона, разрывая конверт. Давно не списывались, бла-бла, как ты, бла-бла, Джинни очень скучает… Так, а вот и суть: “...в эту субботу может вырвешься к нам? Невилла тоже зовем, да и вообще многие будут. Твой Гарри”. Её Гарри, ага. Её Гарри никогда бы с ней так не поступил. На глаза навернулись слёзы. Ехать никуда не хотелось, хотелось проигнорировать это приглашение, и десять последующих – тоже. Однако, возможно, это могло бы быть полезным. Гарри, как бы не играл в прожженного аврора и махинатора, всегда в какой-то момент давал осечку в том, что касалось различных уловок. Ей нужно будет аппарировать на Гриммо в эту субботу, по крайней мере для того, чтобы взглянуть в лицо своего друга и понять – друзья ли они до сих пор на самом деле, или все между ними теперь не более, чем иллюзия.