Оранжевая лампа

В полвосьмого вечера, выходя из здания Мобил Иншуаранс, я не выдержал и набрал Кевину на мобильный. После нескольких долгих гудков он ответил. - Кевин, дружище, привет! - Привет, Джордж. Догадываюсь, почему ты звонишь. В трубке повисло молчание. Когда оно затянулось, я пробормотал: - Слушай, Кевин, если ты не хочешь об этом говорить, ты так и скажи, просто всё произошло так неожиданно, что… - Нет, нет, всё в порядке, - Кевин грустно усмехнулся. – Насколько может быть в порядке. Только это не телефонный разговор. Может, встретимся, допустим, в пабе на Гастингс-стрит, минут через 20? Я прикинул своё время в пути. - Договорились! Я шёл и думал о том, что же могло такого произойти, чтобы Кевин ушёл, ни с кем не попрощавшись. Может, его родителям в Хэндсфорде срочно понадобилась помощь, и он переезжает к ним, на север? Или у него самого возникли проблемы, которые не позволяют ему продолжать работу в Ливинстоке? Но так или иначе, он мог бы поделиться с нами, и, возможно, вместе мы бы нашли выход… Быстрым шагом я пересёк пешеходный переход прямо напротив Догсхэд Бар и вошёл внутрь. Кевин помахал рукой из-за столика у окна. Заказав пинту тёмного, я начал свой допрос. - Итак? Что стряслось? Кевин натянуто улыбнулся. - Для меня самого всё это стало неожиданностью. - Но когда? Когда ты принял решение? Ты собирался в отпуск, учил разговорный итальянский, обещал посмотреть все римские достопримечательности и, вернувшись, в красках нам о них рассказать, чтобы мы как будто сами там побывали… - Всё так и было. Но помнишь мой последний день перед отъездом? Когда уже поздно вечером меня вызвал директор, и так как я думал, что это по поводу того случая со страховым мошенничеством – а значит, надолго, я сказал вам со Степлтоном меня не дожидаться? Я покопался в своей памяти. - Помню. А я ещё тогда пошутил, что Стэнфридж хочет тебе дать пару заданий на отпуск, чтобы ты без дела в Риме не шатался. Кевин засмеялся. - Если бы! Нет, тогда всё и решилось. - Что же он такого сделал, что ты решил уволиться? - Я решил? Нет, это за меня решили. И не он, а они. Я непонимающе уставился на Кевина. - Кто – они? Что за теория заговора? - Никаких теорий заговора. Стэнфридж и Степлтон, они вместе и решили. Оформили мы всё в итоге как увольнение по собственному желанию – и на этом спасибо, но решение принималось ими. - Степлтон? Он там каким боком? У вас же прекрасные отношения! - Я тоже так думал. Кевин достал из кармана пачку сигарет и закурил. - Вообще я впервые сталкиваюсь с таким, Джордж, и я до сих пор немного… в каком-то недоумении что ли. Ты ведь тоже за ним ничего такого не замечал? Недовольства моей работой, претензий в мой адрес? Может, он тебе на меня жаловался? Я задумался. - Нет, Кевин, не было такого. О твоей работе он ничего не говорил – мне, по крайней мере, а в остальном только хорошее. И подарок от коллектива на твой день рождения именно он выбирал – ведь он как никто другой тебя знает. Почему ты думаешь, что это он нажаловался на тебя Стэнфриджу? - Я не думаю, я знаю, к сожалению. Мне Кэт рассказала. Секретарь Стэнфриджа. Это Степлтон принёс в приемную досье на меня. Кэт думала, что это материалы для повышения по службе, а оказалось вон оно что… - Досье? - Самое настоящее! – Кевин стряхнул пепел и рассеянно выглянул в окно. – Представляешь, он методично в течение года копировал каждый подготовленный мною документ – его первоначальную версию, а вместе с первоначальной версией – окончательную, исправленную им. Чтобы было видно, по каким пунктам он был со мной не согласен и в чём я был не прав. И всё это для того, чтобы поставить перед Стэнфриджем вопрос о моем увольнении в связи со служебным несоответствием. - Но это же рабочий процесс, мы все через это проходим! На то он и наш начальник, чтобы указывать нам на наши недоработки, да и вообще – почему недоработки? Сколько экономистов, столько и мнений! Если он и что-то исправлял, это ведь не значит, что ты допустил ошибку. Это значит, что он не согласился с твоей точкой зрения. - Это я понимаю, Джордж, и его досье нисколько не подорвало мою веру в себя и свои способности. Я-то себе место найду. Точнее, уже нашёл, и не хуже нынешнего. Другое я не понимаю – почему он мне никогда не говорил, что недоволен моей работой? И к чему эти рыбалки, совместные походы в спортзал, вообще – это хорошее отношение, если всё это время он под меня копал? Я пытался про себя найти этому объяснение, но тщетно. - Не знаю, Кевин. Это так на него не похоже. Всё время улыбчивый, простой в общении. Ума не приложу, как объяснить его поведение. Некоторое время мы сидели молча. Я – переваривая полученную информацию, Кевин – докуривая сигарету. Мне вспомнился один эмоциональный пост в интернете, на который я случайно наткнулся на днях, пролистывая ленту друзей. В нём девушка возмущалась – я бы даже сказал, негодовала – по поводу того, что расхожей стала идея о превосходстве животных над людьми. «Люди – вот кто настоящие звери», «Я лучше заведу собаку, чем буду выстраивать отношения с людьми», «Животные по-настоящему честны, в отличие от двуногих» - и так далее, и тому подобное. Она писала о том, какая это чушь, что в голове у людей, которые всерьёз так думают – опилки вместо серых клеточек, и что ничего-то такие люди в жизни не понимают, а вот она знает цену человеческим отношениям, и никогда, даже в бреду, не предпочтёт животное человеку. И мне тогда подумалось, что никто из них не прав, и истина как всегда где-то посередине. Бывают ли животные жестоки? Безусловно. Могут ли они обманывать? Тоже верно. Не хуже людей они могут усыплять бдительность, заманивать жертву в ловушку, притворяться не тем, кем они являются, мимикрировать. Милосердие же – человеческое качество, животные на него, как мне кажется, не способны. Привязанность, заботу, любовь они испытывать могут, и это уже очень много, но какие-то эмоции для них недоступны. Чувство справедливости. Совесть. Жалость. Это больше о людях. Сострадание – пожалуй, и о тех, и о других. Но в то же время я понимаю, что нас так привлекает в животных и заставляет говорить о том, что животные лучше людей. Это соотношение наших ожиданий и реальности. Мы знаем, что животное, каким бы ласковым и ручным зверьком оно ни было, может укусить. Поэтому когда оно нас кусает – пускай и внезапно – в голове не возникает диссонанса. Когда помимо нас другой человек начинает подкармливать дворовую кошку и она начинает ластиться к нему так же, как когда-то к нам, мы не считаем это предательством – потому что это естественно. Однако от людей мы ожидаем обратного. Знакомясь с человеком, мы не думаем тут же про себя, что он наверняка испортит нам жизнь. Так не построить никаких отношений. Нет, мы увлечены, мы общаемся, и надеемся, что взаимодействие будет приятным – или, по крайней мере, полезным. Поэтому когда наш новый знакомый отказывается от встречи, ссылаясь на плохое самочувствие, а потом мы его видим в баре в шумной компании, весело провозглашающим тост – нам обидно. Зачем он солгал? Почему просто не сказать, что у него другие планы? Неужели я ему настолько противен, что нужно придумывать какие-то нелепые отговорки, чтобы не проводить время вместе? Или другая ситуация: в классе сменяется лидер, и если день назад все боготворили Мэри Льюис, то сейчас все набиваются в друзья к Кэрол Хартнелл. При этом чтобы заслужить расположение Кэрол тот, кто ещё вчера пел дифирамбы Мэри, сегодня уже подкладывает ей кнопки на стул и смеётся над ее нелепой прической. Кажется ли нам это нормальным? Нет, конечно. Это неприятно – мы не ожидаем от человека такого поведения, и, оправдывая припевал Кэрол, мы лишь делаем скидку на то, что они дети. История с Кевином – ещё одно тому подтверждение. Неужели нельзя поговорить с сотрудником начистоту и сказать, что не устраивает в его работе? Или, по крайней мере, держать дистанцию «начальник-подчиненный» и не строить из себя его друга, чтобы потом, как говорится, воткнуть нож в его спину? Мы поговорили ещё немного. Кевин рассказал, куда устроился, и обещал спустя месяц-два поделиться впечатлениями от нового места работы. Выйдя из бара, мы разошлись в разные стороны – Кевин на Харди-роад, я – на Кавендиш-стрит. В голове моей роились мысли – о Кевине, Степлтоне, о человеческих отношениях, и лишь усилием воли я заставил себя вернуться в реальность и хоть немного насладиться прохладой осеннего вечера. Завтра будет новый день.