Навсегда твоя

— Как назовём думала? — кивая на живот жены, спросил Пчёлкин. — Анна, — Юля смирила его таким взглядом, словно это было очевидно. — А моё мнение учитывается? — Можно послушать ради приличия, но Анна означает «милость божья». — Милость, значит. — Ага. — Анна Викторовна, — перекатывал на языке имя и отчество будущей дочери Витя, — а что, звучит! В окна квартиры на Цветном бульваре светило яркое апрельское солнце. Юля готовила оладьи, которые стали в их паре безмолвным напоминанием о первом свидании, и перекладывала из банки малиновое варенье, которое передала Витина мама. Пчёлкиной с каждым днём всё сложнее было долго стоять, потому как безумно болел крестец, и даже лежать, ведь пару раз она просыпалась от того, что ей тянет голеностоп. Гинеколог утверждал, что это нормально и так бывает почти у всех, но Оля Белова уверяла, что с ней такого не происходило. До даты ПДР оставалось две недели, и Юля буквально мечтала скорее, как она говорила, разродиться. Девушка постоянно читала книги по материнству, смотрела специальные фильмы в школе для будущих родителей, в которую записалась вместе с Витей. Пчёлкин, к слову, не был ни на одном занятии, потому что постоянно пропадал в офисе. По-началу ещё Юля справлялась сама: училась пеленать ребёнка, купать его. Но когда пошли тренировки в паре, появилась проблема. Пара Юли была где-то на разборках в Чертаново из-за кабака, который пытались крышевать другие на их земле. Быстро сориентировавшись, девушка вытащила из машины Антона, который теперь возил её буквально везде, ведь за рулём Пчёлкиной было уже тяжело ездить. Хитров повторял все движения за преподавателем, но когда тот сказал, что нужно аккуратно раздвинуть колени Юли и массировать живот, он отказался. Ну, на самом деле, просто держать её голову куда ни шло, но это уже слишком. Да его Пчёла, если узнает, пристрелит сразу. Юля лишь тихо смеялась, отвечая утвердительно на вопрос «А это точно отец ребёнка?». Что она должна сказать? Что это её охранник, потому что отец ребёнка — бандит? Вот ещё. Несколько раз у неё начинались ложные схватки. Когда это случилось впервые, Юля отнеслась вполне серьёзно, растолкала мирно спящего Пчёлкина и заставила собираться в роддом, параллельно засекая время каждого спазма. Витя быстро оделся и уже стоял в коридоре, надевая плащ, когда Юля сообщила, что тревога ложная и можно ложиться дальше спать. На второй раз девушка позвонила мужу, который был на работе, сообщив, чтобы тот был наготове. Зайдя в квартиру, Пчёлкин обнаружил Юлию, сидящую перед телевизором и поедающую мороженное. С довольной улыбкой на лице она сообщила, что всё в порядке и рожать сегодня не планирует. Чтобы быть готовой к третьему разу, Юля собрала сумку в роддом по списку, вручённому ей доктором, и поставила в коридор. Утром пятого мая начало тянуть низ живота, и девушка, закатив глаза, тихо выругалась. Мол, опять началось. Она между делом сообщила Пчёлкину, что дочь пытается свести её с ума, устраивая тренировки. Сегодня Витя никуда ехать утром не собирался, а потому валялся в кровати и смотрел телевизор, который жена потребовала купить и в спальню тоже. Юля неспешно приготовила им завтрак, ходила по квартире, собирая фантики от конфет, которые Пчёлкин разбрасывал ровно там же, где съедал лакомство. Она даже не стала засекать схватки — всё равно без толку. Горячий душ, льющийся девушке на голову и плечи, приятно расслаблял. Юля подставляла лицо под воду и проводила ладонями вдоль шеи, когда почувствовала какую-то странную жидкость, стекающую по внутренней поверхности бедра. Пчёлкина быстро вытерлась насухо и села на бортик ванны в ожидании. Когда ещё одна струйка стала течь, не осталось никаких сомнений: у Юли отошли воды. Она просидела так минут тридцать, пока всё не закончилось. Одевшись в халат, девушка неспешно зашла в спальню и сообщила Вите, что сегодня-то всё же родит. Ровно до этого момента Юлия не нервничала от слова совсем. Но огромные паникующие глаза Пчёлкина и его хаотичные забеги по дому повысили уровень тревожности до максимума. Ей стало так страшно, что задрожали не только колени, да и она вся целиком затряслась, как осиновый лист. Витя уже стоял на коврике у двери, когда Юля вышла из комнаты и заявила: — Ты как хочешь, Пчёлкин, но я туда не поеду. — Чё? — он надеялся, что это глупая шутка. Но внешний вид девушки, а особенно домашний халат на теле, подтверждал обратное. — Доставайте из меня её как угодно. Я рожать не буду. — Юля, блять, поехали в роддом, — Витя разулся и пошёл в комнату. Доставать из шкафа тёплую кофту и спортивные штаны для жены. — Я сказала, никуда не поеду! — наблюдала за ним Пчёлкина, словно маленький ребёнок, который отказывается идти в детский сад. — Хватит цирк устраивать! Ты щас тут родишь. — Я тебе клянусь, Пчёлкин, когда из меня вылезет твоя дочь, лучше не попадайся мне на глаза, — она всё же взяла из его рук одежду и принялась натягивать на себя её. — Крылова, пойдём. — Он всегда её называл девичьей фамилией, когда Юля его раздражала. Вот как сейчас. — Это ты во всём виноват. — Маленькая моя, потерпи немножко, и всё закончится, — решил он зайти с другой стороны и подавил смешок, видя, как девушка пытается надеть носок. — Я тебя заставлю испытать то же самое, что будет со мной, понял? — Хорошо, только поехали, пожалуйста, — он было взял её за локоть, чтобы повести к выходу из дома, но Юля вырвалась. — Не трогай меня! Ты уже тронул один раз, и у меня теперь кости расходятся в разные стороны. — Истеричка, — буркнул Пчёлкин себе под нос так, чтобы она не услышала. — Сам придурок, — а нет, всё же услышала. Они домчали до роддома быстро. Всю дорогу Витя объяснял жене, что у них нет времени ехать в магазин, ну никак. Юля настаивала, что рожать без яблочного сока не будет и точка. Пара сошлась на том, что Пчёлкин привезёт её, отдаст в руки врачей и поедет в магазин. Вряд ли кто-нибудь и когда-нибудь так отчаянно и яростно проклинал Виктора Павловича. Юлия не кричала почти, за что её очень хвалили врачи, но с периодичностью раз в пять минут, на чём свет стоит, ругала мужа. Говорила, что это всё его вина, что вообще не честно: какого чёрта он там сидит в коридоре, когда из неё тут вылазит целый человек. К счастью, супруг этого не слышал, иначе узнал бы много нового о себе. Пчёлкин расхаживал по коридору больницы, пока Оля, Тома, Космос и Белые сидели на стульях и следили за ним, как за маятником. Ольга объясняла будущему отцу, что всё в порядке. С Юлей и ребёнком всё будет хорошо. Тамара активно кивала рядом, а Белов заявлял, что сам через это проходил. Оля же напомнила, что он, в отличие от Вити сейчас, в то время был в Бутырке, чем очень рассмешила мужчин. Друзья скурили за шесть часов ожидания все сигареты, которые у них были. Даже Космоса отправляли в магазин, но тот наотрез отказался уходить, пока не услышит, что у Пчёлы родилась дочь. К седьмому часу волнение заметно стихло. Стали обсуждать, как обмоют ножки, какую купят коляску и что у Вани Белова теперь возникнет дилемма, на ком женится: на Юле или на её дочери. Пчёлкин заявил, что они ещё посмотрят, устроит ли их такой жених, и дружная компания рассмеялась. Не весело было в это время только Юле, у которой началась активная родовая деятельность. Даже уже не осталось сил злиться на Витю, только одно желание — родить. Она отказалась от анестезии, хотя потом об этом пожалела, заявив, что сильная и справится сама. Господи, да если бы она знала, что это настолько больно, то хоть целиком бы лежала в «эпидуралке». Через двадцать минут стискивания зубов, стонов и потуг в залитой светом большой потолочной лампы палате раздался звонкий детский плач. Юля смотрела на маленького человечка, который был весь в каких-то разводах, и думала, что наконец-то это всё закончилось. Она была так счастлива и от того, что впервые видит своего ребёнка, и от того, что уже родила, что не смогла сдержать слёз. — Давай, девочка, нужно ещё послед родить, — заботливо сказала врач рядом. — Чего? Я не планировала больше рожать сегодня, — Юля напрочь забыла, что ей рассказывали про это в школе родителей. — Тужься! Через пару минут она родила всё, что от неё хотели, и молилась, чтобы больше внутри ничего не осталось. Доктор ласково гладила девушку по голове и тихо говорила приятные слова, хвалила Пчёлкину и называла «Умницей». Ребёнка уже обтёрли, измерили, взвесили, проверили дыхание и пульс, поднося молодой маме. Юля, аккуратно взяв на руки самое крошечное создание в мире, как ей казалось, попросила позвать Витю. — Пчёлкин где? — выглянула акушерка из-за двери, прерывая анекдот Космоса. — Я тут, — крикнул Витя. — Поздравляю, папа, — ласково улыбнулась женщина. — Девочка. Вес два восемьсот, рост сорок пять с половиной. По коридору после секундной заминки и переглядок раздались громкие крики и поздравления. Пчёлкин, Холмогоров и Белов крепко обнялись, не сдерживая эмоций. — А к ней можно? — чуть успокоившись, спросил у женщины Витя, кивая на дверь в палату. — Нужно. Он мог поклясться, что никогда в своей жизни не видел ничего более прекрасного. Юля лежала, укрытая тонкой простынёй, и прижимала к себе хрупкое тельце дочери, указательным пальцем гладя её по щеке. Витя задержался в дверях, не решаясь зайти, но уставший и счастливый взгляд, который подняла на него супруга, буквально заставил ноги понестись вперёд. — Я люблю тебя, маленькая моя, больше жизни люблю, — шептал Витя, сглатывая ком в горле, целовал в макушку Юлю и осторожно, словно боясь сломать, брал за ладошку Анечку. — Даже не пытайся, Пчёлкин, — улыбаясь, произнесла Юлия. — Как только смогу встать, прострелю тебе колено. Хотя даже это не так больно будет. — Как скажешь, — усмехнулся Витя и нежно поцеловал жену в губы. — Спасибо тебе, любимая. Спасибо. Он думал, что любить сильнее, чем он Юлю, невозможно. Но, увидев её вместе с дочерью на руках, понял, что заблуждался. Его сердце словно удвоилось, расширилось, вмещая в себя новое чувство: абсолютную, безусловную любовь к Анне Викторовне Пчёлкиной.