Argumentum baculinum (первая версия)

Милица понимала, что совершает огромную ошибку. В школе она часто читала истории про своих сверстников, которые никогда не отказывались от высоких идеалов, шли против воли родителей и оказывались победителями. В подростковом возрасте истории приобрели трагический оттенок. Взрослый мир оказывался жесток, юные герои гибли, но Империя хранила память об их верности. В академии эти истории вернулись в новом виде: многочисленные примеры запутанных дел в учебниках исподволь рассказывали о следователях, свидетелях, судьях, просто чиновниках, которые давали правдивые показания на своих близких и приносили Империи пользу. Ведь польза для тысяч гораздо важнее, чем польза для одного? Это всё Милица послушно зубрила, но никогда не примеривала на себя. Зачем? Её отец — честнейший из людей. Она восхищалась тем, как этот маленький невзрачный человек выступал против могущественных дворянских семей, месяцами пропадал в командировках, но восстанавливал имперскую справедливость. Её одногруппник, туповатый Ахем, порой вслух мечтал, чтобы его родители, двое мелких дворян из Коринфа, оказались изменниками Империи. Он бы тогда их, без сомнения, разоблачил и получил повышение от Императрицы за верность. А что такого? Его родители никакой пользы, по мнению Ахема, не приносили. Живут себе, мама растит виноград, папа руководит винным складом. Вот сам Ахем бы пользу принёс. Получил бы полномочия и разоблачал себе врагов Империи. А то без этого приходится зубрить, к экзаменам готовиться, унижаться перед преподавателями. Милице Ахем был противен, и она не очень расстроилась, когда на зимних экзаменах он с треском провалился и умотал к себе в Коринф, к столь возмутительно честным родителям. Поэтому, когда бабушка вошла в её комнату, где она ждала новостей и велела переписать принесённые ей образцы своей рукой, Милица не сразу поняла, что от неё требуется. Потом прочитала и в ярости разорвала. Бабушка в ответ отвесила ей такую затрещину, что в глазах потемнело. Потом велела собрать обрывки и переписать их, иначе её отца казнят. — Вы смеётесь? Как это поможет?! — Этот упрямец наконец—то чистосердечно признается, и Рамсес оформит ему помилование с высылкой и лишением дворянства. — Это бред! Папа ничего из этого не делал! Как его могут обвинять в измене? — Все улики против него, — коротко ответила Марика. — Его либо казнят, либо он признается. — Моё признание ему ничем не поможет! — Твои признания в дело не пойдёт. Я же сказала, надо, чтобы твой тупой отец всё—таки признался. Ты будешь писать — или мне пойти к твоей сестре? — Нет, я всё напишу, бабушка. Милица послушно и меньше, чем за час, переписала, как отец призывал её к измене, как она находила у него подозрительные письма и книги. Эти обвинения звучали полным бредом. Как участники заговора и гости отца были указаны ещё их дворецкий, которого Милица не видела с тех пор, как её забрали из общежития и привезли в дом бабки. Остальных заговорщиков Милица не знала, но послушно вписала их имена. Бабушка осталась довольна и даже потрепала её по голове. И на два дня исчезла. Милица не понимала, что происходит, но и того, что она знала, хватало, чтобы понять, что отец попал в серьёзный передел. Она знала, что отец последние недели работал на азиатском берегу. Что такого там случилось, что он пропал, а бабушка потребовала от неё написать такую… чудовищную бумагу? Ответов не было. Милена о доносе сестры на отца не знала. Эта дурёха бродила по отведённым им комнатам, ныла и спрашивала, когда они вернутся домой. Милице хотелось надавать ей пощёчин, чтобы та пришла в сознание. Но Милица сдерживалась и ждала, когда бабушка принесёт ещё новостей. Новости пришли за ужином. Их теперь заставляли есть вместе со всей семьёй. Кроме бабушки Марики, за столом сидел Эйе, тётя Оленка и её похожий на вавилонского кота муж. У виконта Васила лицо было каким—то плоским, как у этих тупых декоративных кошек, словно его долго выравнивали об стену. За столом он вёл себя не лучше кота. Молчал, что—то мычал, делал комплименты жене и бабушке. Когда Эйе начинал истекать желчью, он замолкал и делал вид, что ничего не слышит. Милице хотелось разок треснуть его чем—нибудь тяжёлым, чтобы он вёл себя поживее. В этот раз бабушка Марика опоздала. На востоке небо уже было готово явить солнце, слуги поставили на окна фильтры. В столовую Марика вошла медленно, лицо было серым, как у покойницы. Милица не знала, куда она ездила, но поняла, что новости бабушка принесла плохие. — Ну? — первой прервала повисшую тишину тётя Оленка. Она оставила вилку. Бабушка ничего не ответила, только молча села на своё место. — Бабушка, где вы были? — Милена словно не чувствовала повисшего напряжения. Марика равнодушно посмотрела на внучку, потом повернулась обратно к тёте Оленке и покачала головой. Та замерла. Дядя Васил перестал жевать свой салат. — Значит, ублюдку конец? — Эйе тоже понял, что случилось, но напротив, огорчённым не выглядел. — Туда ему и дорога. — Ещё слово, мой дорогой супруг, — медленно процедила Марика, — и ты сгоришь вместе с ним. Если бы не вечное недовольное выражение лица и странная, фальшивая и злорадная улыбка, герцога—консорта можно было бы назвать красивым. Он был похож на своего старшего брата, но пробудился куда раньше него. Вместе с Марикой они могли бы быть красивой парой. Они такой когда—то и были, но семейное счастье рухнуло за столетие до рождения Милицы. — Я что, мешаю вашему горю? — Эйе пожал плечами. — Горюйте, но мне—то что с его смерти? — Чьей смерти? О чём вы? — Милица почувствовала волнение в груди. Только не… Бабушка повернулась к ней, но не ответила. — Твой горе—папаша приговорён имперским судом к смерти, — охотно пояснил Эйе. — За измену. — Нет, — Милица не поверила. Дед всегда говорит всем гадости. — Ты врёшь. Бабушка! — Следи за словами, нахалка. Вон, спроси у них, правда ли это! — он кивнул в сторону жены и дочери. — Ну, что вы замолчали, мои дорогие красавицы? Я не прав? Марика закрыла глаза. — Да, он прав. Милица замерла. — Бабушка, но… — Ты плохо слышишь? — прервал ей Эйе. — Твоего папашу приговорили к смерти за измену. Наконец—то и от моего тупого братца—судьи случилась хоть какая—то польза. —Эйе, заткнись, — тихо приказала Марика. — Я? Твой ублюдок чуть не погубил всю семью! — Мой отец — самый честный человек, — с трудом выдавила из себя Милица. Она почувствовала, что её начало мелко трясти. От страха? От ярости? Внутри неё, там, где должно быть сердце, появилась пустая дыра. Она просто не чувствовала своего тела. — Он никогда не делал ничего плохого. — Что? — Эйе ничего не услышал. — Что ты там бормочешь? — Папа, довольно, — тётя Оленка поднялась с места. Дядя Васил попытался улыбнуться и что—то пробормотал про апелляцию, но его никто не слушал. Милена тоже что—то говорила и дёргала Милицу за рукав с требованиями объяснить, что случилось. — Что тебе от меня надо?!— Эйе повернулся к дочери и замахнулся на неё бокалом. — Я могу хотя бы в своём доме говорить всё, то я думаю? Или хочешь, чтобы из—за этого идиота под раздачу попали твои дети? — Не тебе говорить о моих детях! — она схватила его за руку. Бокал выпал из его руки и разбился. — Я твой отец — и буду об этом говорить! Как о том, что твой ублюдок—братец едва не погубил всех нас. Что, старая шлюха, скажешь, что я не прав?! Марика в ярости вскинула голову, но Милица уже этого не видела. Её захлестнула ярость. — Сволочь! — она схватила блюдо и запустила им в лицо деда. Эйе вскочил на ноги. Под руку попался столовый нож — Милица кинула и его. Брызнула кровь, и старик упал. — Прекрати немедленно! — закричала Марика, чем лишь привлекла её внимание. — Чтобы ты сдохла, тварь! — Милица запустила в бабку бокалом, но та отскочила в сторону. — Лживая карга! Что ты наделала! —Милица! — Милена попыталась схватить её за ноги, но Милица запустилась тарелкой и в неё. Дядя Васил увидел у неё в руке хрустальный кувшин с компотом и нырнул под стол. Как раз вовремя. Кувшин пролетел там, где только что была его голова, и ударился в столовое зеркало. В стороны брызнули стеклянные осколки. Рядом появилась тётя Оленка. Милица попыталась ударить её вилкой, но та успела первой. От тяжёлого удара в челюсть в глазах потемнело, а зубы со стуком ударились друг о друга. Она упала. Сверху навалились слуги. Милица закричала и укусила мелькнувшую перед ней руку. На языке появился вкус крови. — Чтобы вы все сдохли, твари! Чтобы вас сожгло! Ненавижу! НЕНАВИЖУ!!! Она сорвалась на бессмысленный крик. Рядом причитала Милена, но она ничего не видела. Её связали. Милица попробовала извиваться и кусаться, но голову быстро завернули в какую—то тряпку. — Бешеная тварь! — кричал Эйе. — Врача, ублюдки! — Чтобы ты сдох, сволочь! — Милица из последних сил дёрнула ногой. Её снова ударили и связали ноги. Она попыталась разорвать путы, но кто—то снова ударил её по голове. Когда она смогла открыть глаза, её уже уложили на железную кровать с ажурным изголовьем. Руки и ноги привязали к раме. Она попыталась подняться, но ремни впились в кожу. — Мил, не надо! Там, где ремни коснулись кожи, стало невыносимо больно. Она спешно расслабилась и запрокинула голову. На коже остались следы. Проклятое серебро. Рядом с кроватью на стуле сидела Милена. — Как ты, Мил? — сестра испуганно выпучила глаза. Милица выругалась. — Когда меня отпустят?! — Ты выбила дедушке глаз. Он в ярости. Бабушка запретила тебя отпускать… — Он не сдох? — Милица попыталась вспомнить, когда она успела ударить деда. Может быть, той вазой? Да нет, невозможно… Или всё—таки возможно? Что ж, глаз так глаз. Вот вырвать бы ему горло, это было бы другим делом. — Нет, рана не опасна. Но он остался без глаза пока. Врач сказал, что он только через месяц восстановится. — Жаль, что не помер, — Милица вздохнула. — Развяжи меня, пожалуйста. Я успокоилась. — Не могу, — Милена задрожала и сжалась. — Бабушка пообещала меня убить, если я так сделаю! —Трусиха. — Мил, папу правда убьют? — Как слышала, — Милица почувствовала, как по лицу покатились слёзы. Она с шумом всхлипнула. В груди всё болело. Отца казнят. Бабушка так сказала. Лживая старая дрянь! Милица снова всхлипнула. Из груди рвались рыдания. Она обещала, что её признание поможет! Где эта помощь?! — Мил, ты… — Чтоб вы все сгорели! — Милица всё—таки разрыдалась. Она даже не заметила, как ремни снова стали жечь кожу. А плевать! Она заслужила это! Пусть хоть до костей прожжёт! — Мил, мы… — Ты всегда была дурой, — прошипела Милица. От ярости дёсны поднялись, и она едва не прокусывала губы. Слёзы текли по щекам и шее. — Несносная тупая дура! Внутри тотчас же поднялась волна удовлетворения: у сестры от обиды задрожали губы. — Отец тебя любил больше всех на свете. Он всё для тебя делал, а ты сидишь тут и хлопаешь губами! Его из—за тебя казнят! Милена прижала руки ко рту. Её глаза тоже наполнились слезами. — Дура! И мама тебя не любила тоже! — Милица не знала, чего бы обидного придумать и выплюнуть в лицо сестре. Ей нужно было хоть как—то выплеснуть боль из сердца, хоть кого—то, кроме себя обвинить в случившемся. Милена разрыдалась и выскочила из комнаты. — Беги, тупая корова! — прокричала ей вслед Милица. Она ещё раз всхлипнула и обмякла. Действительно, стало легче, но вот чего она добилась? Обидела сестру… Сердце снова сжалось от понимания, что она сама по указке бабки написала отцу смертный приговор. Скрипнула дверь. Милица подняла взгляд. Бабка. — Очнулась? — герцогиня села на стул. Вместо обычной хитрой косы со множеством аленьких заколок и свободных прядок, волосы бабушки были просто в нескольких местах перехвачены лентой. Она выглядела очень измученной. — Да, бабушка, — кивнула Милица. Бабушка Марика была для них всегда чем—то вроде Императрицы, только чуть поближе. Она присутствовала и определяла всю их жизнь, но своей собственной персоной она появлялась в ней редко. Милена её вообще боялась до ночных кошмаров. Бабушка Марика была чем—то страшным, чудовищно огромным и пахла тяжёлыми медовыми духами. С ней всегда был дедушка Эйе, который был худшим из всех людей. Сказать гадость, обидеть, даже если перед ним ребёнок — Эйе ничего не останавливало. А теперь она вот выбила дедушке Эйе глаз. Ну, и поделом ему. Жаль, что он не умер. — Ты дура, — голос бабушки был тихим. — Я знаю. — Чего ты добилась этой истерикой? — Чего вы добились моей ложью? Марика по—прежнему смотрела не на её лицо, а не связанные над головой руки. — Я думала, это поможет. Твои признания должны были убедить его, что стоит признаться в своей вине… Тогда мы с Рамсесом смогли бы настаивать на помиловании. — Папа не виновен. — Виновен, не виновен, — зло прошипела герцогиня. — Кого это когда волновало? Этот дурак полез на рожон, хотя я предупреждала его! — О чём? — Обо всём. О том, что так случится. Теперь он — покойник. — А апелляция? — Воля Императрицы, — рассмеялась Марика. — По воле Императрицы он будет казнён сегодня на закате. — Уже?! Бабушка кивнула. — Его уже не спасти, — её голос стал совсем тихим. — Вы обещали его спасти! Бабушка ничего не ответила. Милица снова заплакала. — Отпустите меня! — Нет. — Почему?! Что я могу сделать? Отца же уже не спасти, а я… — Ты наследница Милеши Фортуны. — Что? — Что слышала, дура, — Марика сгорбилась. — Твоя вторая бабка. Она требует, чтобы я отдала тебя ей, так как по законам Империи ты её единственная оставшаяся прямая наследница. — И что с того? — Милица не могла понять, почему герцогиня сменила тему. — Даже так, какое вам дело? — Мне? Какое мне дело?! — внезапно разозлилась Марика. — Отдавать моих внучек твари, из—за которой мой сын вот—вот умрёт, а я не могу ему ничем помочь?! Милица сжалась. — Пусть ляжет со стаей шакалов! — Марика вскочила на ноги. — Завтра на рассвете вы с сестрой уезжаете в Киев вместе с тётей Оленкой. Это не обсуждается. Поедете инкогнито, под видом слуг, понятно? Вздумаешь устраивать ещё одну драку или решишь, что Милеша будет к тебе добрее — не задерживайся в моём доме! Герцогиня вылетела из комнаты и с силой захлопнула дверь. Она снова осталась в одиночестве. Отца казнят на закате. Нет, это бред. Папа… Папа не может так просто взять и умереть! Милица не верила этому. Глупость. Это всё дурной сон. Она просто спит. Ей надо заснуть, чтобы проснуться дома от ворчания отца под дверью. Он снова будет отчитывать её за разные мелочи, объяснять прописные истины, требовать, чтобы она внимательней относилась к учёбе. Всё будет по—прежнему. Но сон не шёл, Сердце по—прежнему бешено колотилось, а из глаз текли слёзы. Как это случилось? Ещё четыре дня назад всё было хорошо. Она почти сдала свои экзамены, отец наконец—то оправился после дела Даймы Ваем, даже Милена наконец—то начала учиться, а не трепать ей нервы своими бесконечными проблемами. Почему всё рухнуло? К ней никто не приходил. Милица запрокинула голову. Сквозь затемнённое стекло она увидела солнце. Полдень уже прошёл. До смерти её отца осталось меньше шести часов. Она лежит здесь, связанная, а где—то её отец готовится к смерти. Как его убьют? Расстреляют? Или выкинут на солнце? Неужели он сгорит так же, как мама? Когда мама погибла, отец оградил их от всего, что было связано со смертью. Даже не взял на похороны. Они побывали на её могиле только через год, когда он решил, что теперь можно. О том, почему мама умерла, он сказал коротко: просто умерла. Ну, умерла, так умерла. Им было достаточно. Уже потом, в академии, Милица узнала, как именно ушла мать. Это её потрясло. Нет ничего мучительней смерти на солнце. Её мать умерла в страшных мучениях. Теперь то же самое ждёт и отца. А она лежит и ничего не может сделать. Дверь скрипнула. Милица втянула носом воздух. В комнату вошла девчонка в длинном халате с кафтаном в гербовых цветах поверх. Она бодро прошла к столу и грохнула на него поднос. Потом развернулась, и Милица изумлённо вскрикнула. — Привет, графиня! — Сэс улыбнулась от уха до уха. — Рада, что ты жива! — Ты?! — Милица от удивления даже перестала плакать. — Ты? Но как? С мелкой торговкой чаем Милица познакомилась случайно. Это было два года назад, когда отец наконец—то отпустил её в общежитие жить, а не просто в гости к друзьям. О, это была долгожданная свобода! Не надо отчитываться за каждый день, не надо за долгими нудными семейными ужинами слушать очередное воспоминание отца об их детстве или матери! А ещё это значило возможность попасть за азиатский берег или вообще за пределы города. Отец, конечно, обо всех этих приключениях не знал, иначе бы забрал обратно домой, под замок. В тот день они, как всегда, весело проводили выходной день на базаре, когда один из одногруппников затеял драку с тоже загулявшим студентом морской академии. Началась драка, и, — как назло! —рядом оказался патруль дворянской инспекции. Милицу чуть было не схватили, как участницу драки, но помогла мелкая торговка цветами. Она вывела её с базара, а взамен потребовала купить её цветы. Пришлось купить. Целую корзину! После они с Сэс сталкивались в разных концах Анадолы. Девчонка была то с цветами, то с кувшином, вела себя просто отвратительно, но зато через неё можно было купить разную мелочь вроде вполне неплохого чая по терранским ценам. Увидеть уличную торговку в цветах своего дома, да ещё, когда она устроила… Она что, работает на её бабку? Или деда? Милица вздрогнула и напряглась. Ремни впились в кожу, и она зашипела от боли. — Ты… —Тш, зачем ты зубами так щёлкаешь? — девчонка подошла к её кровати и принялась распутывать её ремни. — Я и так едва их всех разогнала. Ой—ой—ой, как они тебя! — Кого? — Милица растеряно села и растёрла руки. От ремней остались уродливые красные следы. — Охрану твою. На, поешь, — Сэс сунула ей в руки шоколадное печенье. — А то выглядишь страшно. — Э… — И волосы собери. Нам сейчас придётся по улице идти. — Куда? — Отсюда, — вздохнула Сэс и укоризненно посмотрела на неё. — Что не понятно—то? — Но, как? Куда? Кто? —Хоремхеб придумал, как спасти твоего папашу. — Мастер?! — Милица выронила печенье. — Папу?! Он жив?! Мы успеем до казни?! — Ну, твой приятель считает, что время ещё есть, и что казнь на самом деле будет позже. Тебе с сестрой надо во Дворец. Хор даже придумал, как попасть сразу на глаза Императрицы. Ну, или хотя бы его деда. — Герцог Рамсес? — Милица приняла у девочки плащ. — Но он же… он его и приговорил! Бабушка так сказала! — Слушай, я не знаю, кого и что он приговорил! Меня попросили тебя вытащить отсюда, я вытаскиваю. Сама со своим любимым будешь разбираться. — Он не мой любимый! — Ну ладно, с нелюбимым, — Сэс закатила зелёные глаза. — Всё, пошли, — она сдёрнула её с кровати и потащила за собой. В длинной галерее, выходящей в один из малых двориков дома, никого не было. Только у двери стояла бледная, как мел, Милица. На плечах сестры лежал чёрный плащ, как у кетуда. Такой же она молча протянула Милице и отвернулась. — Миле, прости, я… — Потом помиритесь, — одёрнула её Сэс. — Идёмте. Она закрыла дверь на замок и повела их за собой. Они спустились по лестнице для слуг в большой сад. — Так, я вашего садовника немного отравила… — Что ты сделала?! — Да ничего страшного, он в уборной, — прошипела Сэс. — Но всё—таки не шумите, мало ли что! Они прошли мимо пышных кустов жасмина к высокой стене. Тут же на земле их уже ждала простая садовая лестница. Они вдвоём с Сэс приставили её к стене. — А сигнализация? Нас же… — Я всё отключила. — Но как?! — Потому что я очень умная! Можно даже сказать, что гениальная! — гордо объявила Сэс. — Поблагодаришь потом, а теперь лезь давай. Там Хоремхеб ждёт. — Тогда я первая, — Милица взялась за деревянные перекладины. Голова ещё немного кружилась после побоев, но на неё смотрела младшая сестра, а впереди была возможность спасти отца. Это придало сил. Милица влезла на стену. С другой стороны никакой лестницы не было, зато стояла одинокая фигура в плаще. — Наконец—то! — обрадовался Хоремхеб. — Я вас уже заждался! — А как спускаться?! — прошипела Милица. — А это…— Хор расставил руки. — Прыгай! Милица с трудом удержалась от разочарованного стона. Роста в Хоремхебе было не намного больше, чем в её отце, и столько же силы. Как он её ловить собрался? — Сам сказал, — она сжалась и оттолкнулась от стены. —Оууууи! — Хоремхеб её поймал, но его золотистые глаза полезли на лоб. — Ну. Ты… Ты… Поймал! — Теперь опусти, там ещё Милена и Сэс. — Да? — Хоремхеб едва не уронил её, пока ставил. Милену он поймал с трудом, за что Милице захотелось его треснуть тяжёлым. Сэс спустилась последней. Она пинком уронила садовую лестницу в кусты и ловко спрыгнула сама. — Всё, теперь идём, — она взяла Милену за руку. — Во Дворец. — Во Дворец? Прямо так? — Удивилась Милица. — Да! — закивал Хор. В отличие от них, он к выходу на солнце подготовился основательно: кроме плаща на нём была шляпа с вуалью, перчатки, шарф. Вуаль он снял и накинул Милице на голову. — Зачем это?! — скидывать глупую тряпку без перчаток Милица не решилась. — Ну, это… Так. На всякий случай! — без вуали стало видно лицо её преподавателя. От своего деда Рамсеса, тоже красивого, как и его брат Эйе, мужчины, Хоремхеб унаследовал светлые волосы квадратное лицо с прямым носом. В целом, преподаватель криминалистики был весьма миловидным, но ему не хватало каких—то мелких черт, которые делали братьев—герцогов красивыми. Будь он чуть—чуть более привлекательным, Милица бы не устояла перед его упорными ухаживаниями. А так… Так она думала о том, что он преподаватель, а она студентка. Уже намёка на отношения между ними достаточно, чтобы совет академии начал расследование о служебном несоответствии и замучил их проверками и дополнительными экзаменами. К тому же Хоремхеб был младшим из двух братьев и старше её в два раза. Но всё—таки, главное, что у него только братья. Говорили, что пол будущего ребёнка зависит от мужчины, и в этом плане Хоремхеб не был завидным женихом. В правящей ветви Александрийского дома уже четыре поколения не было дочерей. У Хоремхеба было уже двое племянников, и оба были мальчиками. Даже старый хрыч Эйе не выделялся в этой печальной статистике: достоверно, его ребёнком был только дядя Виктор. Был ли он отцом тёти Оленки, знала только бабушка, а она на эту тему никогда не говорила. Но если Хоремхеб поможет спасти отца, то Милица готова на всё. Все её будущие дочери ещё не существуют, а отец ещё жив. — Вы там будете миловаться или всё—таки пойдёте? — зашипела на них Сэс. — Нас сейчас искать будут! Они прошли по узкой улице между их домом и поместьем герцогини Иераклионской к Золотому мосту. Пока они шли по нему, Хоремхеб пытался рассказать свой план. — Мы с Сэс сделали для вас документы. Вы теперь Мея и Медеза аль Хусед, вассалы Вавилонского дома. — Они же все чернявые! — Да кто это проверять—то будет? — отмахнулся Хоремхеб и передал им две идентификационные карточки. — А это приглашение на Диван от герцога Рамсеса. Слушателями. — А так можно? — Угу. Вы будете яко бы представителями художественной академии. Их так обычно и вызывают, если нужны консультации. — Сегодня заседает Диван? Почему днём? — Срочное заседание. Ваша бабушка, Милеша, потребовала его созыва. Вы слышали? У неё старшая дочь погибла. А больше наследниц у молдавского дома, кроме вас, нет. — Папу обвинили в убийстве тёти. —Аха, — кивнул Хоремхеб. — Она требует, чтобы ваша бабушка Марика передала вас под её опеку. Но папа считает, что это нужно для чего—то другого, и что дед будет первым дураком в Империи, если согласится с её требованиями. — А герцогиня Марика тоже должна присутствовать на Диване? — внезапно догадалась Милица. — В точку! — влезла в разговор Сэс. — Мы ждали, когда она уйдёт, и слуги разойдутся спать. — Вы придёте на Диван в конце, — перебил её Хоремхеб. — Янычары вас проводят. Императрица должна быть ещё в зале. А что делать дальше… — Мы увидим на месте, — кивнула Милица. — Хор, зачем ты это делаешь? Мужчина засмеялся. — Ну, я не согласен с тем, что происходит и что делает дед. Я немного знаю графа Милоша, и он самый честный человек во всей государственной инспекции. Он просто не мог совершить то, в чём его обвиняют… Так что когда ко мне пришла Сэс и предложила ему помочь, я согласился! —Сэс?! — тут настала очередь удивляться уже Милице. — Но ты… Как?! — На самом деле я хорошо знаю графа! — она развела руками. — Извини, что не говорила тебе. Он мне очень помог, и я решила, что если поддержу его в такую трудную минуту, то сделаю хорошее дело… И это, всё, я дальше с вами не пойду! — она указала на свой кафтан. — В этой одежде нас сразу разоблачат. Так что давайте, идите сами, а я буду ждать, как оно всё пройдёт! Милица кивнула, взяла за руку сестру и не оборачиваясь повела ее к воротам. Хоремхеб шёл чуть в стороне и рассказывал последние детали своего плана. — Приглашение отдадите янычарам, они вас проведут, так как дворцовых слуг на уже начавшееся заседание не пропустят. Не нервничайте, не бойтесь, им часто приходится водить туда разных новичков. — А у тебя проблем не будет из—за этого? Как ты сделал эти приглашения? — Да… есть знакомые. А будет или не будет, это мои проблемы, — Хор отмахнулся. — Дед братца Мута отмазал, когда тот напился и шлялся по Анадоле с оружием, а меня тем более не сдаст. — Хорошо, — до ворот Внешнего Двора оставалось меньше двух сотен метров. Пора. Милица собрала волю в кулак. — Хор, спасибо тебе. И… извини, если что, — она приподняла вуаль, поднялась на мыски и поцеловала преподавателя в щёку. — Мы пойдём. — А… Аха, — ошарашенно кивнул мужчина. — Не волнуйтесь, и всё пройдёт просто отлично! Милица смущённо отвернулась, взяла сестру за руку и потащила её за собой. Всё прошло так, как им рассказывал Хоремхеб. Слуги у ворот зарегистрировали их и вызвали солдата сопровождения. Огромный янычар в красной одежде, с огромным плащом, в маске нависал над ними. Из—под одежды был виден только тяжёлый темнокожий подбородок. Милица не доставала гиганту даже до груди. Хотя солдат обращался к ним очень вежливо, у неё тряслись колени, а когда он проверял их приглашение, она едва не упала в обморок. Пальцы Милены, которыми она держала её за локоть, сжались так, что стало больно. Неужели получится? Они слишком светлые для вассалов вавилонского дома. Там все дворяне похожи на местных терран: смуглые, с ореховыми глазами, кудрявые и черноволосые. — Идёмте, баронессы, — солдат сложил приглашение и убрал его под плащ. Он провёл их через Внешний Двор прямо к Куббеалты. Тут Милица никогда в своей жизни не бывала. Огромный купол стоял почти вплотную к Дворцу Звёзд и возвышался над всеми окружающими зданиями. Янычар провёл их через боковой вход прямо к залу и остановился только перед караулом из других янычар. — Подождите здесь, пожалуйста, — солдат указал им на стоящие вдоль стен деревянные скамьи с подушками. — Что—то случилось? — прошипела Милена, когда их провожатый подошёл к ещё двум красным солдатам около высоких дверей. — Не знаю, — отсюда не было слышно, о чём они разговаривают. Чернокожий солдат достал их приглашение и показал его часовым. Те переглянулись и посмотрели на девочек. Те старательно сделали вид, что нисколько не волнуются. — Простите, боюсь, случилась какая—то ошибка, — немного растеряно сказал их провожатый, вернувшись от дверей. — Вы пришли в верное время, как указано в приглашении, но заседание уже закончилось. — Как закончилось? — Милица попыталась не выдать свой ужас. Её сердце пустилось вскачь. — Но… Это невозможно. — Мне очень жаль, но заседание действительно закончилось пятнадцать минут назад. — Но… А герцог Рамсес ещё там? Он вызвал нас по приказу Её Величества… Янычар оглянулся на коллег. — Да, второй советник ещё там. Тогда проходите. Милица вскочила на ноги и почти силой поставила бледную, как мел, Милену. — Идём, всё будет в порядке! Сестра нервно кивнула. Янычары пропустили их в зал. Внутри Куббеалты… впечатлял. Огромное помещение под широким, словно подвешенным в воздухе прозрачным куполом, было неописуемо величественным. Места для членов Дивана спускались от дальних стен вниз большим просторным амфитеатром. Напротив них, около обращённой к Дворцу Звёзд стены, стояла высокая ширма с гербом Императрицы. Отец рассказывал, что её окружала охрана из янычар. Но сейчас их там не было. Значит, Императрица ушла. Около ширмы, точнее, около стола имперских секретарей возилась с бумагами одинокая фигура герцога Рамсеса. Милица чуть не расплакалась. Всё. Это конец! — Светлейший герцог! — Янычар щёлкнул каблуками и вытянулся перед Вторым советником. — По вашему приглашению прибыли Мея и Медеза аль Хусед! — Что? — герцог вздрогнул и выпрямился. — Я никого не приглашал. Что за… — он оглянулся и посмотрел прямо на них. Милица с трудом вздохнула и приложила руку к сердцу. — Мир вам, дедушка. Милена повторила её слова. Герцог ничего не ответил. — Мы просим вас дать нам аудиенцию у Ее Величества, — Милица первой подняла глаза. – Нашего отца осудили незаконно! — Ты сама дала против него показания, — герцог поморщился, как от зубной боли. — Теперь передумала? И как вы попали во дворец? Я вас не вызывал! Мурад! Янычар вздрогнул. — Ваша светлость, у них приглашение с вашей печатью! — Пожалуйста, дайте нам шанс... — Вы его уже использовали, чтобы посадить отца в тюрьму, — отрезал герцог. Милена разрыдалась. Милица тоже почувствовала, как по щекам потекли слёзы. — Мурад, дай сюда эту бумажку! — Ваша Светлость, их документы в полном порядке… — Я ещё не настолько сошёл с ума, чтобы не узнать внучек Марики! Мало ли, что у них там написано! Тем хуже тому, кто им эти бумажки сделал! Дай сюда! — он вырвал приглашение из рук солдата. — Ваша Светлость, я умоляю вас, — Милица упала на колени и вцепилась в подол герцогского платья. — Умоляю, не отворачивайся. Нас обманули и отвернулись от нас все, кому мы хоть сколько—нибудь доверяли! Аудиенция наш последний шанс... — Быстро встала! — разозлился герцог. — Нечего устраивать тут представления! — Умоляю, мы… — Нет—нет—нет! Всё! Мурад, убери их отсюда! Янычар осторожно взял её за локоть и попытался поднять. — Оставь их, — резко ожили динамики. Металлический компьютерный голос прокатился по пустому залу и несколько раз слабо отразился от стен. Мурад мгновенно выпрямился и подобрался, а ещё не вышедшие из зала дворцовые слуги низко поклонились. — Ваше Величество, — Рамсес отвернулся от Милицы с сестрой и низко поклонился, прижав руку к сердцу. — Простите за эту сцену! — Твоё негодование вполне оправдано, — Милица была готова поклясться, что слышит стук лёгких каблуков из—за ширмы. Этот звук… слишком человечный для вечной матери потряс ее едва ли не больше, чем само присутствие Императрицы. Логика соглашалась, что вряд ли Ее Величество, если она на самом деле существует, будет носить тяжёлые армейские ботинки или гимнастический туфли без каблуков. Но все равно, такой человеческий и простой звук только пугал. — Они явились во дворец в нарушение всех правил... но был ли у них выбор, Рамсес? — Правила посещения Дворца созданы в первую очередь для нормального функционирования государственного аппарата. Если по дворцу будут слоняться орды бездельников… — Что уже происходит, если ты не заметил. Половина присутствующих сейчас во Дворце дворян пришла сюда лишь для того, чтобы почувствовать себя важнее. — Ваше Величество, но это не значит, что можно подделывать дворцовые документы! — Тебе следует лучше следить за своими внуками. Кто там у тебя пытался ограбить терранскую кальянную? Рамсес закашлялся. — Ваше Величество, я уже примерно наказал его за столь неподобающее поведение! И вы сами выбирали ему наказание! Причём тут то... неприятное происшествие? — Я помню. Но всё же… Итак, вы две хотели мне что—то сказать. Что же это? — Наш отец, граф Аслан, осуждён на смерть несправедливо, — выпалила она. — Нас заставили его оговорить… чтобы… чтобы… — Чтобы — что? — Чтобы бабушка могла выхлопотать для него прощение… У вас… — у неё бешено заколотилось сердце. — Она обманула нас! Отец был не виновен... Мы не знали! — Твой отец — Милош Аслан? — уточнила Императрица. Милица истово закивала. — Все мои показания были ложными, Ваше Величество! Отец не участвовал ни в каком заговоре против Вас! Он всегда был честным человеком! — Значит, вы дали ложные показания, — вздохнули динамики. — Что ж, и что дальше? Когда был вынесен приговор Милошу Аслану? Герцог Рамсес, ты вёл это дело, ты должен помнить. Милица вспомнила о присутствии герцога и вздрогнула. — Герцог Рамсес тоже в этом участвовал, Ваше Величество! — Помолчи, — перебила её Императрица. — Рамсес. — Вчера. Без права на апелляцию, если вы об этом, Ваше Величество. По вашей воле. — Значит, приговор уже приведён в исполнение. Долго же вы две сюда шли. Милица вздрогнула. — Приведён в исполнение? Но… бабушке… Хор… Они сказали, что сегодня на закате… — ноги внезапно стали слабыми, а голова – тяжёлой. Милица почувствовала, как зал переворачивается, и закрыла глаза. Когда открыла, то обнаружила себя лежащей на пушистом зелёном ковре на ступенях перед ширмой Императрицы. Сама ширма была убрана и стояла у стены, около высокого неудобного трона с зелёными подушками и тяжёлым зелёным балдахином суетился робот—уборщик. — А где?.. — Она попробовала поднять голову. Оказалось, она лежит на коленях у сестры. — Императрица ушла, — герцог Рамсес стоял, прислонившись к столу секретарей. Кроме них троих и дюжины роботов в зале никого не было. Они остались одни. Герцог Рамсес вздохнул, подобрал полы своего платья и присел рядом с Миленой на ступеньку. Милица поспешно села. Второй советник выглядел уже не грозным или возмущённым, а бесконечно уставшим. — Итак, мои дорогие внучки, нам предстоит серьёзный разговор по поводу вашего поведения. Милица сжала зубы. Куда ушла Императрица? Да, с дорогим дедушкой им предстоит серьёзный разговор, если она прежде не выцарапает ему его проклятые глаза! — Императрица выдвинула против вас обвинения в даче заведомо ложных показаний и заговоре против своей персоны. Милица оглянулась на сестру. Милена всхлипнула и кивнула. — Да, она так сказала… — Вы останетесь во Дворце под арестом, пока не будет проведено соответствующее следствие и суд. Никаких посетителей и контактов с вашими сообщниками. — Убьёте нас, как отца? — взорвалась Милица. Рамсес молча отвесил ей затрещину. — Ты маленькая глупая девчонка, которую отец не научил ни осторожности, ни почтительности к старшим! Ты даже не представляешь, куда вляпалась своими прелестными ножками и что станет с твоей безмозглой головкой, — он поднялся на ноги и отряхнул длиннополый кафтан. — Возможно, стоит высказать ему всё, что я думаю, при нашей следующей встрече! Милица не сразу поняла, что он сказал. — Папа… Он жив?! — Да. — Но… вы же… сказали… Её Величество сказала! — Её Величество может говорить всё, что ей вздумается. Думаю, она решила проучить двух глупых девчонок, которые ввязались в недетские игры. Не вам судить о её поступках. — Папа жив?! — Да. Милица вытерла потёкшие слёзы. — Правда?! Но тогда вы… Вы же сказали! — Мои поступки тоже не твоего ума дела. Радуйся лишь, что вы обе сделали свои замечательные признания не при полном Диване. Это было бы эффектно, но, увы, не спасло бы ни вас, ни вашего отца. И вполне могло погубить ещё и бабушку с тёткой. — Ничего не понимаю! — Императрица в курсе всего происходящего, этого достаточно. Все её поступки вызваны причинами, которых ты не знаешь. Но при этом ты ей очень осложнила жизнь! — Я… — Милица замолчала и опустила взгляд. — Вы две останетесь во дворце. К вам будет приставлен кетуда. А теперь исчезните с глаз моих долой! Мурад! В зал вошёл чернокожий янычар. Он снял маску, и широкое чёрное лицо выглядело смущённым. — Джедефра уже вернулась? — Нет, ваша светлость. — Понятно. Уведи их куда—нибудь! — дядя указал на них и взял со стола бумаги. — Никого к ним не пускать. Скажешь Лазим, пусть поселит их в особых покоях для гостей. И если меня будут искать герцогини Марика и Милеша, направь их ко мне. — Слушаюсь, ваша светлость! — А вы двое, — герцог подошёл к девочкам. — Если не хотите потерять своего драгоценного папочку или свои хорошенькие головы, даже не думайте отсюда сбегать, поняли? Милица кивнула. — Вот и славно, — герцог потрепал Милену по щеке. — И всё будет хорошо.