Dark Matter - Emilie Nicolas
Маленькая серая птичка лежала на земле.
Ее тело было совершенно неподвижно, а некогда блестящие перышки покрылись тонким слоем пыли, словно пыльцой. Крупные капли дождя падали рядом, разбиваясь о землю на мелкие осколки.
Вскоре пошел ливень.
Под почти что сплошной стеной воды птичка стала едва ли заметной, превратившись в серый неприметный комочек, утопающий в грязной бурой луже.
Небо поглощала густая темнота, что, словно чернила, превращала голубизну в чернь. Звезд не было, как и луны — только мгла, спускающаяся все ниже и ниже, прилипая к верхушкам деревьев, увязших в ней.
И только яркие разноцветные фейерверки пронзали эту бездонную пучину, в которую превратилось августовское небо. Красные, зеленые, фиолетовые, голубые — каждый из них отражался в лужах, с неимоверной скоростью расползающихся по земле. А мир вокруг будто звенел от перемешавшихся криков голосов самых разных тональностей, что превратились в сплошной гул, в котором было невозможно выделить отдельных звуков.
Что это? Для каждого присутствующего там происходящее имело свой смысл. Праздник или последний день. Ликования или рыдания. Но всех объединяло одно слово — война.
Что это? По-настоящему никто не знал. Для этого слова не существовало точного определения, а все те, что были написаны в разных книгах, в один момент теряли свой смысл, потому что ни на долю не совпадали с реальностью. Все эти мертвые слова, смотрящие со страниц, сухие до неприличия, были лишь набором букв на бесчисленном множестве строк. Но никому не были нужны эти слова, эти строки, эти страницы, эти книги. Что они значат, когда ты пробегаешь по дороге, а брызги из-под твоих торопливых шагов скатываются по лицу неподвижного незнакомца, лежащего на грязной обочине и смотрящего слепыми глазами в вечность неба? Что значат эти слова, когда ты зажимаешь рану в боку, из которой кровь вязкими струйками струится по дрожащим пальцам. Зачем они?
Зачем нужны слова, которые не заставят птичьи крылья вновь трепетать, а сердце часто биться?
Вспышки стали реже озарять небо, а вскоре и совсем исчезли, уступая место тишине, нарушаемой лишь мягким шуршанием ливня да гулом ветра.
Небо тихо оплакивало каждую жизнь, что ушла во влажную землю в тот вечер.
А маленькое сердце по-прежнему не билось.
***
Липкая грязь противно хлюпала под торопливыми шагами юноши. Тяжелые черные ботинки неприятно вязли в земле, оставляя за собой дорожку глубоких смазанных следов. Он торопливо двигался вперед широкими шагами, пару раз поскользнувшись, и нервно крутил головой по сторонам, но за пологом августовской ночи и стеной дождя ничего не было видно. Вода ручьями стекала по его волосам и лицу, попадая в глаза и рот. Черный плащ, путающийся в ногах, насквозь промок и теперь казался неподъемным. Несколько секунд Малфой боролся с серебристой застежкой, а после скинул накидку, которая с глухим шумом опустилась в глубокую лужу, смешиваясь с грязью. Оставшись в темной водолазке и брюках, что облепили его тело, он мог двигаться свободнее.
Драко побежал.
Холодный воздух пронзал легкие с каждым вздохом. Малфой закричал, но голос был словно чужим. По горлу будто провели наждачной бумагой, причиняя адскую боль. Но он кричал, хотя каждое новое слово отдавалось все большей болью. И казалось, что все эти звуки растворялись в полуметре от него, как в плотном вакууме. Рана на правом боку неприятно пульсировала, и он цеплялся за эти ощущения, которые не давали забыть, что все происходящее вокруг — реальность, а не дурной сон.
В темноте Драко столкнулся с кем-то, но не узнал пробегающего или пробегающую мимо. Через пару метров он запнулся обо что-то темное и бесформенное, но предпочел не допускать мысли о том, что именно это было. Но он знал. Знал. И от этого было тошно.
Малфой был готов пройти каждый гребаный метр этого поля, буквально идя по трупам, чтобы найти ее. Собственная фамилия срывалась с губ словно молитва вперемешку с ее девичьей. А она ведь совсем недавно стала частью его семьи. Почему-то ему казалось, что на «Грейнджер» он быстрее получит ответ. Но его голос смешивался с десятками других, что таким же образом взывали к тишине.
Где она?
Его била дрожь. Он трясся, и вовсе не от холода, что сжимал горло, а от животного страха, что диким зверем поселился где-то глубоко внутри, отгрызая по кусочку от теплящейся надежды.
Где она?
В горле стоял ком, а дышать становилось с каждым шагом все труднее. Ноги были словно ватные, и Драко совсем не чувствовал их. Вновь поскользнувшись и чуть не упав, он чертыхнулся и огляделся по сторонам, искренне надеясь увидеть хоть что-то дальше метра.
Где она?
И где его палочка, которую он умудрился выронить пару часов назад? Малфой молился о самом тонком лучике света, который в тот момент для него был бы сильнее ярчайшего Люмоса. Безысходность тонкими иглами пронзала кожу, потому что он знал, что в худшем случае счет шел на минуты.
Блядская темнота. Она была повсюду. Драко тонул в ней. Он бежал, но не знал куда. Дорога давно перестала мелькать под ногами, и теперь он путался в густой мокрой траве, что доходила ему до колен. Она превратилась в бунтующие волны черно-изумрудного океана. Шаг вперед — и утонешь в этой зеленой шелестящей тоске, плещущейся везде, куда падал взор. Но он бежал, совершенно не зная куда.
Не было ориентира или света маяка, что вывел бы из этого лабиринта без стен. Драко казалось, что миллионы глаз следят за ним из этой темноты, а насмешливый шепот звучит чуть слышно, переплетаясь с гулом дождя. Мир плевал ему в лицо, ехидно улыбаясь и наблюдая за тем, как он впустую мечется в поисках смысла своего существования. В поисках той, из-за которой он был жив.
Малфой совершенно не ощущал своего тела — его сознание будто вышибли безумно сильным ударом из физической оболочки, и теперь он призраком летал рядом, наблюдая за самим же собой. И он видел человека, который слепо верил. Во что? Он не знал. Просто верил, потому что это было единственное, что он мог сделать. Потому что если эта вера будет затушена, как угли тлеющего костра, то в нем не останется совершенно ничего. Абсолютный ноль. Невосполнимая пустота, черная, как мир вокруг без него. Именно поэтому он не допускал мысли о том, что с ней могло что-то случиться.
Это была первая битва, в которой им пришлось разделиться. И Драко поклялся себе, что,
если когда найдет ее, более не отпустит ни на шаг от себя. Он найдет. Об этом ни шло и речи.
Но паршивые мысли черными струйками дыма проползали сквозь бреши в его моральной защите, которая кроха за крохой рассыпалась с каждым шагом в пустоту. А что, если пару часов назад он в последний раз держал ее за бешено дрожащие руки и в последний раз смотрел в заплаканные глаза, горящие решительностью? Может, он больше не сможет ощутить прикосновений ее губ, которые с какой-то особенной нежностью касались его.
Малфой всегда любил молчать. Это было его негласное кредо, даже с ней. Не в его привычке болтать без умолку обо всем на свете. И только в тот момент, стоя незнамо где, посередине сраного поля, усыпанного трупами, ему хотелось говорить. Обо всем. Он бы рассказал ей обо всем. О том, что не любит свой день рождения, потому что в этот день родители обычно созывали полный дом гостей, а ему хотелось лишь тишины. О том, что он уже не считал Поттера и Уизли полными идиотами, а даже находил их компанию немного приятной. Рассказал бы о том, что безумно любит клубничное мороженое, которое она так часто покупала.
Он бы рассказал ей обо всем. Лишь бы она слушала. Но ее не было рядом, а его сердце разрывалось на части, с каждой секундой норовя взорваться и уничтожить грудную клетку. Драко всегда загонял мысли о ее потере в самый дальний угол своего сознания, пряча под грудой воспоминаний, и лишь в тот момент, когда он стоял посреди поля совершенно один, а дождь пронзал его насквозь, эти самые мысли ожили в его голове.
А что, если ее больше нет? Малфой по-прежнему не верил в это — он чувствовал, что она жива, она где-то совсем рядом, а он просто не может увидеть ее, но Драко следовал за невидимым лучом света, который был его путеводной ниточкой к
ней, за которую он цеплялся, как тонущий за тонкую хрупкую соломинку. Это было чем-то выше его понимания. Чем-то, что всегда было в нем и пробудилось лишь с ее появлением в жизни. Маленький огонек, что все больше разгорался с каждым днем, проведенным с ней.
Драко нервно прокрутил тонкое серебряное кольцо на безымянном пальце левой руки, а потом сжал зубы. Это кольцо там и останется, почему-то он был в этом полностью уверен. Ветер безжалостно трепал волосы, а Малфою казалось, что он повсюду слышит плач. Пробежав еще немного вперед, он заметил, что звук стал громче, и теперь его нельзя было спутать с завыванием ветра. Где-то там, в темноте, плакала девушка. И внезапно его едва ли не снесло волной осознания.
Это была она. Ее голос он бы узнал из тысячи. Он нашел ее.
— Гермиона! — он знал, что завтра, скорее всего, проснется без голоса, но ему было настолько плевать, что он кричал что есть мочи. Рыдания на секунду смолкли, а затем он услышал ее дрожащий голос. Такой тихий, едва различимый, что он почти поверил, что это мороки, воспроизводимые его сознанием. Она звала его. Драко свернул правее, переходя на шаг, и, преодолев еще пару метров, увидел маленькую сгорбленную фигуру, сидящую на коленях и почти что скрытую травой. Мерлин, если бы она молчала, он бы ни за что ее не нашел.
Находясь совсем близко, он ощущал полную уверенность в том, что это она, хотя в этой дрожащей и рыдающей девушке, покрытой грязью и кровью, с трудом узнавалась Гермиона. Но это была она.
Недолго думая, он на негнущихся ногах подошел к ней и упал рядом на колени. Гермиона смотрела куда-то перед собой и пугающе громко плакала. Нет, это нельзя было назвать просто плачем — из нее вырывались душераздирающие рыдания. Драко никогда не видел ее в таком состоянии. И в этих незнакомых звуках, издаваемых ею, было столько боли и отчаяния, что становилось тяжело дышать.
Переведя взгляд вперед, Малфой понял, что вызвало такую реакцию. Он прижал Грейнджер к груди, запуская пальцы в ее мокрые спутанные локоны. Ее тело было настолько хрупким, что казалось, она вот-вот растворится в воздухе или рассыплется в пыль от малейшего прикосновения. Гермиона что-то бормотала, стараясь уцепиться обессилившими пальцами за ткань его водолазки, но руки не слушались. Она старалась вновь опустить взгляд на то, рядом с чем ее и нашел Драко. Малфой признался самому себе, что зрелище имело выворачивающий наизнанку эффект. Перед ними лежало тело Уизли, вернее, то, что от него осталось.
Было сложно сказать, что произошло с другом Поттера, потому что по его останкам было видно, что кто-то, откровенно говоря, решил поразвлечься над ним. Драко предположил, что было использовано одно из новых заклинаний, тестируемых Пожирателями в последних битвах. Было достаточно сложно не узнать его смертельный след, оставляемый после применения, — все тело покрывалось мелкими язвами и ожогами, а изнутри медленно сгорало, хотя в первые минуты жертва даже не ощущала его действия, эти самые секунды являлись единственным моментом, в который человека можно было спасти. Но над телом Уизли явно постаралось не только новое заклинание, потому что его было сложно узнать с первого взгляда.
В этом изувеченном трупе совсем ничего не осталось от храброго гриффиндорца, который первый рвался в каждый бой. Он лежал навзничь в грязной земле, в руке сжимая палочку, что в некоторых местах покрылась черными пятнами, оставленными языками пламени. И казалось, что эта самая обугленная чернота медленно переползла в него самого, вверх по руке ко всему телу, которое было почти полностью покрыто пятнами. Волосы более не блестели огнем, потеряв свою яркость, они были похожи на поломанную пожухлую солому, а цвет лица стал землисто-серым. Тонкая полоска запекшейся крови осталась вечным следом на раненой щеке.
Малфой прижимал к себе Гермиону, стараясь удержать ее трясущееся тело, но руки немели, а сам он не мог отвести взгляда от картины, что еще долго будет преследовать его в ночных кошмарах. Он видел много смертей. Настолько много, что уже сбился со счету, но почему-то осознание того, что погиб Рон, как никогда сильно било под дых.
Обычно умирали люди, которых он едва знал, и ему удавалось жить в некой иллюзии того, что война где-то есть, но она не находится совсем близко. Но теперь эта самая сказка, которой Драко старался окружить себя, была сожжена дотла и маленькими тлеющими углями валялась где-то в этом бескрайнем поле, что простиралось вокруг них. Внутри что-то треснуло, рассыпалось, разбилось вдребезги, рухнуло в чертову бездну сознания. А он крепко прижимал к себе Гермиону, что беззвучно рыдала, потеряв голос.
И они оба тонули в этой самой бездне, в этом бешено закручиваемом водовороте безысходности, который с каждой секундой засасывал в ебаную неизвестность. Драко запрокинул голову, подставляя лицо под тяжелые капли дождя, которые нещадно разбивались о его кожу. И он ни за что бы не признал, что в какой-то момент ручейки, стекающие по его щекам, стали солеными. Он до крови закусил губу, а затем из последних сил поднялся на ноги, поднимая за собой Гермиону, которая будто ничего не весила. Она все также цеплялась дрожащими пальцами за его плечи, и Драко только сейчас заметил, что ее руки почти по локоть в крови. Она нервно трясла головой, будто стараясь избавиться от всего вокруг, но мир касался каждого кусочка ее кожи.
Гермиона едва стояла на ногах, и Драко приходилось поддерживать ее за талию, чтобы она вновь не упала наземь рядом с телом друга. Он знал, что она бы все отдала, чтобы сейчас лежать там вместо Рона, а Малфой и помешать бы не смог. Ему стало тошно от самого себя, что он позволил себе оставить ее одну в этой кровавой бойне. Одну против всех. Одну в компании трупа лучшего друга, что, скорее всего, умер у нее на руках. И Драко ненавидел себя за это, он ненавидел весь мир за то, что они стояли здесь и понимали, что все уже не будет как раньше.
От этого осознания хотелось рвать волосы на голове, потому что они все заплатили слишком высокую цену за это самое прозрение. Но ничто в этом мире не бывает бесплатным. Драко всегда сравнивал жизнь с работой в крупном магазине, предоставляющем широкий ассортимент различных товаров, но в этом самом месте нельзя было выписать чек на сумму в галлеонах. Прямо по коридору — раздел «Счастье», а если свернете налево сможете выбрать себе любовь по вкусу. Кассы на выходе, но не забудьте ознакомиться с условиями покупки. На каждом ценнике, на первый взгляд, безобидная фраза — «Возврату не подлежит».
Драко сделал шаг назад, увлекая за собой Гермиону, отчего та стала плакать еще сильнее.
— Драко, нет, пожалуйста, — она тянула его за руку, крепко впиваясь пальцами в предплечье, на котором была метка, под ее прикосновениями неприятно пульсирующая. Малфой слегка поморщился, но с места не сдвинулся. — Мы… должны забрать его с собой. Пожалуйста, Драко…
— Гермиона…
— Нет! — ее голос вновь срывался на хриплый крик, и Драко казалось, что он может отличить ее слезы от капель дождя, потому что они будто светились в этой темноте. — Мы не можем оставить его здесь. Только не так.
Малфой вновь притянул ее к себе, что не составило большого труда, потому что в тот момент она больше напоминала тряпичную куклу. Он положил руки на ее щеки, большими пальцами стирая кровавые подтеки, что смешивались с порозовевшими струйками дождя. Гермиона смотрела на него широко распахнутыми глазами и часто моргала, прогоняя капающую с ресниц воду.
— Мы не можем забрать его сейчас. Здесь небезопасно, а ни у одного из нас нет при себе палочки. Нам надо уходить.
Каждый раз, когда он думал, что ее не может трясти еще сильнее, он ошибался. Гермиона смотрела на него своими огромными глазами, в которых плескался океан боли и отчаяния, выходя из берегов и вытекая крупными слезами. Ее ноги подкосились, и Драко едва успел поймать ее перед тем, как она сильно бы ударилась коленями о землю. Она обвила руками его шею и уткнулась носом в плечо. Ее теплое дыхание опаляло кожу даже через ткань водолазки.
Она жива. А он будто не верил в это. И как бы эгоистично это ни звучало, в тот момент он мог думать только об этом. В этой ночи существовали лишь ее тихие всхлипы, тонкие пальцы, до синяков впивающиеся в спину, и монотонный звук дождя, разбивающий мир вокруг.
Время будто шло вспять, и Малфой не знал, как долго они просидели под проливным дождем, который начал немного затихать. Гермиону больше не трясло, она буквально застыла, словно прекрасная восковая фигура, и лишь едва заметное дыхание говорило о том, что она по-прежнему жива. Драко медленно гладил ее по спине, выводя пальцами причудливые узоры. Он смотрел куда-то вдаль, туда, где небо окрашивалось в красновато-фиолетовые оттенки. Тяжелые облака, нависающие над ними, медленно уползали на север, забирая с собой свои слезы.
— Я вернусь за ним. Обещаю, — его тихие слова унеслись очередным хлестким порывом ветра, но Малфой знал, что она его услышала, потому что спустя пару секунд ее тихое «спасибо» растворилось в воздухе вслед за его обещанием.
Драко одной рукой подхватил Гермиону под колени, а другой прижал к себе за талию. Она лишь крепче вцепилась в его плечи. Ее ресницы дрожали, а глаза были закрыты, но Малфой знал, что она не спала. Драко смотрел на ее плотно сжатые губы, что стали намного бледнее, чем были прежде; на ее нахмуренные темные брови и тонкую линию между ними; на множественные порезы, которые усеивали бледное лицо. И хоть она была настолько близко, он до сих пор не верил, что она здесь, рядом с ним. Все это казалось хрупким сном, который может в любую секунду рассеяться и уступить реальности, которая, как убийца, стояла позади, приставив острое лезвие ножа к спине. Шаг за шагом он двигался в примерном направлении, из которого пришел часами ранее, и вскоре трава под его ногами сменилась липкой песчаной дорогой, утопающей в грязных лужах из дождевой воды.
Ему было страшно. Впервые по-настоящему, потому что ни одна битва еще не была настолько переполнена смрадом смерти и болью, которые пропитывали каждый миллиметр воздуха. Это, на первый взгляд, красивое утро уходящего лета пахло кровью, которая теперь стала частью этого поля. Малфою казалось, что лужи на дороге — вовсе не вода, что совсем не грязь хлюпает под его тяжелыми шагами. Он утопал в крови. Она алела повсюду, даже руки Гермионы были запачканы ею.
После кровавой ночи может наступить только кровавый рассвет. Лучи солнца будут иметь металлический привкус.
Драко настолько устал, что еле держался на ногах, но он предпочел бы сейчас быть где угодно, но не в штабе, в который им предстояло вернуться. Все эти лица — живых, раненых и мертвых, — эти глаза, наполненные слезами, эти рыдания, которые, даже будучи самыми тихими, кричали громче любых слов — все было последними гвоздями, забиваемыми в деревянную крышку гроба. Но им нужно вернуться. Скорее всего, их уже сочли мертвыми, потому что на поле более никого не было. Точнее, там не было никого живого. До портала оставалось минут пять ходьбы, и в эти самые секунды Драко пытался хоть как-то подготовиться к тому, что будет после переноса. Он не знал, сколько времени они провели там, сидя на холодной земле: казалось, что прошла вечность, а может, всего пара минут?
Дождь перестал идти, а тучи быстро уносились, подгоняемые порывами ветра. Малфой только сейчас осознал, что его одежда насквозь мокрая и почти полностью испачкана в грязи. Чувствительность начала возвращаться, и холод пробрался под кожу. Осталось совсем немного, буквально пара шагов — и они покинут это место. Рана вновь начала отдавать тупой болью. Он перевел взгляд на Гермиону и заметил тонкие блестящие дорожки, влажными следами украшающие ее лицо. Ссадины и порезы на бледной коже в скором времени заживут, но «шрамы» от слез останутся навечно.
Драко в последний раз оглянулся через плечо. Серая трава слегка колыхалась, а первые солнечные лучи плясали в отражении мертвых луж. Стояла искусственная тишина, будто кто-то что-то сломал, но пытался сделать вид, что ничего не произошло. Но в тот день каждый что-то потерял и что-то осознал для себя. Малфой шумно втянул носом воздух, сморгнул непрошеную влагу с глаз и прикоснулся к небольшому глиняному кувшину, стоящему в переплетении корней старого дуба, одиноко, но гордо возвышающегося посреди поля. Немой наблюдатель.
Вспышка.
И жизнь покинула это место.
***
Солнце было в зените, а ветер совсем стих, разогнав серые облака. О недавнем ливне напоминали лишь бурые лужи, растекшиеся по дороге. Посреди поля стоял дуб, листья которого потихоньку начинали опадать, устилая корни зеленоватым-коричневым покрывалом. Небо было чисто-голубого цвета, и идеальность этого оттенка простиралась куда глаза глядят.
Мужчина, одетый во все черное, медленно двигался по полю. В его руке была крепко зажата волшебная палочка. Казалось, что он совершенно не знал, куда лежит его путь, но в какой-то момент он остановился и посмотрел куда-то перед собой. Он запрокинул голову и широко раскрытыми серыми глазами уставился на ослепляющее солнце, которое обжигало теплом уходящего лета. Он вспомнил ливень, под которым стоял на этом же месте несколько часов назад. Соленая слеза скатилась по щеке, и он пожалел, что солнце не может ее высушить. Живот стянуло в узел, когда он вновь посмотрел на того, за кем вернулся.
Зачем солнце, когда ливень уже успел сделать свой ход? Света всегда будет слишком мало, когда есть даже самая маленькая частичка тьмы. Что есть капля яда в бокале вина? Все и ничего. Начало и конец.
А птицы заливисто пели реквием по всем тем, кто сейчас лежал на холодной вязкой земле, и тем, в ком погибла часть души, оставленная где-то в этом поле под проливным дождем.
