Несовершенство формы

Приятная прохлада пещеры расслабляла и сладкий привычный запах сырости был всем, что его окружало. Всем, что его окружало уже давно, всю жизнь. В и без того тёмном углу пещеры и так было слабо видно, и едва ли кто-то смог бы заметить движения змея  в такой дали. Но Якумо все ещё слышал тех, кто не замечал его присутствие и забредал в его покои — жаба корчилась от его укуса, пока он неистово шипел на неё с кожей, слезшей с него примерно на треть. Сейчас же процесс подходил к концу и хватило нескольких движений, чтобы старая кожа осталась лежать рядом. Сил было не так много, но чувство чего-то хорошего не покидало Якумо, пока он сворачивался рядом со старой кожей. Жизнь была приятной и так, во всем однообразии рутины. На днях недалеко от пещеры ночевали охотники, разбившие палатку. Якумо едва слышал их шаги, чувствовал запах костра и отголоски голосов. Он привык охотиться один. Его тянуло к людям. Люди его боялись: видя змея перед собой одни убегали, другие застывали на месте, а кто-то пытался ударить веткой, и, по правде, ни один из вариантов не слишком нравился Якумо. Память подбрасывала фрески, где змеи, сбрасывая свои могучие оболочки, принимали облик людей, и единственным отличием были янтарные глаза с вытянутым зрачком. На ночной охоте Якумо думал об этом. Он думал, заглатывая зайца, что неплохо было бы хотя бы попытаться. Найти того человека, с кем он сможет вместе ходить на охоту и с кем ему будет так же приятно, как всем тем людям вместе с другими людьми, кого он встречал. Идея в голове Якумо крепчала, часы охоты становились дольше, будто скоро снова линька — если этот процесс обнимал столько сил, то такое изменение должно сильно истощить его. Он укрылся, вспоминая в памяти все те процедуры, что проходили его предки, повторяя их, как на фресках, видеть которые он привык каждый день. Кожа растягивалась, тело болело и извивалось словно раненое, пока оно вовсе не потеряло прежние змеиные черты. Привычно ползти у Якумо не вышло: ему мешали и руки и то, что кожа стала более тонкой и чувствительной. Он и не знал раньше, что поверхность пещеры была настолько шероховатой. Перед глазами было слишком ярко, все казалось совсем другим, непривычным, слышать, как раньше, не выходило. Дрожащей рукой держась за выступ на стене, Якумо постарался встать, едва не рухнув из-за непривычности и неудобства ощущений и лёгкой слабости во всем теле. Ноги немного дрожали, но становились все увереннее, пока Якумо не рискнул убрать опору и попробовать сделать шаг, все ещё держа руку недалеко от стены. Шаги становились увереннее, словно он был привычен к этому раньше, и это было в его естестве. Первое время он не рисковал выходить из пещеры, после стал выходить недалеко глубокой ночью. Охотиться привычным образом уже не выходило: человеческие шаги пугали мелких животных. Вряд ли, даже если он в совершенстве овладеет новой формой, это изменится. Сидя у воды в гудящем ночном шуме, который стал тише в новом теле, Якумо чувствовал ещё более одиноким, чем тогда, когда был лишь змеем. Он избегал людей, и едва ли мог встретить их ночью. Но решиться выйти в следующий раз днем и самому пойти искать кого-то выглядело опасно: он не отличался от них внешне, но не был и никогда не стал бы одним из них. Внутри жгло разливающееся одиночество, яркой картиной перед глазами раскрывались фрески о том, как Великий Змей сеял хаос среди людей, и его тёмная аура окутывала его силуэт, несла лишь смерть и страдание. Люди боялись его силы. После второй линьки Якумо ощущал вокруг себя сходную ауру и, хоть он привык не сдерживать её, когда рядом опасность, что будет, когда он окажется среди людей, где нет ни совы, ни лисы, ни кабаны не смогут сильно ему навредить? Тёмная аура, извивающаяся вокруг словно змеиный клубок, начала распространяться вокруг Якумо, видя себя, юного мальчишку, в отражении на водной глади, но окруженного тьмой, он начал паниковать ещё больше. Он пытался дышать спокойно, расслабиться, но видение себя перед глазами, окруженного этой аурой, не отпускало. Он мучился, пытаясь сдержать силу, до утра, пока яркий свет не ударил в глаза, привыкшие к ночи. Рядом была деревня, Якумо знал это и встречал иногда людей, хоть и старался избежать встреч с ними. С рассветом у реки началась жизнь: рыбаки раскладывали снасти, женщины несли к воде корзины с вещами, вдали веселились дети. Если бы каждый из этих людей только мог догадываться, как же сильно хотелось Якумо помогать женщине стирать белье или ловить рыбу вместе с мужчинами или просто быть беззаботным ребёнком рядом с загорелыми счастливыми сорванцами, они, наверное, даже не взглянули бы в вытянутые зрачки янтарных глаз. Приняли бы. Якумо невероятно сильно хотелось в это верить. Солнце устало клонилось на запад, когда молчаливого наблюдателя наконец обнаружили. Мальчик того же возраста, на который выглядел сам Якумо, подошёл к нему, белая футболка прилипла к влажному от пота телу и так красиво контрастировала со смуглым телом. — Почему ты здесь один сидишь? — Спросил мальчик. Змей медленно моргнул в ответ, силясь ответить, но едва смог прохрипеть что-то. — Я не видел тебя здесь никогда, ты не отсюда? — Продолжил ребёнок, с неподдельным интересом рассматривая Якумо. Он неуверенно кивнул в ответ. В конце концов, это было правдой. — То есть, ты потерялся? Якумо даже не смог найтись, что ответить даже мысленно, но, видимо, его смущенное молчание было принято за положительный ответ. — Я бы помог тебе найти родителей, но сейчас поздно, а соседняя деревня от нас через лес, я боюсь туда ходить, там ночью страшно, там волки и змей очень много, я так их боюсь, а ты боишься? — Якумо даже не знал, отчего ему так интересно было даже просто слушать мальчика. Возможно, оттого, что это был первый раз, когда человек говорил с ним, и он не подслушивал невольно чужой разговор. — Ой, прости, привет! Мальчик улыбнулся так лучезарно и приветливо, что у Якумо даже зародилась надежда на то, что он и правда сможет стать человеком, жить среди них. Быть ценным и дорогим для них. Найти друзей. — Мама говорит мне всегда быть добрым с людьми и вежливым, а я даже поздороваться забыл, вот же дубина. Ты только не говори ей, хорошо? — он тараторил воодушевленно, что слова вставить нельзя было, смущая своей чрезмерной активностью Якумо, но он не замечал, что и сам улыбался в ответ. — Меня, кстати, Карл зовут, а тебя? — Якумо, — он представился после короткой паузы, за которую постарался совладать с языком. — Хорошо, тогда пойдём ко мне домой, Якумо? Я думаю, мои родители разрешат тебе переночевать у нас, а завтра мы пойдём в соседнюю деревню, хорошо? — Хорошо, — ответ снова был немногословным, но хотя бы это был не короткий кивок головой. — Прос-с-сти, — Якумо прошипел, повторив за мальчиком и, услышав свой голос, прикрыл рот рукой. Он пошел за Карлом в сторону дома. Все казалось таким непривычным, дома, в которых горел свет, тепло и люди на улице, завершающие ежедневную рутину. Впервые он оказался так близко к людям, и это было приятно. — Мам, пап, а можно Якумо у нас переночует? — Карл начал с порога. Его родители ещё не вошли в дом и подозрительно смотрели на молчаливого опустившего глаза в пол незнакомца. — Я же просил тебя не приводить домой никого, и в этот же день ты тащишь домой какого-то проходимца? Ни с какого перепуга я не должен кормить еще один рот, скажи ему, чтобы шёл домой, — строго отрезал отец. В уголках глаз Якумо начали собираться слезы, и он даже не знал, отчего ему так обидно. — Он из деревни рядом, потерялся, а сейчас уже поздно, он не сможет дойти к родителям через лес, там же зверей много страшных, а ещё, говорят, там большие змеи, ты отпустил бы меня туда, пап? — Сам Карл уже переходил на жалобные слезные мольбы. — Кристоф, Бога ради, от того, что этот мальчишка заночует у нас, мир не закончится. Как ты относишься к ближнему, так будут относиться к тебе, забыл? — Марта, я молю тебя, не начинай… — раздражённо ответил отец мальчика — Пап? — жалобно вставил Карл — Прос-с-стите, — Якумо был готов развернуться, — я уйду лучше, наверное, — сказал он, опустив глаза. — С вами спорить не получится, — твёрдо сказал Кристоф, наконец обдумав все, — Пусть этот Якумо заночует у нас, но утром соберёт вещи и проваливает домой, мой дом — не приют и не постоялый двор. — Спасибо, — Карл чуть не кинулся с объятиями на отца, и тот слегка приобнял сына. — Спасибо большое, — повторил, наконец сдержав змеиное шипение Якумо, опустив виновато голову. Впервые в жизни его пустили в дом к людям, но отчего-то тело было сковано тревогой как предчувствием недоброго. На столе была еда. Непривычно было видеть её не на полу, и стояло целых четыре тарелки. Якумо был единственным, кто ещё не сидел. Ещё одна тарелка, наверное, была для ещё одного члена семьи, которого он не видел ещё. Он думал просто постоять рядом, пока остальные едят, и ночью выскользнуть в окно на охоту, хоть и зная, что вряд ли ему хватит добычи, чтобы насытиться. С тех пор, как Якумо сбросил змеиную форму, он жил почти впроголодь, растягивая скудную добычу, оттого запах приготовленного мяса его привлекал, но лучше было держаться. Марта смотрела на юношу с лёгким непониманием, пока он прятал глаза. Карл следил за отцом, его голодный вид и сжатая в руках вилка говорили лишь о том, насколько он голоден, он даже молчал. — Якумо, малыш, садись и покушай с нами, — добро и ласково сказала женщина. — Я правда могу? — Он переспросил неуверенно, но голодно смотря на еду. Ноги невольно сделали один короткий шаг к столу. — Конечно, не могу же я оставить гостя без ужина, садись, пожалуйста. Странно и непривычно было сидеть за одним столом с людьми, но они выглядели так приятно и дружелюбно, хоть Кристоф и был против присутствия Якумо в их доме, но хотя бы больше не возражал и не выгнал его. Возможно, он не был таким плохим человеком, просто осторожным. Якумо и сам вряд ли пустил бы кого-то, кого видит впервые, в пещеру, где жил. — Спас-сибо, — он кивнул, когда они приступили к еде. Пытаться повторить движения людей было тяжело, держать вилку в руке было непросто. Он чувствовал, что вся небольшая семья смотрит на него, и уже ждал, что они все поймут и взашей выгонят из дома, изобьют палкой, как раньше избивали люди, и не дадут больше даже появиться рядом с деревней. Но люди молчали об этом. Они говорили о чем-то другом, многом из того, что Якумо даже понять не мог, но он и не мог знать многого из человеческого быта. Ему постелили на полу в комнате, где спал Карл. Даже эта скромная постель была теплее и уютнее, чем холодный камень в пещере. Якумо свернулся на лёгком одеяле, и Карл уже лежал на своей кровати в тусклом свете. Ночью обычно было намного громче, в доме же было тихо, что при желании можно было услышать шаги в другой комнате. — Папа против, — тихо сказал Карл, — но ты только можешь уйти из дома утром, а далеко не уходи сразу далеко, хорошо? — Зачем? Я просто тихо вернусь к себе, как встанет солнце, — все так же тихо ответил Якумо. — Я хочу пойти с тобой, тебе же будет совсем грустно и скучно одному идти через лес — картинно расстроился Карл. — Если бы мне пришлось идти так далеко одному, я бы развалился от одиночества. — Ничего страшного, правда, — Якумо отвёл взгляд, опустив его на дощатый пол. Та сторона, которая всегда была в нем, человеческая и отчаянно одинокая, хотела провести время с Карлом хотя бы немного ещё. Но вторая понимала, что так его новый друг узнает, что Якумо живёт не в соседней деревне. — Я смогу пойти и сам, я не хочу, чтобы тебе было неудобно. Твои родители и так терпят меня в своём доме, а потом ты увяжешься за мной. Прости. — Вот же ты упрямый, как бык, ну и ладно, я же и посплю подольше, — Карл со смехом показушно надулся и отвернулся. Якумо могло это расстроить, но беззлобный тон его друга не давал и намёка на то, что мальчик правда злится. Тишина была гудящей, не отвлекали животные, что обычно бывали рядом с пещерой. За стеной говорили Марта и Кристоф, и, хоть Карл не мог услышать ничего, даже после смены тела слух оставался с Якумо. Раньше он помогал в охоте и обеспечивал безопасность, сейчас же он подслушивал чужой разговор, едва стоило услышать что-то о себе. — Этот мальчишка, ты чем думала, когда пустила его? — раздражённо рыкнул Кристоф. — Мне надо было оставить его на улице? Или сразу выгнать в лес, где его просто разорвут на кусочки? — Марта, успокойся, что ему было бы, и да, ты должна была согласиться со мной, когда я сказал, что он не будет спать в нашем доме. — Да почему он так тебе не нравится? О таком милом и скромном мальчике как Якумо любой родитель мечтает. За что так с ребёнком, он что тебе сделал? — То и сделал, ты его видела? Ест руками, глотает кусками, даже не жуёт ничего, о таком ребёнке ты хочешь, чтобы я мечтал? Как будто из леса выполз. Ты смотрела в его глаза? Ты хоть у кого-то в соседней деревне видела такие? Хоть у одного человека? Лёжа на боку и свернувшись, Якумо хотел плакать, Карл рядом мирно спал, судя по дыханию, спокойному и размеренному, изредка что-то мыча и ерзая. Неужели Кристоф все понимал с самого начала и потому хотел его выставить? Он не мог слушать дальше, и не оттого, что громкий шёпот стал ещё тише и мог затеряться в постороннем шуме, он смог бы и дальше силиться разобрать, но даже этого было более, чем достаточно. Якумо поднял полный тоски взгляд на Карла, вздохнул и постарался уснуть: день без сна утомлял его, хоть инстинкты и требовали скользнуть в окно, уйти на охоту и вернуться после в свое логово. Сон выдался беспокойным, тяжёлым, наутро он чувствовал, словно все силы вытянул из тела, мышцы болели, будто он метался по полу. Солнце уже вставало на далёком горизонте. Едва ли Якумо смог бы собрать воедино все те образы, что были в его сне: костёр, острые пики, что тыкают его тело, тёмная аура вокруг всего его тела и расплывчатое ясное небо, синева, которая растекалась из-за подступивших к глазам слез. Ткань, на которой он спал, и правда была влажной от слез. Ему снилось такое и раньше, особенно с тех пор, пока он в был в человеческом теле, и страшило даже не то, что происходило, а то, что тот Якумо, что был во сне, понимал, что это отношение к нему заслуженно. Здесь и сейчас он не мог понять, из-за чего люди во сне так ненавидели его, толкали в костёр острыми пиками так, что с обеих сторон лишь боль, смерть и отчаяние. Из-за того, что он не был до конца человеком, хоть и желал того? Из-за того, что люди боятся змей? Или он сделал что-то плохое? Стараясь не всхлипывать от горькой обиды за другого себя, кто приснился, он постарался аккуратно сложить постель, даже не зная, как это следует делать и хотел было открыть окно, чтобы уйти через него, но скрип разбудил Карла — Ты уже уходишь? — Тихо спросил он. Якумо молча кивнул — Мне пора, — добавил он после небольшой паузы. — Мне правда срочно нужно вернуться. — Можно я хотя бы до забора во дворе тебя провожу, раз ты не хочешь, чтобы я шёл с тобой через лес? — Карл снова начал ту же историю, и в этом случае у Якумо просто никак не выходило ему отказать. — Ладно, — снова кивнул он, — но я пойду сейчас. Они вышли тихо, стараясь не мешать родителям. У забора Карл остановился, не давая Якумо пройти дальше. Солнце только выходило далеко на горизонте, мягкое и приятное, ещё не успевшее обжигающе разгореться. — Я надеюсь, ты не пропадаешь и будешь приходить ко мне, — тихо сказал он. — Если твои родители не будут против, тогда хорошо, — кивнул он. Вчерашний разговор, который он подслушал, не давал ему покоя. Если Кристоф действительно смог понять, кто перед ним, вряд ли эта встреча окажется не последней. — Папа немного поворчит, но, вот увидишь, ты понравишься ему со временем. Он не любит новых людей. Он говорит, незнакомцы опасные, но ты не опасный, ты хороший человек, Якумо, так что приходи ко мне снова, я буду рад. Якумо постарался улыбнуться так же, как улыбался ему мальчик, но выходило как-то криво и грустно. Он, конечно же, постарается и правда быть хорошим другом для Карла. Неопасным. — Конечно, я ведь живу совсем недалеко, мы ещё сможем встретиться, — тепло ответил он, уходя мимо домов вдаль, к лес. Уходя, Якумо почти не оборачивался, но когда сделал это в последний раз, дом Карла превратился в точку вдали, и он видел Карла у забора, его размытый силуэт разобрать было тяжело. В привычной и родной пещере Якумо рухнул на колени, задыхаясь в собственной тревоге. Ласково его обнимали темные эфемерные змеи, обвивающе и душа. Смена режима выбила из него все силы, которые позволяли контролировать их. Он пытался сдержать себя, но не мог сдержать даже дрожь в плечах и чувство приближающихся слез. На холодной земле его трясло и он забился в угол, совсем не понимая даже, что именно пугает больше: его силы, страх раскрытия его лжи или изменения в привычной жизни, такие желанные, но тяжёлым клубком они легли на душу. Карл сказал, что он хороший человек. Хотел бы Якумо и в самом деле…