Его сон

      Канато никогда не засыпает сразу. Сперва добрых десять минут копошится в постели, принимая самую удобную позу для сна. А затем натягивает одеяло до подбородка и таращится круглыми глазами из темноты, словно опасаясь, что старые сказки о монстрах под кроватью вдруг воплотятся в реальность. И ведь даже не приходит в голову бедняги мысль, что самое страшное существо в комнате — только он сам…       Но самое интересное в данной ситуации заключается в том, что средний из тройняшек не может заснуть без звучания на фоне чужого голоса. Неважно, о чем говорящего — он все равно дарит сиреневоглазому ни с чем не сравнимое умиротворение. Привыкнув с детства засыпать по углам под переливчатое сопрано Корделии, принимающей у себя Рихтера, он уже не мог выносить давящей пустоты своей комнаты. Страх одиночества… пожалуй, единственный страх, присущий Канато Сакамаки. Именно поэтому каждый божий вечер, пользуясь тем, что жертвенных невест с некоторых пор две, он заставляет тебя приходить к нему в комнату и читать вслух сказки, пока он не заснет. — … «Еще раз благодарю тебя! — вскричал волк. — Клянусь Аллахом, ты и есть мое лекарство, потому что ленивее и глупее тебя нет никого на этом свете!». И кинулся на Шейдуллу.       Выждав пару минут, переводишь взгляд с пожелтевшей от времени томины на кровать — «гнездо» под балдахином не шевелится, только пара аметистовых прядей выбивается из-под одеяла. Во сне Канато тоненько поскуливает — будто котенок, угодивший в западню и не знающий, как из нее выбраться. Уже поднимаешься, чтобы выскользнуть из комнаты, да не тут-то было. Кукольные глаза распахиваются в тот же миг, как ты упираешься руками в подлокотники кресла. — Ку-у-у-уда? — голос спросонья грубее, чем обычно — теперь только он и дает подсказку, сколько Канато на самом деле лет. — О, Канато, прости пожалуйста. Я думала, ты уже заснул.       К неудобству для него и несчастью для остальных домочадцев, сон среднего из тройняшек всегда пугающе хрупок: иногда тебе казалось, что он может проснуться только от того, что на другом конце особняка Рейджи перевернул страницу книги. — (Твое имя)-сан, ты меня разбудила! — в любой другой ситуации капризно надутые губки вкупе с рассыпанными по подушке волосами вызвали бы умиление. Но только не у тебя. — Теперь в наказание ты останешься со мной до самого утра! — Канато, честно, я больше не смогу тебе ничего прочитать. У меня голос скоро сядет. Мы добрались до половины книги всего за один вечер.       Мальчишка предсказуемо и ухом не ведет. — Подойди, — припечатывает он, приподнявшись на локте и подманивая тебя пальцем. Моментально чуя неладное, ты не трогаешься с места. — Ну подойди, подойди.       А вот когда Канато не тянет гласные и не перескакивает с фальцета на баритон и обратно, когда он разговаривает как абсолютно нормальный человек — это даже хуже, чем если бы он истерил и хватался за вилки и ножи. Если ослушаться сейчас, до рассвета можешь и не дожить. А потому, мысленно подготовившись к наихудшему из сценариев, набираешь в легкие воздуха и в два шага преодолеваешь расстояние от кресла до его кровати. Вампир удовлетворенно кивает, а в следующую минуту цепкая, обманчиво тонкая ручка вынуждает чуть ли не плюхнуться на перину рядом с ним. — Вот тут и спи. И не сходи с этого места. Как та дурочка, о которой ты мне читала в прошлый раз. Сколько она там проспала? Сто лет, да? Пока ее не разбудил этот самый принц. А как по мне, надо было, чтобы он не поцеловал ее, а выпил ее крови, а потом ядом от того веретена тоже отравился и заснул, и они бы спали вместе не сто лет, а минимум пятьсот…       Тирада Канато звучит все более тихой и скомканной — усталость все-таки дает о себе знать. А ты мысленно делаешь себе пометку, что сказка о Спящей Красавице произвела на него гораздо большее впечатление, чем казалось, и теперь надо следить в оба за всем, что ешь. С него станется ради компании добавить вам двоим в пищу какой-нибудь яд от Рейджи, и надолго погрузить в сон…